роли исследователей — Человечество. Художник ставит подпись на готовом холсте в графе «Разум», но, замерев на миг, хватает кисть и делает финальный мазок, превращающий его из ремесленника в мастера, а холст — в бесценное сокровище. Так работает команда «Сердце». Поэт, заканчивая мысль одной эффектной фразой, вдруг меняет последнее слово, упрощая внешнюю оболочку написанного, но погружая при этом читателя в «Марианскую впадину» смысла. Скульптор, отточив прекрасные черты каменного лика до блеска, неожиданно решается прикрыть его мраморной вуалью, и губы, недвижимые до того, начинают «дышать».
И Поэт, и Художник присоединились к своему товарищу, и теперь все трое сидели с разинутыми ртами.
— Вот теперь полная картина, — усмехнулся незнакомец и встал из-за стола. — День Шестой закончился, и наступил Седьмой День, время отдыха, звучит команда «Осмысление», Бог отдыхает от трудов праведных, из «Ничего» сотворено «Что-то», облачено в форму и наполнено содержанием, разумом и сердечностью. Вселенная готова и начинает существовать своей жизнью, то есть познавать самое себя. Художник усаживается напротив картины и, вытерев тряпицей краску с рук, пытается понять свое творение. Поэт, поставив точку, берет паузу перед прочтением готового произведения целиком, прислушиваясь к эху начертанных строк. Скульптор обходит свое детище в поисках лишнего и, не обнаружив, смахивает мраморную пыль с ладоней, отдавая созданное на суд чужих глаз…
…Посмотри, читатель, внимательно, что видишь ты в комнате? Некто, и без того полупрозрачный, растворился окончательно, а измученная долгой беседой троица спит, похрапывая в унисон друг другу.
Мы же подведем итог, пока не проявился в нашем сознании таинственный незнакомец со своим, невесть откуда приобретенным знанием, чужим талантам и их истоку.
Дабы слепить свою собственную вселенную, надобно внимательно обозреть чистый лист Бытия, принять его за Истину (по причине Божественности) и отделить (или выделить) из нее Ложь. Да будет так в День Первый.
Затем начать работу именно с Ложью, снова деля ее на чужую, привнесенную извне, и свою собственную, коей награждаешь мир сей. Да будет так в День Второй.
После чего и чужую, и свою расслои на ложь во спасение (неосознанную) и продуманную (от Эго). Да будет так в День Третий.
Вернись к Истине (сотвори светила на небе), ее многообразию, неисчислимому количеству маяков, указующих пути к ней. Да будет так в День Четвертый.
И снова, с небес на землю, вернись ко Лжи и под светом Истины выяви все последствия лжи и чужой, и собственной. Да будет так в День Пятый.
Далее осознай, что работать можешь только с собой (Сердце), а другие, если захотят, начнут меняться вослед (Разум). Да будет так в День Шестой.
Но не почивай на лаврах, если все удалось, помни о цикличности в бытии и сознании. Да будет так в День Седьмой, коей есть бесконечность.
Ева сидела на берегу небольшого звонкого ручья, огибающего высокий холм, увенчанный белоснежной ажурной беседкой, и с интересом рассматривала собственные ступни, погруженные в прохладные струи Живой Воды. Маленькие, аккуратные пальчики в прозрачной толще казались крупнее, и можно было разглядеть в подробностях затейливый рисунок тончайших складок кожи и идеально гладкую, блестящую поверхность ногтей.
«Надо же, — подумала вдруг Ева, — почему Отец создал их безликими, мог бы и раскрасить, например, как тот фрукт». На другом берегу ручья раскинулось «дымящейся» зеленью Древо Познания, так величал этого исполина ее друг, неприглядного вида Змий, с недавних пор ставший женщине гораздо ближе, нежели вечно угрюмый, молчаливый Адам, усыпанное ярко-красными плодами.
Стоило вспомнить скользкую рептилию, как тут же, в траве зашуршало и послышалось знакомое шипение:
— Здравствуй, Ева.
Беззаботная дева с улыбкой обернулась, за спиной, из кустов мальвы, уже торчала черная башка, поблескивая изумрудными бусинами глаз и беспрестанно «щупая» воздух рядом с собой длинным, раздвоенным языком.
— Здравствуй, Змий, — радостно начала она. — Я тут подумала…
— Знаю, — прошипел скользкий тип. — И согласен с тобой, кое-что можно было и поярче, покрупнее и покруглее.
При этом наглец уставился на ее грудь. Ева не поняла, но кивнула головой, вынула ногу из воды и, ткнув пальцем в свой ноготь, заявила:
— Как тот фрукт.
— Как яблоко, — подтвердил Змий. — Хороший цвет.
— Почему же Отец не сделал этого? — Ева надула пухлые губки.
Змий обернул свое тело вокруг нее, прикоснувшись к ногам девы холодной чешуей, она вздрогнула.
— Потому, что начал с Адама, — рептилия противно зашипела, и ее безобразный язык конвульсивно задергался, будто словил в благоухающем воздухе Рая какую-то гадость.
— Почему с него? — Ева, по-женски, не собиралась отпускать свою «жертву», набрасывая вопрос на вопрос. — Чем я хуже?
Змий довольно хмыкнул, все шло по его плану.
— С кого-то надо было начать.
Гибкое, сверкающее тело, скользнув между женских ног, обмакнулось хвостом в воду.
— Обычно начинают с простого.
— Значит, Адам проще, чем я? — в голосе Евы прозвучала непосредственная радость.
Искуситель попал в точку, дело не хитрое для профессионала, когда жертва сознанием — дитя.
— Ты ведь и сама об этом догадываешься, — прошипел он, гипнотизируя дочь Отца Небесного немигающим взглядом.
— А в чем наша разница? — продолжила «атаку» Ева, приспустив веки и «повесив» на лицо загадочную полуулыбку.
Умей пресмыкающийся смеяться, захохотал бы от всей… нет, души это создание не имело, а посему захохотало бы от всей своей лукавой натуры.
— На нем семь печатей, — произнес Змий, как умеют говорить только рептилии, загадочно и, моргнув наконец своими бусинами, добавил: — А на тебе — восемь.
Несмотря на возраст, хотя как его определить, если свет над Садом не меркнет никогда, а собственное отражение в Живой Воде не меняется, сколько ни заглядывай, Ева была далеко не наивна. Она прекрасно понимала, что вертлявый «шнурок» вьется около нее неспроста, но причину разгадать (пока) не могла, оттого и терпела рядом несносную тварь.
— Интересно было бы узнать, из какого «теста» слеплен Адам? — как бы невзначай, пожевывая травинку, спросила она.
Искуситель только того и ждал.
— Давай расскажу. Чтобы создать обитателя Земли…
— Какой Земли? — Ева нетерпеливо дернула плечом и выплюнула травинку прямо на голову рептилии.
«Вот бабское племя», — чертыхнулся про себя Змий, но вслух вполне миролюбиво прошипел:
— Мир, за пределами Сада.
— Адам никогда не покидал пределов Эдема, да и не собирается, — уверенно произнесла Ева, гордо вскинув подбородок. — Как и я.
«Посмотрим», — усмехнулся Змий про себя, но вновь не подал виду.
— Возможно, на всякий случай. Так вот, Отец Небесный, дабы Адам мог пребывать на Земле, повторюсь, на всякий случай, в условиях, отличных от Райских Кущ, взял в качестве исходного материала «прах земной».
— Что за дрянь? — поморщилась
