А потом пришел Нафан, чтобы возвестить правду.
* * *
Давиду сообщили о Нафане, когда тот подошел к дворцу и входил во двор, чтобы царь мог оказать достойный прием старцу. Давид напрягся, когда увидел горящие глаза пророка, и понял, что Нафан пришел сказать ему не очень приятные слова.
— Что привело тебя во дворец? — спросил Давид, усаживаясь на трон и кладя руки на подлокотники. — Что я могу сделать для тебя?
Нафан стоял перед царем, широко расставив ноги. Он был старше Давида на сорок лет, но его глаза горели жизнью. Когда он открыл свои уста и заговорил тем глубоким и чистым голосом, который проникал в души всех, кто находился в зале, люди ощутили Божье присутствие.
— В одном городе жили два человека, один бедный, а другой богатый. У богатого было очень много мелкого и крупного скота. А у бедного ничего, кроме одной овечки, которую он купил маленькой и выкормил, она выросла у него вместе с детьми его. От хлеба его она ела и из его чаши пила. И на груди у него спала и была для него, как дочь. И пришел к богатому странник. И тот пожалел взять из своих овец или волов, чтобы приготовить обед для странника, а взял овечку бедняка и приготовил ее для гостя.
Давид стукнул кулаком по подлокотнику трона.
— Жив Господь, достоин смерти человек, сделавший это! И за овечку он должен заплатить вчетверо человеку, которого ограбил и к которому не имел сострадания.
Глаза Нафана сверкнули.
— Ты тот человек!
Давид похолодел, его пробрал озноб.
Нафан сделал несколько шагов вперед.
— Говорит Господь, Бог Израилев, — произнес он голосом спокойным, но от этого еще более внушительным. — «Я помазал тебя в царя над Израилем, и Я избавил тебя от руки Саула. И дал тебе его дом и его жен, и дал тебе дом Израилев и Иудин. И если этого для тебя мало, прибавил бы тебе еще больше».
Давид задрожал от охватившего его страха.
— «Зачем же ты пренебрег слово Господа, сделав зло пред очами Его? Урию, хеттеянина, ты убил, а жену его взял себе», — продолжал Нафан.
Все присутствующие, открыв рот, уставились на Давида. Капли пота выступили у него на лбу и стекали по вискам вниз. Бог открыл ему уши! И он услышал истину, сказанную Нафаном. Бог открыл ему глаза! И он увидел зло, совершенное им, и закричал от ужаса. Как он мог быть таким слепым? Как можно так сильно любить Бога и быть полностью порабощенным грехом? Давид сбежал со своего трона и бросился к ногам пророка, сердце царя колотилось так, будто он чувствовал на себе Божий взгляд.
— «Итак, — говорил Нафан, — не отступит меч от дома твоего вовеки, за то, что ты пренебрег Меня и взял жену Урии, хеттеянина, чтобы она была тебе женою. Вот, Я воздвигну на тебя зло из дома твоего. Возьму жен твоих и отдам ближнему твоему, и будет он спать с женами твоими пред этим солнцем. Ты сделал тайно, а Я сделаю это пред всем Израилем».
Сердце Давида исполнилось скорбью.
— Согрешил я пред Господом!
Он заслуживает смерти. Давид вспомнил, как посмотрел на него Урия, прежде чем развернуться и уйти навстречу своей смерти. Как он мог сделать это? Давид плакал. Друг мой! Друг мой! Он ждал, что Господь поразит его.
Вместо этого Давид почувствовал, как на его голову мягко легла рука Нафана.
— Господь снял с тебя грех твой, и ты не умрешь.
Давид в изумлении поднял голову. Нафан пригладил его волосы, как если бы Давид был ребенком, глаза пророка были печальны.
— Но, — с грустью продолжал Нафан, выпрямившись, — как ты этим делом подал повод врагам Господа хулить Его, то умрет родившийся у тебя сын.
Сердце Давида упало. Он пристально посмотрел Нафану в глаза и не увидел в них никакого снисхождения. При мысли о том, как смерть сына подействует на Вирсавию, у Давида сдавило грудь. Закрыв глаза, он низко опустил голову, а Нафан тем временем развернулся и ушел.
* * *
Вирсавия встревожилась, когда ее мальчик стал отказываться от еды, и совсем перепугалась, когда увидела, что его лихорадит, и услышала его жалобный крик. Она делала все, что могла, но лихорадка не отпускала ребенка, лишая его последних сил. Вирсавия держала сына на руках и качала. Устав качать, она ложилась на кровать и крепко прижимала к себе ребенка. Она плакала часами, потому что очень боялась потерять сына.
— Где Давид? Он знает?
— Он знает, моя госпожа, — говорил ей евнух. — Он постится и молится о ребенке.
