удивления этих двенадцати человек, лишь недавно отказавшихся умыть друг другу ноги и пустившихся в продолжительные и недостойные препирательства по поводу почетных мест за столом, когда они увидели, что он обошел свободный конец стола, подошел к самому дальнему месту на пиру, где возлежал Симон Петр, и, склонившись наподобие слуги, собрался умыть Симону ноги. Когда Учитель встал на колени, все двенадцать, как один, поднялись; даже предатель Иуда на мгновение настолько забыл о своем позоре, что вскочил вместе с другими апостолами в этом выражении недоумения, уважения и предельного изумления.
Симон Петр стоял, взирая на обращенное к нему снизу лицо Учителя. Иисус ничего не говорил; в этом не было нужды. Его поза красноречиво свидетельствовала о том, что он собирается умыть Симону Петру ноги. Несмотря на свои человеческие недостатки, Петр любил Учителя. Этот галилейский рыбак был первым человеком, который всем сердцем уверовал в божественность Иисуса, а также прилюдно заявил о своей глубокой вере. И с тех пор Петр никогда по-настоящему не сомневался в божественной сущности Учителя. Поскольку Петр поклонялся Иисусу и чтил его в своем сердце, неудивительно, что ему было неприятно видеть, как Иисус склонился перед ним в позе покорного слуги и, подобно рабу, предлагал умыть ему ноги. Когда Петр пришел в себя настолько, что смог обратиться к Учителю, он выразил те чувства, которые наполняли сердца всех его собратьев.
Через несколько мгновений Петр, справившись со своим сильнейшим смущением, сказал: «Учитель, неужели ты и впрямь собираешься омыть мне ноги?» Глядя Петру в глаза, Иисус ответил: «Возможно, ты не вполне осознаешь то, что я собираюсь сделать, но впоследствии ты поймешь смысл всех этих вещей». Тогда Симон Петр, глубоко вздохнув, воскликнул: «Учитель, ты никогда не будешь омывать мне ноги!» И каждый из апостолов одобрительно кивнул, поддержав решительное заявление Петра, не желающего позволить Иисусу унижать себя перед ними.
Даже сердце Иуды Искариота поначалу было тронуто этой волнующей и необычной сценой; однако, оценив увиденное своим тщеславным рассудком, он пришел к выводу, что этот жест смирения стал всего лишь очередным и убедительным подтверждением отсутствия у Иисуса качеств, необходимых для избавителя Израиля, и что он, Иуда, был прав, решив предать дело Учителя.
Затаив дыхание, они стояли, пораженные увиденным, и Иисус сказал: «Петр, я заявляю, что если я не умою твоих ног, ты останешься непричастен ко мне в том, что я собираюсь исполнить». Услышав это заявление, усиленное тем, что Иисус продолжал стоять на коленях у его ног, Петр принял одно из тех решений, которые отличались слепым послушанием воле уважаемого и любимого человека. Когда Симон Петр начал догадываться, что в этом символическом услужении заключен некий смысл, определяющий будущую связь с трудом Учителя, он не только согласился с тем, чтобы Иисус умыл ему ноги, но и в свойственной ему пылкой манере воскликнул: «Тогда, Учитель, омой не только мои ноги, но и руки, и голову!».
Прежде чем начать омывать ноги Петра, Учитель сказал: «Тому, кто уже чист, нужно омыть только ноги. Вы, сидящие сегодня со мной, чисты — но не все. Однако пыль ваших ног следовало смыть до того, как вы сели трапезничать со мной. И, кроме того, я хотел бы исполнить это свое услужение в форме притчи, поясняющей значение новой заповеди, которую я вскоре дам вам».
Таким же образом Учитель обошел стол и, в тишине, омыл ноги своих двенадцати апостолов, не пропустив и Иуду. Закончив омывать ноги двенадцати, Иисус накинул хитон, вернулся на свое место хозяина и, обведя глазами обескураженных апостолов, сказал:
«Понимаете ли вы, что я сделал для вас? Вы называете меня Учителем, и вы правы, ибо так оно и есть. Так если я, ваш Учитель, омыл вам ноги, то почему вы не хотели омыть ноги друг другу? Какой урок вам следует извлечь из этой притчи, где Учитель с такой готовностью оказывает услугу, которую его братья не пожелали оказать друг другу? Истинно, истинно вам говорю: слуга не выше своего хозяина; и тот, кого послали исполнить поручение, не выше того, кто его послал. Вы видели, как я служил в прожитой вместе с вами жизни, и благословенны те из вас, у кого хватит благодатного мужества, чтобы так служить. Но почему вы так медленно усваиваете то, что тайна величия в духовном царстве отличается от методов материального мира — методов силы?
Когда я вошел в этот зал, вы не удовлетворились своим гордым отказом омыть друг другу ноги, — вам нужно было непременно пуститься в пререкания о том, кто займет почетные места за моим столом. Таких почестей ищут фарисеи и дети мира сего, но подобное поведение недостойно посланников небесного царства. Разве вы не знаете, что за моим столом не может быть привилегированных мест? Разве вы не понимаете, что я люблю каждого из вас так же, как и остальных? Разве вы не знаете, что ближайшее ко мне место, — в том смысле, какой вкладывают в это люди, — может ничего не говорить о вашем положении в царстве небесном? Вы знаете, что цари язычников господствуют над своими подчиненными, и те, кто пользуется этой властью, иногда называются „благодетелями". Но не так будет в царстве небесном. Пусть самый главный из вас будет, как самый младший, а тот, кто правит, пусть будет подобен тому, кто прислуживает. Ибо кто важнее: тот, кто за столом, или тот, кто прислуживает? Разве не считают обычно, что важнее тот, кто за столом? Но вы видите, что я среди вас, как тот, кто прислуживает. И если вы желаете стать вместе со мной слугами в исполнении воли Отца, то в грядущем царстве будете восседать со мной в могуществе, продолжая исполнять волю Отца в будущей славе».
Когда Иисус умолк, близнецы Алфеевы подали хлеб и вино вместе с горькими травами и пастилу из сухофруктов для следующего блюда Тайной Вечери.
Последнее обращение к предателю
В течение нескольких минут апостолы ели молча, но вскоре, под влиянием хорошего настроения Учителя, они начали переговариваться друг с другом. Прошло совсем немного времени, и застолье уже протекало так, как будто не произошло ничего необычного, что могло помешать атмосфере радости и всеобщего единения в этот необычный вечер. По прошествии какого-то времени, примерно в середине второй перемены блюд, Иисус сказал: «Я уже говорил вам, сколь велико было мое желание разделить с вами эту трапезу, и, зная о заговоре сил тьмы, поставивших своей целью убить Сына Человеческого, я решил
