Низшее пространство — крайне эгоцентрически ориентированная утроба, защищенное место, которое тем не менее предусматривает своего рода трение или феномен противодействия.
Взаимодействие двух только что упомянутых рядов стен и есть то, что выполняют смыслы. Но это взаимодействие слишком ригидно, чтобы быть гармоничным и удовлетворяющим. Значения коммуникативны, но в том смысле, который включает действие «загораживания».
Все коммуникации и описания на этом уровне делаются «временем» Но временная болтовня, которая структурирует и разделяет нашу эгоцентрически ориентированную сферу (в том смысле, что остается возбуждающей «загораживание»), снимается более открытым «пространством». И такое более открытое пространство не становится камерой, отражающей чьи-то личные образы и послания.
Хотя не подвергаемое сомнению (а для низшего пространства бесспорное) наложение самости включает в себя суждения о ее строении, нет ничего «там снаружи», что было бы независимым объектом, верно или неверно оцениваемым. В более общем смысле важно понять, что мы не принадлежим к чему-то и не определены чем-то, что являлось бы поистине другим («миром») и находилось бы где-то еще (в «мире») Тогда следует дальнейшее осознавание, которое может нам помочь трансцендировать даже идею «самости «здесь», которые «не принадлежат чему-то еще».
Такое понимание само по себе не включает значений. Парадоксально, что это понимание может быть более доступно нам, быть буквально под рукой, как только нам показано, что понимание не должно быть чем-то иным, нежели значения или где-то еще. То есть это не должно быть «пониманием», которое очерчивается особой характеристикой, что это — «за пределами значений».
Нам нужно культивировать равновесие перспективы между открытостью Большого Пространства, прославляемой свободной от значений способностью Большого Времени, и барьерами низшего пространства, отмеченного распространением значений, составляющих низшее время. В перспективе Большого Пространства открытое «пространство» и разгороженное, разделенное «пространство» — одно и то же. Именно охватывание всех граней видимости показывает нам природу открытости и «несуществования» Большого Пространства. Без бесконечного разнообразия как оценки видимости наше понимание Большого Пространства было бы слишком ограниченным.
До тех пор, пока в силе дихотомии наподобие «существования» и его отсутствия, «несуществования» дискуссии об отношении Большого Пространства к конкретной видимости будут казаться проблематичными. Как может «несуществование» вести к видимости? Это возможно, потому что обычные идеи о «несущевовании» — и о «видимости» и «существовании» — здесь неприменимы.
Термины «существование» и «несуществование» используют обычно в приложении к линейным рядам. Существование видится как причинные точки (моменты) в пределах ряда. Тогда «несуществование» относится к пробелу, бреши в рядах. Если бы серия-сегмент была лишена вещей или причин, тогда, естественно, проистекающее как результат существования в рядах, видимость не «случилась» бы.
Но это не единственный путь к пониманию «несуществования», «видимости» и их взаимоотношения. Мы можем обнаружить, что нет никаких пропусков или препятствий, никакой серии и никаких результирующих, следующих из предшествовавших причин.
Видимость не исходит из чего-то, не предлагается кому-то. Не связана она и с чем-то еще. Поэтому она может «быть», не будучи втянутой в какого-либо рода серию (где экзистент потребовался бы как причина). Утверждение о том, что видимость не имеет никакой вещи как причины, таким образом, указывает не на то, что в причинно-следственных рядах имеется брешь, а скорее на то, что могучая, дающая пристанище открытость позволяет, допускает видимость.
Реальность есть Большое Пространство и Время, и для этих измерений нет никаких препятствующих факторов. Поскольку Большое Пространство открыто и всевмещающе, отсутствие сдерживающих влияний само по себе достаточно, чтобы видимости быть. Так как время бесконечно (в смысле, который мы исследуем позднее), бытие видимости не нуждается в вовлечении заполняющего (брешь) колышка в уникальных рядах дискретных моментов. То есть нет никаких конечных моментов, которые вызывают друг друга в серийной форме рядов.