У Вирсавии появился проблеск надежды: разве Бог не слышал каждую молитву Давида? Разве Господь не помогал ему всегда?
Сама она не осмеливалась обращаться к Богу.
Ребенок слабел с каждым днем. На седьмой день, когда Вирсавия держала мальчика на руках и тихонько молилась, он перестал дышать. Бесконечно долгую минуту Вирсавии казалось, что у нее остановилось сердце. Она не кричала, не рвала волосы, не раздирала одежды. С закрытыми глазами она тихо лежала на своей кровати, обняв тельце своего сына.
Господи, я знаю, что это Ты взял моего сына. Почему Ты не взял меня вместо него?
Женщины, тоже когда-то потерявшие своих детей, сочувствовали Вирсавии. Но другие находили жестокое удовольствие в суде Божьем, свершившемся над сыном Вирсавии, и в ее скорбном молчании.
— Она заслужила это, — перешептывались она — Смотрите, что Бог делает с грешниками! — сплетничали при дворе. — Она вкусила той же горечи, которой напоила других.
Рядом с Вирсавией сидела Авигея и молча плакала, поглаживая бедную мать по голове. Женщина держала Вирсавию, как того маленького ребенка, которого Бог забрал у нее. Вирсавия истерически рыдала.
В конце концов, утомленная и подавленная, Вирсавия легла, уставившись взглядом в никуда.
— Давид не пришел. Ни разу. Я сообщила ему. Он знает, что наш ребенок умер. И не пришел. Я думала, он любит меня.
Авигея положила руки на плечи Вирсавии.
— Он семь дней молился и постился. Он непрерывно молил Бога о милости. Священники боятся сказать ему о смерти ребенка. Они думают, что Давид может убить себя.
Напуганная этими словами, Вирсавия села.
Авигея покачала головой.
— Не бойся. Мне сказали, что Давид уже знает, что случилось, его люди пришли и сообщили ему. Он поднялся с земли, умылся, помазался, сменил одежду и пошел в дом Господень помолиться. Потом он вернулся во дворец и стал есть.
Вирсавия снова опустилась на постель и отвернулась к стене.
— Бог так жесток.
— Ты не должна так говорить.
— Почему? Он должен был поразить меня, вместо того чтобы убивать невинного младенца! Пусть теперь Он поразит меня! — Вирсавия рвала на себе волосы, ее грудь тяжело вздымалась от рыданий. — Это мой грех, мой! Почему Его гнев излился на невинное дитя? — она задыхалась от крика. — Мой сын… О! Мой сын…
Авигея сжала руками ее лицо.
— Ты заболеешь, если будешь так убиваться.
— Пусть я заболею и умру! — рыдая, Вирсавия подтянула колени к груди и закрыла руками голову. — Почему Бог наказал моего сына за мой грех? Почему?
— Я не знаю, — тихо сказала Авигея.
Вирсавия в полном отчаянии повернулась лицом к стене и больше не произнесла ни слова.
* * *
Когда Давид заканчивал свою трапезу, советники поспешили высказать ему свое мнение.
— Было бы разумно, господин наш, царь, выделить для жены Урии отдельные покои Ты не должен больше видеть ее.
Давид поднял голову, чтобы посмотреть, откуда дует ветер. На слабых всегда легче нападать.
— Народ, — сказал другой советник. — Ты должен думать о народе.
Давид как раз и думал о народе. Последствия его греха перед людьми тяжким бременем легли на его сердце и душу. Как он мог быть таким слепым? Как он мог совершить то, что совершил, не видя в этом никакого зла? А сейчас окружившие Давида мужчины, как старые куры, искали, кого бы заклевать.
— Ты, конечно, должен решить, где она будет жить, чтобы защитить ее от тех, кто захочет собственными руками свершить правосудие.
— Посели Вирсавию, как и Мелхолу, отдельно.
— Для тебя будет лучше, если ты отправишь ее в Хеврон или Иерихон.
Давид отодвинул блюдо и встал.
— Я выслушал вас, — он пристально посмотрел на своих советников. — Вирсавия не будет наказана за грехи, совершенные мною. Я исповедовался перед Богом и покаялся. Я скажу народу правду.
Те, кто любил Давида, быстро сдались, но были и другие, которые просто опустили головы и притворились покорными. Разве он не провел с этими людьми годы скитаний в пустыне? Красивая одежда и обеспеченная жизнь не изменили их. Во дворце всегда будут те, кто, как голодные львы, припавшие к земле, ищут возможность убить свою жертву.
— Нафан сказал, что Бог простил меня.
— Да, господин наш, царь. Бог простил тебя. Но Он ничего не сказал относительно этой женщины.
