Другой моей аскезой того времени стало решение предоставить свою квартиру преданным. Они причиняли беспокойства Прабхупаде, поскольку пользовались его ванной, и я подумал, что они могли бы мыться в моей квартире, которая находилась буквально за углом храма. Моя квартира сразу стала продолжением храма. Преданные регулярно ходили принимать душ, а один из них стал у меня жить. Предложив свою квартиру, я знал, что утрачу уединенность, которой оберегал себя много лет. Но я прикинул: что теряю, а что получаю. Получал я общество вайшнавов, поэтому я оказывался в выигрыше.
Хотя безумные вещи происходили в нью-йоркских трущобах Ист-Виллиджа, но мы жили в чистоте. Наша жизнь была подобна жизни в простом индийском городке. Единственной реальностью для нас был Свамиджи и его проповедь. Я вставал рано утром, повторял на четках мантру и шел в храм слушать лекцию. После лекции я обычно Прабхупаду не видел, а если и видел, то недолго. Потом я шел на работу. Во время обеденного перерыва я возвращался в храм, чтобы увидеть Прабхупаду. Почти весь день я проводил на работе, но каждый день я общался с Прабхупадой, а по понедельникам, средам и пятницам мы присутствовали на вечерней лекции. Мы собирались в квартире Прабхупады около шести часов вечера и сидели с ним, пока он проводил арати – церемонию подношения Господу пищи, светильников, цветов, опахал и благовоний. Потом мы беседовали на философские темы. В семь часов мы шли в храмовую комнату на программу.
Преданные сплотились в общину. Это было просто замечательно. Мы жили вместе как семья. Иногда возникали незначительные разногласия, но за окном своей комнаты сидел Прабхупада, готовый разрешить все споры. Мы были неофитами; мы не знали, что такое бхакти-йога. Тогда еще не было курса «бхакти-программ». Хотя мы находились рядом с Прабхупадой, он открывал нам всё не сразу. Он воспитывал нас, позволяя нам служить ему, и это было всё, что мы знали.
Поскольку я исполнял много разных поручений, Прабхупада вознаграждал меня возможностью советоваться с ним, когда надо было принять важное решение для нашего растущего ИСККОН. Однажды Шрила Прабхупада и некоторые из нас пошли в верхнюю часть города, чтобы посмотреть на здание, в качестве возможного для нового помещения ИСККОН. Осмотрев здание изнутри, мы вышли на улицу, и Прабхупада спросил, что я об этом думаю. Я сказал что-то об особенностях населения этого квартала. У меня было чувство, словно я ответственный сын семьи. В моей собственной семье я никогда не чувствовал ничего подобного.
Прабхупада давал мне понять, что от меня зависит многое, что я должен исполнять свою работу и что в моих руках находится судьба важных дел. Прабхупада устроил так, будто функционирование нашего Общества, казалось, зависело от моего служения. Все, что мне нужно было делать – продолжать служить, и духовный успех был обеспечен.
Предметом нашего общения с Прабхупадой стали утилитарные вопросы. Это был самый надежный способ совершать служение, и он представлял собой лучшую основу для общения, и это не было сентиментализмом. Моменты близкого общения с Прабхупадой всегда были сладостными. Иногда он мог позвать меня к себе, просто чтобы я помог ему рассортировать какие-то личные бумаги. Что-то, по указанию Прабхупады, я рвал на кусочки, а другие листы вкладывал назад в конверты. Просто будучи орудием в руках Прабхупады, я испытывал полное удовлетворение.
Однажды вечером я застал Прабхупаду одного в комнате. Он сидел за пишущей машинкой. В то время я читал книгу по вайшнавизму, в которой Кришна описывался как возлюбленный Нарады. Я спросил, что значит «возлюбленный Нарады», и Прабхупада вкратце объяснил. Потом я сказал, что только что прочел утверждение Бхактивиноды Тхакура о совершенном теисте, который созерцает духовный облик Господа в Божестве Кришны. Шрила Прабхупада терпеливо выслушал меня, но через некоторое время сказал: «Теперь иди вниз, а я продолжу мою работу». Я понял, что отвлекаю его от важной работы: перевода «Шримад-Бхагаватам». Однако Прабхупада считал, что лично воодушевлять нас так же важно, как представлять нам тексты «Шримад-Бхагаватам».
Поскольку я печатал для Прабхупады, порой я находился в его комнате допоздна. В один из вечеров, когда все уже разошлись, я продолжал печатать, когда Прабхупада вошел принять свой вечерний прасад. Он держал чашку воздушного риса с молоком. Пока Прабхупада ел, он смотрел на меня удивленно и выразительно широко открытыми глазами. Выражение лица Прабхупады было живым, но было непросто понять, что именно оно означает. Думаю, что Прабхупада так выражал удивление тем, что в столь поздний час я все еще печатаю в его комнате. Я проявил энтузиазм и в результате получил возможность увидеть Прабхупаду в домашней обстановке.
