недвижимым, на одном месте, слышать жизнь за окном, но не видеть ее, встречать и провожать меня, ни разу не заговорившего с ним ни образом, видимым во сне, ни словом молитвы наяву, и ждать, ждать, ждать…
Все, что я мог сделать для него тогда, я сделал – отдал свое бесценное яблоко.
Оно успело сморщиться, иссохнуть, скукожиться и превратиться в бесформенную скульптуру неиспользованного дара, но мы оба не притронулись к нему из уважения друг к другу.
– Это подойдет, – произнес Ангел, – энергия такой жертвы чиста, используй ее.
– Но как? – я не понимал, чего хочет крылатый друг.
– Думай, мысли в этом месте материализуются мгновенно.
«Думай, – пробурчал я про себя, – как высохшее яблоко, больше напоминающее остатки жизнедеятельности молодой ослицы, с торчащим сверху хвостиком, может указать мне Путь, это же не Александрийский Маяк».
Слева от себя, в бело-молочном тумане, я увидел огонек, висевший на тонкой шее, венчавшей пирамидальное строение с обмякшими, неровными гранями. «Маяк, маяк из высохшего яблока», – возликовала моя душа.
– Наконец-то, – скептически, но благосклонно отозвался Ангел.
– Что теперь? – довольный собой, обратился я к спутнику.
– Направление у тебя есть, осталось освободиться от якоря.
«Желание мое отправиться в путь столь сильно, вряд ли что-то удержит меня на месте», – решил я и рванулся на свет маяка… Маяк остался при этом там же.
– Похвальное рвение, – спокойно заметил Ангел, – но мысль, хоть и материальна, но не всесильна, когда ей противостоит другая, более мощная.
– Меня держит какая-то мысль?
Ангел утвердительно кивнул.
– И что же делать? – я снова был в недоумении и разочаровании.
– Избавься от нее, – мой всезнающий двойник был не многословен.
– Каким образом?
– Думай.
Я погрузился в увлекательный процесс обдумывания того, о чем не имел ни малейшего представления, схожий с переправой в незнакомом месте, где каждый новый шаг сулит неожиданности и неприятности, будь то яма, залепленный тиной острый сук или зубы неведомого паразита, кромсающие телесную ткань с невероятным упорством.
Скромное по всем меркам, но чистое в помысле жертвоприношение осветило мне Путь, правильнее сказать, указало его, что же может удерживать меня от прохождения по нему? Может, грехи?
– Твои прегрешения Здесь – всего лишь ухабы, колдобины, да ямы, – не давал мне остаться наедине с собой Ангел.
– Что же тогда? – ломал я голову. – Возможно, страх?
– В точку, – ухмыльнулся пернатый комментатор, – а вот какой?
Я посмотрел на далекий Маяк, как смотрим мы в детстве на звезды или на парус, исчезающий туда, где сливается небо с морем, смотрим с восхищением и… страхом.
– Страх перед Дорогой, перед Неизведанным, – выпалил я.
– Снова в точку, – подтвердил Ангел, – это страх Младенца, знающего, что он – Бог, и сидящего на руках Мадонны, перед Миром, в который ему нужно сойти и в котором он будет не-Богом, лишенный знания, знающий все.
– Я понял, – сказал я, – я не боюсь.
Тут же картина Тамбура перехода изменилась. Окружающие цвета остались белыми, но менее пронзительными, мое тело подсвечивалось Маяком прямо под моими ногами, Ангела рядом не было, только его голос внутри меня ласково и с любовью прошептал:
– Ты сделал первый шаг, Младенец спустился с рук Мадонны, теперь делай следующий.
– Но как, без тебя? – мне снова стало страшно.
– Жертвуя собой и без страха в сердце, до скорой встречи.
Я задумался на мгновение, и вдалеке, чуть правее линии взгляда, вспыхнул далекой точкой новый огонек.
