пепелище. От удрученности и негодования меня стошнило, земля ушла из-под ног, и, дабы не упасть, я облокотился на забор, который, видимо, только того и ждал – мы рухнули вместе, дама скинула с себя кружевное исподнее, акт соблазнения свершился. Возлегая на остатках штакетника, я возопил (наученный горьким опытом, мысленно):
– Господи, а теперь как?
– Приходи ко мне, – услышал я явственно и из ниоткуда.
Снова не сам, промелькнуло в голове, но выбор был сделан, и я подался в монахи. Служка, отворивший ворота ближайшего монастыря, скептически осмотрел меня и, не сказав ни слова, отвел меня к настоятелю, а тот, хоть и морщился, но выслушал, не перебивая, мою сбивчивую речь и записал меня из солдат в послушники, чему, видимо, был несказанно удивлен сам. Я же не противился столь гладкому и удачному для меня течению обстоятельств, ибо Путь сей для меня выбрал сам Господь Бог, оттого келья не казалась тесной, а подрясник обременительным.
Но минул срок моего добровольного заточения в несколько годков, и я начал скучать да печалиться. Житие монаха бедно на события, несмотря на то что весь день, от восхода раннего и до вечера позднего, расписан по минутам. Молитва перемежается с работой, затем снова молитва и опять богоугодные деяния по обустройству и для пропитания, сон и прием пищи – как вкрапления слюды на черном теле антрацита, полное отсутствие выбора. Жесткое подчинение иерархии, отсутствие конфликтных ситуаций и естественной борьбы за выживание – монашеская обитель приближена к состоянию Рая, но Рай, заполненный обитателями с сознанием и привычками человеков, а не Богов, превращается в ад. Искусственное погружение в состояние Чистой Любви, когда сердце твое ею не наполнено, тяготит, раздражает и становится невыносимым. Не резонирующие меж собой вибрации создают дисгармонию.
Однажды, не в силах сдерживаться, я возопил (уже вслух):
– Господи, не могу без выбора, что делать теперь?
Для соседей по кельям, привыкшим к тягучей тишине, вой из-за стены стал настоящим развлечением. Всяк коленопреклоненный в молитве прервал ее и начал жадно прислушиваться, как эхо смакует под каменными сводами звук, наконец-то заглянувший сюда. Они все, почти с греховным вожделением, жаждали продолжения и получили его.
– Не неволю, можешь оставить меня, – прилетел ко мне без промедления громоподобный ответ, и эхо снова, уцепившись за волны возмущенного воздуха, погнало их от стены к стене, от свода к своду.
Я опешил. Ни назидания, ни возмущения, ни утешения и, самое ужасное, полное отсутствие готового решения. Мне предоставили сделать выбор самостоятельно. Я был не готов к этому, стало страшно, страшнее, чем вылезать из окопа под свист шрапнели над головой.
Или келья и есть окоп и я сменил одно укрытие на другое, полагая при этом, что перевернул свою жизнь? Наши иллюзии порой превосходят наше воображение, заменяя его живые ростки на засохшие, но окрашенные в яркие цвета.
Что ж, решил я, если нет различий между раковинами, келья отшельника это или фронтовой блиндаж и рано или поздно нужно выбираться из нее, раскалывая скорлупу, как созревший птенец, зачем и чего ждать. С этими мыслями, полный решимости и отваги, с лицом, выражающим надежду, я направился к настоятелю.
Игумен сидел за столом в своей комнате и, делая вид, что читает Святые Писания (книга была раскрыта, а правая рука придерживала страницу в нужном положении), дремал. Мое появление пробудило его немедленно, он автоматически перевернул страницу и поднял глаза:
– Что привело тебя в неурочный час, брат?
– Ваше Высокопреподобие, имею просьбу, выслушайте.
– Будь добр, – наместник с интересом посмотрел в книгу – «Просящему у тебя, дай…» (Матф.5.42). – Слушаю.
Я молча снял подрясник и протянул игумену.
– Хочешь уйти? – наместник, казалось, не удивился, – коли не держит Бог, не держу и я.
– Как вы узнали, Ваше Высокопреподобие? – вспыхнул я.
– Негоже послушнику повышать голос в этих стенах, – ответил игумен, но, взглянув на лежащий на столе подрясник, спохватился, – впрочем, по-видимому, уже мирянин. Всяк вошедший за стены монастыря бывает у меня два раза, первый – за послушанием, второй, раз не призвал я сам, с просьбой о выходе, вот и вся догадка. Не ты первый, не ты последний, но спрошу, как спрашивал всех, в чем причина?
– А что отвечали тебе, отец настоятель?
– Кого звала плоть, кого огни мирские, а иные бежали от себя, резоны разные уводят прочь от Бога, – игумен снова перевернул несколько страниц и прочел: – Не копите себе сокровищ на земле, где моль и ржавчина разъедает… (Матф. 6.19), что ответишь ты, мирянин?
– Я не вижу разницы, Ваше Высокопреподобие.
– Между чем и чем? – игумен с шумом захлопнул книгу.
– Между миром Бога внутри монастырских стен и вне их, – я смотрел на наместника, медленно поднимающегося из-за стола.
– Ее нет для меня, для тех, кто пребывает в кельях, и для тебя, пока ты не вышел за ворота, – игумен подошел к узкому окну, – но она есть для них, он указал рукой вдаль – для тех, кто снаружи, и мы здесь служим им.
– А как же Бог? – растерянно спросил я, разглядывая голубое небо, накрывшее пожелтевшие поля, разрезанные темной змейкой небольшой речушки.
– Бог подле каждого, и там, и тут, но там он ближе, чем здесь.
– Как же это, отец наставник? На сколько?
– На толщину монастырской стены, – улыбнулся игумен, – там, в миру, человек на поле брани, а мы – в укрытии, посему там Бог подскажет, а здесь – промолчит, там враг виден, а здесь он внутри, ты сам.
Он вернулся за стол, не глядя раскрыл книгу и прочел: «Узкими входите вратами, ибо просторны врата и широк путь, ведущий к погибели…» (Матф. 7.13.)
Из всех возможных выборов правильный мне представляется наиболее маловероятным. Я подошел к столу и забрал свой подрясник. Игумен перекрестил меня со слезами на глазах:
– Иди с миром, послушник.
Коллективный Разум (КР): – Антипод «смотрит» на Человека снизу, из глубины Антимира и «видит» его… как ослепительную точку Света. Удивлены? Объяснение просто – Человек развернут к царству Аида муладхарой, вершиной перевернутого конуса чакровой системы. С «Неба» Создатель изливает благодать через аджну, и Свет «проваливается» в чакровую воронку, ослепляя Антипода. Что делать «рогатому»? Строить козни, мешать свечению, искушать и обманывать, лукавить, извиваться, только чтобы первая чакра сомкнулась, лишилась раскрывающей ее энергии, и, когда это произойдет, еще одна звездочка на его «анти-небосводе» погаснет.
Теперь обратимся к Богу. Всевышний лицезрит детей своих, естественно, сверху. Ему видны все кольца (чакры) воронки с наростами пороков и грехов на каждом, а в
