В то время как «Братья-мусульмане» и их сторонники в набожном истеблишменте вели с властями своего рода «пограничную войну» — первые за распространение своего влияния на сферы права, экономики и политики, а вторые — за то, чтобы ограничить это влияние областями морали и культуры, — подпольная составляющая исламистских движений разделилась на два больших течения. Этому предшествовали проходившие в тюремных камерах дебаты, вызванные провалом попытки захвата власти после убийства Садата. Первое течение — его лидерами были лейтенант Аббуд аз-Зумр, приговоренный к пожизненному заключению, и врач Айман аз-Завахири, [326] уехавший в 1985 году в Афганистан, — считало, что джихад может увенчаться успехом только в том случае, если с помощью силы уничтожит нервные центры «безбожного» режима. Для этого потребуется небольшое ядро в лице решительно настроенных активистов, которое после этого провозгласит исламское государство к восторгу народа, освободившегося от тирании. Эта путчистская концепция воспроизводила в исламистском варианте методы арабских националистов-военных, применявшиеся в предыдущие десятилетия. Она подвергала сильнейшему сомнению эффективность «проповеди» (даава), которую государство имело возможность держать в узде, пока исламистское движение находилось «в стадии слабости», и следовала идеям опуса, сочиненного электриком Абдессаламом Фараджем с целью оправдания убийства Садата. Этого взгляда придерживалась группа «Аль-Джихад» («Танзим аль-джихад»), воссозданная в подполье.
Другие активисты, позаимствовавшие название «Гамаа исламийя» («Исламская группа»), ставшее знаменитым в студенческих городках в 70-е годы, [327] считали, что джихад должен вестись параллельно с проповедью и распространяться на общество, в котором следует проводить в жизнь принцип «повелевания благого и запрещения дурного». Это предполагало одновременное поощрение широкой и открытой агитации и установление контроля над частями территории, которые можно было вывести из-под власти государства и установить на них «исламский порядок». Активисты осмысливали его в категориях морали (они преследовали людей, нравственность которых вызывала подозрения, силой закрывали видеосалоны, парикмахерские, бары, кинотеатры и пр.), догматики и права (угрожали коптам, с тем чтобы те платили «налог на защиту», установленный шариатом для немусульман, живущих под исламской властью) и военно-политических категориях (нападали на представителей государства, полицейских и др.). «Духовным лидером» «Гамаа» был слепой шейх Омар Абдель Рахман, [328] «муфтий» убийц Садата, который стал известным благодаря своим фетвам, разрешавшим нападения на коптских ювелиров и торговцев золотом (а в случае необходимости и их убийство) для финансирования джихада. Выйдя на свободу в 1984 году, он поселился в оазисе Эль-Файюм, где выступал с проповедями на излюбленные темы. Попав на короткое время за решетку в 1986 году, он будет вновь арестован в апреле 1989 года после жестоких столкновений его сторонников с полицией. После многомесячного заключения Рахман уедет в Судан, где получит визу в США. Здесь он продолжит свои проповеди в Джерси-Сити, пока не будет привлечен по делу о взрыве во Всемирном торговом центре в феврале 1993 года.
