и опять пошел вниз... Все же в последний момент я с усилием выскочил на поверхность. Остался жив.
Четвертый раз уже семинаристом провалился сквозь новый лед на только что замерзшей реке. Тут меня спасла шинель, которая распустилась зонтом по льду над провалом, и я осторожно выполз. Рядом была теплая изба на столбах, где женщины зимою мыли белье. Я вбежал туда... А возле, на горе, стояла и семинария наша. Помню, женщины благодушно смеялись надо мной.
Но вот пятый раз был самый страшный. Группа наших родственников и вся молодежь, человек восемь, отправилась летом погостить у моего брата священника о. А., в селе Доброе, Лебижинского уезда, Тамбовской губернии. Он был моложе меня года на два, но когда я еще был студентом академии, он окончил семинарию и скоро сделался молодым священником.
От нашего села до Доброго нужно было ехать верст до 200, частью по железной дороге, а частью — на лошадях.
Прогостили мы весело недели две-три. И собирались возвращаться обратно. Вдруг за два-три часа до отъезда начался вблизи пожар за 3—4 дома до дома брата. Загорелась хата одной бедной вдовы. А рядом, сажени через три — начинался ряд соломенных построек соседей.
Известно, как легко сгорают в России целые деревни...
Забили в набат. Сбежался народ с ведрами воды. Примчалась пожарная охрана. И началась работа. Особенно отличился высокий лавочник, управлявший кишкою. Он чуть не с головой совался в окна пылавшей хаты и поливал ее внутри. А народ баграми старался развалить и разобрать избу по бревнам.
Мы же с братом и еще несколько человек стояли с ведрами воды на соседних соломенных крышах и глушили летевшие и падающие огненные «галки». От жара едва можно было терпеть и к тому же еще солнце палило.
Но все же общими усилиями удалось ограничить пожар этой одной вдовьей хатой. Село спаслось, слава Богу.
Мы, все вспотевшие и мокрые от воды, — нас иногда лавочник тоже поливал из шланга вместе с крышами, чтобы они не вспыхнули от одного жара, — воротились к брату. Уже пора была ехать и две повозки стояли, дожидаясь нас.
Наскоро умывшись и выпив чаю, мы простились, помолились и решили ехать.
— Ну, вот я вам уже все деревенские удовольствия доставил, — шутил брат-священник, — даже и пожар случился.
Мы посмеялись. Про бедную вдову никто и не подумал тогда: себялюбивые мы люди!
Вдруг нам с младшим братом Сергеем пришла блажная мысль искупаться перед отъездом в реке. А ехать все равно нужно было мимо нее.
Река Ворона протекала как раз возле Доброго. И тут она была шириною, пожалуй, саженей 100, а может и 150. Огромная искусственная плотина большим полукругом останавливала воду для стоявшей здесь мельницы.
Сказано — сделано. Мы поспешили к реке, до которой от дома было больше полверсты ходу по селу. А лошади должны были тронуться через несколько минут за нами следом.
Подойдя к реке и раздевшись, мы вдруг решили с братом переплыть её, держа одежду в левой руке, и плыть на спине. Наскоро скрутивши все — и сапоги, и одежду, и фуражки в комок и перевязавши поясом, мы собрались уже входить в воду. А берег с этой стороны был очень отлогим.
В эту самую минуту, — так уж Бог послал, — к тому же месту подошел местный крестьянин поить свою лошадь. Увидев нас со связанным бельем, он с удивлением спросил нас, попросту, по-деревенски:
— Чевой-то вы, ребята, задумали?
— Переплыть хотим реку, — сказали мы задорно. Тщеславие вечный враг людей: нам, мол, не впервой. Да и правду сказать — пловцы мы были изрядные.
Но крестьянин, — он то лучше нас знал ширину реки и риск нашего озорства, — недоверчиво махал головой:
— О-ой, ребята! Неладное затеваете.
Но нам еще больше хотелось доказать «этому простаку», какие мы ловкачи. И, по обычаю перекрестившись, мы стали входить в реку, держа в левой руке одежду.
Мужичок, видя, что нас уже не остановить, сказал печально:
— Ну, спаси вас Христос!
Мы дошли до глубин, перевернулись на спины и поплыли. А крестьянин, посмотрев на нас некоторое время, дернул свою лошадь и пошел обратно домой. Мы остались одни в воде. На берегу уже не было никого, кто мог бы в случае нужды подать нам помощь.
Сначала было хорошо. Но скоро заметили, что мы делаем полукруги: оказывается, когда огребаешься одной рукой (левой то мы держали над водой белье), то невольно делаешь уклоны от правого направления в сторону гребущей руки.
От этого путь наш еще больше удлиннился. Однако, мы проплыли немного более половины реки. Я вижу, что левая рука моя ослабела и выпустила белье в воду. Плохо дело... Но это беда невелика, только все измочится и больше ничего.
Гляжу, и у брата Сергея одежда тоже в воде. Плывем молча.
Но вот я чувствую, что уже и ноги мои совсем устали, и я не только не в состоянии ими толкать воду, но даже не в силах их самих поднять — мышцы ослабели. Ноги потихоньку стали опускаться вниз. Хочу далее вздохнуть шире всей грудью, но не могу, не в состоянии уже раздвинуть грудную клетку. Не хватает воздуха.
И вдруг меня прорезала мысль: «Утону!»
А белье, набирая все больше и больше воды, стало погружаться вниз. Там, кроме одежды, были и деньги на оплату пул для восьми человек на «машине»... Что делать?
— Сергей! — кричу, — Плохо дело! Я больше плыть не могу!
— Я тоже устал, — сказал брат, и перевернувшись грудью к воде, подобрал намокшее белье под шею, прижал подбородком и поплыл тихонько дальше, гребя уже обеими руками. Он оказался сильнее меня. Я же не в состоянии был двинуться дальше ни на аршин. Оставалось лишь поддерживать себя руками, чтобы не утонуть совсем, да не дать погрузиться ко дну одежде.
Где же спасение?!
И, к стыду моему, я должен сознаться, что я в этот страшный момент не вспомнил о Боге... А