Обычно время — это мысль, о том, как разделенная на сегменты труба простирается в будущее. Но преходящий характер сегментов нет необходимости принимать в качестве доказательства периодического процесса или реальности и конечности таких сегментов. Скорее, преходящность можно принять как путь, на котором Большое Время разбирает или смахивает поверхностные конструкции, чтобы освободить нас от привязки к точке зрения низшего времени. При достаточной сенситивности могут возникнуть переходные, промежуточные взгляды, которые не принимают низшее время как единственную реальность. Тогда акцент на таких поверхностных перегородках, разделяющих время, может быть ослаблен, и вся трубоподобная картина времени (поделенного на сегменты или нет) может коллапсировать.
Это могло быть понято неверно, как означающее, что, если бы мы были захвачены визуальным трансом так, что забыли бы особые переходы и изменения состояния, тогда мы могли бы не осознавать и общей направленности, и хода времени. Однако идея не в том, чтобы не стать забывчивым относительно временного характера, а исследовать его, глубоко заглядывая в него с помощью нового типа «познавания».
Обычно состояния дел представляются таким образом, что они, кажется, составляют свой «срез времени» — они как будто заполняют его целиком. Все, чему еще предстоит случиться, должно поэтому занять последующую временную позицию. Это приложимо даже к фундаментальному характеру наших жизней. Если мы хотим быть, мы должны, по-видимому, продолжать двигаться вдоль линии времени. Тогда наше бытие — очень беспокойное дело, всегда требующее движения. Ставя под сомнение это акцентирование движения, мы можем обнаружить, что время поддерживает новый недистрибутивный способ бытия.
Картину «хода», «движения» можно заменить альтернативными. Более того, мы можем видеть (см. в главе 7 — 10), что «движение» не «двигается», даже если кажется, что оно делает это. Направленность есть нечто, с чем следует бороться, но она также и нечто что попросту совсем не применимо. Обычно само по себе линейное время не является линейным, хотя видимость линейности легко находит пристанище и Большом Времени.
Большое Время и более низкое время — не противоположные состояния. Один из наиболее прямых путей обрисовать это — рассмотреть, что различные «времена»: «теперь», «тогда», «прежде», «после», даже два миллиона лет с этого момента — не могут предстать как доказательство любого коренного изменения во времени. Различные времена не нарушают недистрибутивной природы Большого Времени. Они не окончательно разъединены посредством соответствующих позиций во временном ряду. «Ряд» — это фикция.
«Сейчас» и «два миллиона лет назад от этого сейчас» — по существу одно и то же. Оба они «здесь и теперь» без включения в их бытие существования, исключительного и агрессивного занятия временной ниши. Перегородка, которая разделяет их, не из числа тех, что составляют условия временного расстояния. Мы можем раскрыть эту перегородку.
Ни мы, ни время не выбиваемся где-либо «вверх вперед». Нет ни эволюции, ни «от» или «к», ни творения или начального момента, ни существования. «Несуществование» возникает, но оно делает это чудесным образом — не производя своего чуда из каких-то несоответствий в пределах нашей стандартной картины реальности (с ее делателями, переживающими, переживанием, очевидностью и т. д.). Все чудесное есть Большое Пространство, Время и Знание.
Если мы настаиваем на мышлении в терминах «делания» и «случающегося», мы можем сказать, что Большое Пространство делает Пространство, Большое Время делает Время, а Большое Знание — Знание. Мы продолжаем принимать их в качестве предмета или причин, устанавливающих что-то еще, но они действуют сами или говорят сами за себя. Мы можем комментировать наше ошибочное впечатление как простирающееся или рассеивающееся по плоской поверхности, так что кажется, что оно имеет место снова и снова. Но эта ошибка и этот комментарий сами по себе есть Пространство, Время и Знание, которые не ограничены до плоской, простирающейся поверхности и не являются повторением чего-либо. Мы живем в крайне фантастическом, магическом мире. Нет никакого «делателя» или вершителя магии. Вот почему он («мир») — магический.
Мы научились жить с этой магией, приручать ее и делать «законоподобной» и рациональной. Или, излагая это иначе, мы есть прирученная, законоподобная, рациональная внешняя видимость, которая есть… магия. Даже приемы и перегородки, выработанные на этой службе рациональному, линейному миру, являются дверями к чудесному. Они также есть Пространство, Время, Знание и не имеют никаких внутренне присущих им ограничений, вопреки их заурядной степенной внешней видимости.
