ходил перед сном по комнате, да стукал себя по лбу:
— Думай, голова, думай, — все не мог понять, почему молитва не сработала, и ругал голову, наивно полагая, что голова рождает мысли сама собою. — Слышит Бог! Говорили в монастыре, что слышит! Думай, голова.
И все не находил себе покою, пока не свалила его детская сонливость, которая всякой думы сильнее.
Через несколько дней случилось что-то неурядное: подарил им батюшка-настоятель из монастыря приглашение в Ростовский Кафедральный собор, куда приехал знаменитый церковный хор.
Очень обрадовалась Тасечка этому событию, потому как всем сердцем увлеклась она церковным пением в монастыре своем любимом.
Вот только очень не хотелось ей явиться на соборное богослужение в исхоженном своем тряпье. А по-другому-то и не выходило:
— Одеть мне нечего, — улыбнулась она и отмахнулась с притворным равнодушием и беспечностью. Да только боль, которая давила на эту притворную беспечность, заставила и голос дрогнуть, и глаза отвести в сторону, и вздохнуть печально. — Что я надену в собор? У меня только одно платье, да и то разошлось по швам от стирок. В монастыре-то свои все, а в соборе… Вся епархия туда съедется. Стыдно мне как-то. Так что, придется отдать приглашение. Пусть сходит тот, кого по-настоящему любит Господь и кому помогает во всем. А я уж…
Только печали материнской, как ни притворяйся, а от детских глаз не спрятать. И дети заволновались, встрепенулись и приступили к маме.
— Да нет! Подожди! — за дело взялся Илья, который не верил в плохое и по юности лет полагал, что случается оно где-то там, в кино или в чьих-то жизнях. А потому сохранял еще неуемный оптимизм. — Мам, не унывай. Вот, иди сюда!
И он подвел ее к зеркалу, чтоб она увидела, что не так все страшно, что нормальное еще платье, и что не одежда украшает людей, а человек, как любил он говорить, это целая Вселенная.
Тасечка встала напротив зеркала и впервые за эти тяжелые годы взглянула на свое отражение по-настоящему, как обыкновенно смотрятся в него женщины. И увидела избитую жизнью, совершенно неухоженную, усталую и испуганную тетеньку в штопанном истертом платье. Одним словом, тетка глупая!
Невыносимость зрелища так поразила ее, что Тасечка закрыла лицо руками, отвернулась и сжалась вся, как готовая взорваться Вселенная, чтобы не разрыдаться тут же. Однако, плечи ее неудержимо затряслись, и из-под ладошек предательски потекли слезы, которые теперь уж было и не скрыть.
— Мамочка! — Илья все понял. Эх! Он хотел бы горы свернуть ради нее, он хотел бы ринуться в бой один против тысячи, все отдать хотел бы за ее счастье и улыбку. Но не мог совершенно ничего. Ничего не мог совершенно. — Ты самая-самая красивая на Земле! Ты все равно самая красивая!
Голос его сбился на хрип, что бывает с подростками, особенно в момент волнения. Он обнял маму, положил свою голову ей на плечо и тоже заплакал.
Бедный Ванюшка, когда увидел и Илью плачущим, то и вовсе ошалел от беды такой, прижался к родненьким своим крепко-накрепко и разрыдался с неизмеримым детским горем. Когда плачет мама, то чем ее утешит дитя? Оно может только поплакать рядом.
Так закончился Тасечкин поход на соборную службу, так оборвалось ее молитвенное стояние. Так больно развеялись все ее надежды.
Что поделать, если так жизнь устроена, и страдаем мы за свои грехи? А они порождают страхи и страсти, оплетают сердце, и молитва из такого сердца бывает безответной. Будто и не молимся мы вовсе.
Однако, следующим утром новое дыханье в их жизнь внес Ванюшка. Он разбудил их чуть свет восторженным восклицаньем, потому как, погруженный в свои богословские раздумья, как истинный “батюшка”, он внезапно осенился догадкой, которую с детской неудержимостью тут же поспешил поведать миру:
— Мама! Мама! Я вспомнил, — будил он Татьяну, припомнив фрагмент слышанной им в монастыре беседы. — Если веришь, то почему не терпишь? Вот как говорили! Надо молиться, но надо и терпеть! Вот голова молодец!
И он погладил собственную голову, залез к маме под одеяло и прижался к ней уютным клубочком.
— Что тут уже терпеть? — улыбнулась ему мама и припомнила больное: — Картошка, к примеру, уже выкопана. О чем тут молиться? Новая не нарастет.
— Ну и что, мамочка? — “батюшка” не унимался. — У Бога знаешь сколько картошки? Нам надо продолжать молиться, только не бояться, а терпеть. У Него, может, и яблоки есть!
Кто знает, а что если и вправду устами младенцев глаголет Истина? Конечно, “летательное” и “пархательное” чувство в Татьяниной душе изжил Господь этой Своей безответностью. Но, может быть, прав “батюшка” Ванюшка? В конце концов, Татьяне не урожай нужен был сам по себе, не плоды труда и оправдание переезда в “картонный” домик, а всего лишь овощи для зимы.
И Татьяна, хоть и с горьким комом в горле, а взглянула на малыша с теплотой и благодарностью. Ну кто не умилится своему маленькому поддержателю и помогателю, который стоит на своем крепче камня, даже когда взрослые сдаются?
С соседней кровати отозвался и Илья:
— И я так думаю. Если молишься — то ждешь, Богу ведь надо многое изменить в твоей душе и в мире, чтобы получилось дать тебе просимое, — рассудил он задумчиво, и, озаренный внезапной идеей, подскочил, несмотря на ранний час, и принялся торопливо одеваться. — Если верим, то бояться не должны! Мы же не боимся, что завтра солнце не встанет. И лампочками не запасаемся. Потому, что точно верим. Чего ж нам тут сомневаться?
После картофельного завтрака, уединившись и секретно нашептавшись, братья подступили к матери:
— Мама, — начал Илья сбивчивым от волнения голосом. — Мы верим. И ты веришь. Мы будем молиться, и Господь нас услышит, это точно! Это как следующий день, который придет обязательно! А теперь мы пойдем в магазин и выберем тебе самое красивое платье. Мы не знаем как нам его купить, но Бог знает как. И мы с Ванюшкой очень верим, что Он не бросит нас. И ты верь!
И сыновья потянули ее за обе руки, такие мужественные, добрые и такие наивные “мужички”. Ну как их разочаруешь? И Тасечка пошла, старательно пряча от них свою печаль.
Поход в магазин, впрочем, оказался вполне ожидаемым, ибо денег у них набралось только на четверть платья. Правда, в комиссионке дела обстояли лучше — великолепный, хоть и без этикетки, сарафан продавался здесь за полцены. И пусть на него все еще не хватало, но примерить Тасечка не удержалась. Как не примерить-то? Платьице было сшито из такой гладкой и нежной