Воскресные пиры, введенные Прабхупадой, стали регулярными и проходили с большим успехом. Прабхупада поручал нам собирать пожертвования у двери. Киртананда с Ачьютанандой научились готовить, и они делали «брахманские спагетти», халаву, гулабджамуны, пушпа рис, сладкий рис и овощные блюда. Пиры были восхитительными, и участие в пирах было для преданных сильным переживанием. В начале, нам было очень непросто подчинять себе чувства, вставать рано утром, придерживаться ограничений, и поэтому воскресный пир воспринимался как своего рода награда за духовную аскезу. Прежде чем приступить к трапезе, я в молитве просил Господа укрепить меня: «Пожалуйста, позволь мне остаться в сознании Кришны. Позволь мне служить». Воскресные пиры были временем, когда в нас с новой силой пробуждалась преданность, временем духовного наслаждения. Мы действительно наслаждались пирами и переживали чувство глубокой духовной удовлетворенности. Было замечательно наблюдать, как гости вкушают прасад. Но когда гости не приходили, нас это тоже не расстраивало. Пиры нравились нам в любой ситуации.
Прабхупада разрешал нам в течение недели хранить в его комнате большой сосуд с гулабджамунами, и мы могли в любое время дня подойти и достать парочку гулабджамунов – просто чтобы удерживать себя в сознании Кришны. Прабхупада хорошо понимал, какими привлекательными были эти сладости, и называл их «пулями ИСККОН», а иногда «золотыми пулями». Он даже упоминал о них в лекциях.
Воскресные послеобеденные киртаны в парке Томпкинс-Сквер стали легендарными. Они начались в октябре 1966. Мы получили от Управления парков разрешение петь в течение трех часов по воскресеньям во второй половине дня. Несколько преданных приходили в парк первыми. Мы расстилали большой восточный ковер, ставили фисгармонию, усаживались и начинали петь «Харе Кришна». Первым обрил себе голову и оделся в дхоти Киртанананда, но теперь он уже был не один. Помню, я тоже одевался так. В те дни ходить в подобном облачении было чрезвычайно новаторским шагом, но это был наш образ жизни, наша религия. Мы думали, что нет ничего восхитительнее киртана, и ожидали от окружающих хотя бы какого-то отклика.
Пока мы пели, вокруг нас собиралась группа людей. И тогда в сопровождении нескольких преданных приходил Прабхупада. Они шли от храма до парка, примерно, десять минут. Прабхупада садился среди нас. Он сам играл на барабанчике и пел «Харе Кришна» не менее часа. Ритм то вздымался, то опадал, подобно волнам в океане, и уносил нас с собой. Прабхупада запевал, потом мы повторяли, и снова пел Прабхупада. Я смотрел то на Прабхупаду, то на толпу людей, которая все прибывала и прибывала. Пение не прекращалось. Голос Прабхупады был сильным. Он следовал одной мелодии, и мы пели в унисон, как будто мы никогда не остановимся: «Харе Кришна, Харе Кришна, Кришна Кришна, Харе Харе / Харе Рама, Харе Рама, Рама Рама, Харе Харе».
Несколько раз к нам присоединялся Аллен Гинсберг с друзьями и хиппующей молодежью. Бывало, что с нами пели «Харе Кришна» эмигранты, дети поляков и пуэрториканцев.
После длительного пения Шрила Прабхупада вставал и произносил речь. Говорил он без микрофона, поэтому его слова слышали лишь стоящие поблизости. Прабхупада излагал философские концепции, связанные с пением Святого Имени, а потом просил людей петь «Харе Кришна». Большинство людей не слышали Прабхупаду, а те, кто слышал, с трудом понимали его индийское произношение. После краткой речи Прабхупада опять брал в руки барабан и продолжал петь.
Впоследствии Шрила Прабухпада часто вспоминал, как Брахмананда и Ачьютананда впервые начали танцевать во время киртанов в парке Томпкинс-Сквер. Иногда Прабхупада просил танцевать и остальных. Однажды он посмотрел на меня и движением головы показал, что надо танцевать. Вначале я подумал, что Прабхупада обращается к кому-то, стоящему за мной. Я оглянулся, потом опять посмотрел на Прабхупаду, и он повторил свой жест, адресованный, без сомнения, мне. Получив такое безмолвное, но ясное указание, я встал и начал танцевать. Парк Томпкинс-Сквер был одним из немногих мест, где меня могли увидеть мои старые друзья. Они, кажется, наблюдали за мной с сарказмом, но меня это не волновало. Я в своих одеждах вставал и танцевал перед людьми, воздев руки. По окончании киртана мы складывали ковер и шли с Прабхупадой в храм.