Снижение уровня безопасности начало беспокоить египетских наблюдателей лишь с 1987 года, когда были совершены (в мае того года) неудачные покушения на бывшего министра внутренних дел и американских дипломатов, а в Верхнем Египте при подстрекательстве «Гамаа исламийя» участились случаи насилия в отношении коптов. Кто-то распустил слух, что христиане якобы опрыскивали платок женщин-мусульманок таинственной аэрозолью, благодаря которой на ткани после первой стирки проступал крест! То, что подобные небылицы могли привести к инцидентам, красноречиво говорило о степени напряженности в долине Нила. В том же году усилилось представительство в парламенте «Братьев-мусульман»: вступив в коалицию с Партией труда — ее возглавлял бывший марксист, ставший исламистом, — они получили 17 % голосов и 60 депутатских мест. Власть, контролировавшая конечные результаты голосования, придерживалась тогда стратегии диалога с набожными средними классами, от которых она ожидала поддержки социального мира. Но насилие возрастало год от года, что завершилось взрывом 1992 года. Так, осенью 1988 года в Гелиополисе — пригороде Каира — полиция была вынуждена занять целый квартал, в котором «Гамаа исламийя» с помощью силы «повелевала благое и запрещала дурное», это был знак того, что организация смогла выйти из своей цитадели — сельских районов Верхнего Египта — и закрепиться в народных кварталах столицы. [329] В 1989–1990 годах непрекращавшееся насилие против коптов в Верхнем Египте и возросшее влияние «Гамаа» дали толчок репрессиям. Они проявились в осаде мечети в Эль-Файюме, где проповедовал Омар Абдель Рахман, в многочисленных арестах и полицейских «эксцессах». Все это вызывало акты мести в отношении сил правопорядка со стороны традиционных кругов Верхнего Египта на фоне идеологического противостояния между радикальными исламистами и государством. До 1993 года власть проводила одновременно две стратегии: политического давления на «экстремистов», широко освещавшегося в средствах массовой информации, и негласного диалога с некоторыми из них при посредничестве религиозных деятелей, близких к салафитскому движению или к «Братьям-мусульманам». Колебание между этими двумя линиями, знаком которого стала смена трех министров внутренних дел на протяжении трех лет, [330] было истолковано некоторыми активистами как проявление слабости режима. Несмотря на аресты тысяч исламистов, теракты становились все более дерзкими, о чем свидетельствовало убийство в центре Каира в октябре 1990 года бывшего председателя парламента.
Таким образом, к 1992 году, который станет началом пятилетней «войны», положение власти оставалось сравнительно шатким. Однако исламистское движение — в еще большей степени, чем в Алжире, — страдало от раскола между входившими в него различными социальными группами, которые разделяли тактические и доктринальные разногласия. «Братья-мусульмане» завоевали прочные позиции среди представителей набожных средних классов, имели депутатов в парламенте, располагали финансовыми ресурсами благодаря исламской банковской системе, в которой они были широко представлены; они контролировали профессиональные корпорации и через благотворительные ассоциации, возглавлявшиеся некоторыми членами «Братства», могли воздействовать на народные массы. Набожный истеблишмент, ставший опорой власти после убийства Садата, имевший широкий доступ на телевидение и доминировавший на интеллектуальном поле, был подвержен влиянию «Братьев» через крупных улемов, близких к последним, таких как Мухаммад аль-Газали и Юсеф аль-Карадави. Тем не менее, несмотря на «посредническую» функцию, которой они так гордились, ни «Братья», ни набожный истеблишмент не были способны контролировать радикальное течение, а тем более влиять на неимущую городскую молодежь и отстроить ее в боевой порядок за набожными средними классами в единой битве против власти — в противоположность ИФС, которому удалось это сделать в Алжире в 1989–1991 годах.
В самом деле, в 1992 году «Гамаа исламийя» и отчасти группа «Аль-Джихад» сумели превратиться в самостоятельную силу, наращивая свои успехи после освобождения в 1984 году большинства своих активистов. Во второй половине 80-х годов они развернули опорные пункты в провинциях Асьют и Минья (Средний Египет), где царила благоприятная для их пропаганды социальная атмосфера. Снижение цен на нефть в 1985 году привело к спаду эмиграции на Аравийский полуостров, где оседало большинство молодых выпускников — выходцев из крестьянских семей, прошедших через местные студенческие лагеря, появившиеся в долине Нила с конца 70-х годов. Многие из этих молодых людей, посещавшие собрания «Гамаа исламийя» в университете, после учебы возвращались в свои деревни и городки, где оказывались без работы; став обузой для семей, и так во многом себе отказывавших, чтобы платить за их обучение, они были разочарованы в своих ожиданиях. Дискурс и идеология «Гамаа» легко превращали это недовольство в бунт против сложившегося порядка, характеризовавшегося как «безбожный». Эти безработные дипломанты, контактируя со своими необразованными сверстниками, формировали революционную «исламистскую интеллигенцию», которая была призвана повести за собой неимущую мусульманскую молодежь долины Нила, используя особую ситуацию в регионе.
