никогда, за редкими исключениями не противостояли власть имеющим, не говорили им, что им нет места в христианском мире. Мы очень далеки от святителя Амвросия Медиоланского, который запретил императору Феодосию доступ в храм, потому что тот правил с жестокостью. Мы очень далеки от святителя Филиппа Московского, который в конечном итоге был убит по повелению Ивана Грозного, потому что противостоял ему. Где церковные руководители (это относится и ко мне, в мою малую меру), которые выступают против тех, кто имеет власть поработить и власть освободить? Которые говорят: «Тебе нет места в Церкви, ты не можешь причащаться, ты не можешь быть членом общины, потому что ты поставил себя вне ее». И то, что по праву относится к христианской Церкви (вину которой я разделяю), справедливо и по отношению ко всем организациям, ко всем сообществам верующих или к политическим группам, которые могли бы перестать притеснять, могли бы отказаться от несправедливости, перестать разрушать человеческую жизнь, человеческую культуру и то, что люди ценят в жизни.
Но тут мы сталкиваемся с универсальной проблемой – с собственным себялюбием. Оно качествует в нас – в каждом из нас; оно присутствует в группах людей. Каждый из нас стремится (по моему мнению – неоправданно) иметь место под солнцем как можно более уютное, просторное, теплое, безопасное, тогда как наше человеческое призвание состоит в том, чтобы строить мир, который был бы достоин человека, а не мир рабов и свободных. Себялюбие связано и с нашей трусостью: нам страшно выступить и оказаться мишенью; страшно, что нас обвинят, будто мы одни в данной группе не готовы быть солидарными с ней. А трусость ведет к ненависти, причем с двух сторон: ненависти со стороны тех, кто в результате лишены того, к чему они совершенно законно стремятся, и ненависти со стороны тех, кто повинны в этом лишении и опасаются возможных последствий.
Мы непрерывно говорим о мире (peace, paix), и слово мир в глазах людей стало почти неприличным, потому что им манипулируют со всех сторон как политическим орудием; но начинать-то надо с себя. Можно ли считать кого-то миротворцем, если у него несогласия с родителями или с детьми, если он в ссоре с супругом, если он создает напряжение и трудности на работе, если не видит иного решения социальным проблемам, как только забастовки и насилие? Можно ли сказать, что такие люди работают на мир? Нет, конечно, потому что мир – это прежде всего внутреннее состояние, которое разгорается, как пожар, распространяется по подлеску, пока не станет ветхозаветной неопалимой купиной (см. Исх 3:2). Нам следует продумать заново наше отношение к миру. Стремимся ли мы к миру, чтобы оградить нашу робость, спастись от опасности или по другим причинам? Я, как и вы все, постоянно слышу всевозможные призывы к миру, но в чем их корень? Большей частью в опасении, что земной шар может быть уничтожен, что на нас обрушатся невыразимые страдания, что нас подстерегает опасность. Это не основания. При подобной установке человек не создаст мира; в лучшем случае он создаст прибежище для себя самого. Такой человек готов сказать, что мир настал бы, если бы можно было уничтожить всех врагов, всех, кто творит зло, кто мыслит зло. Не таков путь мира. За мир следует бороться на совершенно другом уровне – на уровне сострадания, на уровне уважения к другому, на уровне построения такого общества, которое было бы достойно человека, а не на уровне равновесия сил, при котором все испытывали бы страх. Разумеется, мы живем в уродливом мире, и очень редко кто готов отдать жизнь за идеал или жить и умереть ради чего-то. Но я убежден, что пока мы будем бороться за мир, за справедливость, за права человека, побуждаемые трусостью или самолюбием, мир для нас не настанет; точно так же столетия назад провозгласил Иеремия: говорят «мир! мир!», а мира нет [83]. Мир приходит от Бога, мир исходит из любви, из сострадания, из уважительного, прямо-таки благоговейного отношения к другим людям. Мне кажется, очень важно нам осознать, что тот мир, который является результатом трусости, неизбежно приведет к большему насилию на всех уровнях. Возможно, нации достигнут какого-то равновесия, но внутри наций будут продолжаться насилие, ревность, зависть, ненависть, страх; и всё это – характерные признаки трусости, а не отваги или храбрости.
Мы также много говорим о справедливости. Справедливость – вот что должно бы быть основой наших взаимоотношений; но мы должны понять: справедливость не начинается в момент, когда происходит распределение благ или возмездие за зло. Справедливость начинается с вѝдения великой и подлинной гармонии, которая должна бы царить между людьми, и с устремленности к ней. Она начинается, как я указал в начале моего выступления, с уважения к ближнему, будь то коллективный ближний или индивид. Справедливость начинается в момент, когда я смотрю на человека и признаю, что он имеет равное со мной право на существование, и что, следовательно, я должен обеспечить ему все то, чем стремлюсь обеспечить себя. Вот основа справедливости. Все другие формы справедливости вытекают из нее. И это, мне кажется, можно подытожить словами Евангелия: Люби ближнего, как самого себя (Мк 12:31).
Мне не нравится слово любовь, потому что оно покрывает слишком многое и в итоге мало что значит. Мы произносим: «Я люблю Бога, я люблю родных» – и сразу же: «Я люблю клубнику со сливками». И на самом деле это слово не имеет точного значения. Но если вы подумаете о словах Евангелия – что они значат? Это заповедь для самых слабых, самых ленивых и праздных из нас. Она означает: «Ты хочешь самого лучшего для себя – бери, но дай ровно то же самое своему ближнему». И если вы попробуете, то обнаружите, что это совсем не легко, потому что каждый раз, когда вы что-то приобретаете, вы должны отложить такую же сумму денег на жизнь другим. Мы в Западной Европе живем в таком изобилии, а есть страны, где люди умирают с голода только потому, что мы владеем столь многим или не делимся тем, чем могли бы поделиться. Это чудовищно, и это можно было бы исправить – пусть не немедленно, но продумывая, что́ можно сделать.
И знаете, это может быть сделано на любом уровне. Лет тридцать назад (пример не яркий, не такой уж великий, но подлинный) мне сказали, что небольшой общине в Африке нужны велосипеды и лодка для переправы через озеро. Я обратился к приходу и предложил собрать то, что мы
