Оливье Клеман - Оливье Клеман Отблески Света. Православное богословие красоты

В своем исследовании крупнейший современный православный богослов Оливье Клеман продолжает традицию святоотеческой эстетеки, для которой красота — одно из имен, или энергий, Бога. Автор рассматривает различные аспекты христианской жизни (храмовое и светское искусство, аскетическое подражание Христу, литургическое служение) как осуществление красоты — преображение творения, выявление в нем образа, по которому оно было создано.

Имя Оливье Клемана хорошо известно в России. Его книги, прежде всего «Roma–Amor. Беседы с патриархом Афиногором» и «Истоки», очень популярны. И каждая новая статья или книга, переведенная на русский язык, встречается в России с неизменным интересом. Слово Оливье Клемана обладает большой силой и весьма авторитетно, и во многом потому, что его позиция не ангажирована.

Будучи человеком западной культуры, Оливье Клеман по праву считается глубоким знатоком восточнохристианской традиции. Он — один из крупнейших богословов, к мнению которого прислушиваются не только православные, но и католики, и протестанты. Будучи открытым ко всем христианским традициям, Клеман, тем не менее, — апологет православной святоотеческой мысли. Он, если можно так сказать, выстрадал право говорить с позиции православия, которое не досталось ему от предков или было предрешено местом рождения, но избрано свободно, сердцем и разумом.

Оливье Клеман родился во Франции, родители его были неверующими, религиозных традиций семья не имела. Его путь к вере был самостоятельным. В 30 лет он крестился в Православной церкви. Многое дало знакомство со средой русских эмигрантов, и особенно дружба с Владимиром Лосским. Открыв однажды великое сокровище греческой патристики, Оливье Клеман уже не мог избежать его сильнейшего влияния, и многие годы он посвятил изучению святоотеческого наследия. Григорий Богослов, Дионисий Ареопагит, Максим Исповедник, Григорий Палама входят в его книги не просто как цитируемые авторы, а как постоянные собеседники, с которыми он ведет нескончаемый разговор. При этом Клеман не отгораживается от современности с ее проблемами, противоречиями, поисками истины и мучительными попытками диалога. Христианство для него никогда не было священной археологией или отвлеченным учением, но воспринимается как живая традиция, уходящая своими корнями в древность, но постоянно процветающая новыми побегами с цветами и плодами. Именно в православии Оливье Клеман нашел теснейшее взаимодействие древней традиции с тем, что составляет суть ежедневного бытия человека, у святых отцов он открыл обостренное чувство истины и отторжения от неправды мира сего. Из мыслителей XX века ему наиболее близки Н. Бердяев с его пафосом свободы и творчества и св. Силуан Афонский, с его молитвой за спасение всего человеческого рода.

И еще Оливье Клеман ценит глубину эстетического измерения православия, в котором Красота — это одно из имен Божиих. Особенно, по его мнению, это проявилось в России, где богословие в красках было всегда сильнее умственных построений. Как и о. Павел Флоренский, он готов воскликнуть: «Если есть «Троица» Рублева, значит, есть Бог»! Конечно, он постоянно возвращается к словам Достоевского о красоте, что спасет мир, но он помнит и о прозрении Достоевского о двойственной природе красоты.

Как православный богослов Оливье Клеман видит свою задачу в том, чтобы помочь современному человеку, не имеющему глубоких духовных корней, далекому от эстетических идеалов и этических норм Евангелия, воспитанному, как правило, на жестком прагматизме, увидеть красоту и силу христианства, особенно в его православной форме. На одной из конференций, посвященных 2000–летию христианства, Оливье Клеман сказал, что богословие XXI века непременно будет богословием красоты, потому что язык красоты более всего понятен и близок современному человеку. Сборник «Отблески света» — это своего рода введение в богословие красоты. Это не академическое исследование, а собрание очерков и свободных по форме размышлений о тех проблемах, которые автору кажутся наиболее актуальными. Современный мир с его перманентным духовным кризисом и поисками новой духовности, место церкви в этом мире и новые формы христианской проповеди, красота и спасение, вера и искусство, антропология и эстетика, великое наследие православия и будущее человечества — все это составляет единый круг тем, о которых размышляет богослов, приглашая читателя к диалогу. Автор не предлагает готовых ответов, скорее, он показывает новые ракурсы все тех же вечных вопросов. Но при этом Оливье Клеман явно надеется, что в его мыслях и прозрениях читатель увидит отблеск того света, который исходит от самого источника — Бога, открывшегося нам во Иисусе Христе. «Лицо Иисуса предстает как источник света… Имя — это лицо, а лицо — это любовь», — пишет он в последней главе книги. Это вызывает в памяти слова преп. Иоанна Дамаскина: «Я увидел человеческое лицо Бога, и душа моя была спасена». Ведь встреча лицом к лицу с Богом Живым и есть, в конечном счете, смысл христианства.

Ирина Языкова

Русский перевод сборника Отблески света является для меня честью и радостью. Эта книга стремится прославить истинную красоту, красоту Бога и красоту человека, когда он преображает в «подобие» тот образ Божий, который его составляет. Русское христианство, возможно, более, чем любая другая форма христианства, разработало высшие выражения этой красоты в некоторых чисто «филокалических» личностях святых, но также, и именно об этом идет речь в этой книге, в самых высоких творениях христианского искусства. Я ограничусь двумя примерами: иконой Троицы св. Андрея Рублева и фресками Феофана Грека (который долгое время жил и работал на Руси).

С Рублевым возрождается и преображается красота античного эллинизма, человечность становится богочеловечностью; «эвритмия» и «текучесть», воспетые Платоном, проникнуты и озарены воскресением Христа, сиянием Пятидесятницы. Сам ритм иконы наводит на мысль о неподвижном движении любви Троицы. Этот ритм, жертвенное выражение лиц, цвета, одновременно насыщенные и прозрачные, тем более живые и значимые, что они свободны от теней, — все это делает этот шедевр подобным раковине, выброшенной со своим тайным перламутром на берег вечности. Паламитскоеучение о световых энергиях, непрес танно бьющих из божественной сущности, превращается здесь в чистое созерцание.

Что касается Феофана, это — искатель человеческого лица, решительного выражения личности, когда она томится и восхищается в невидимом пожаре неопалимой купины. Он пишет подвижников Ветхого Завета — Адама, Авеля, Ноя, Мелхиседека или Иова и подвижников ранней христианской аскезы, особенно столпников сирийской пустыни. Его приглушенный, почти ночной колорит внезапно разрывается и распахивается в неистовую белизну swma pneumatikon, тела славы. С помощью революционного употребления «ассиста» (традиционного золочения) он вызывает из самых густых сумерек лица, озаренные отблесками пожара трансцендентности. А его фреска Троицы в тихой церкви Новгорода не что иное, как огромный взмах крыльев, биение сердца Бога, благословение всех и вся, подводящая, в знаменитой иконе Донской Божьей Матери, к возникновению женского лица, совершенного, как жемчужина, как капля вечности.

Это призвание красоты, на котором взросла русская духовность, выразилось на протяжении трагического XX века в свидетельстве тысяч мучеников, но также и в многочисленных произведениях искусства, в литературе и кино. Я думаю о Реквиеме Анны Ахматовой или о том старом докторе, которого описывает Солженицын в Раковом корпусе: в некоторые моменты полной тишины его сердце расплавляется, становится тихим озером, отражающим луну и звезды. Тогда он может принять каждого больного как уникальное отражение вечности, его диагноз несет в себе спокойную уверенность. И у Тарковского мы находим на самой глубине тревоги отблеск божественной Премудрости; мы видим его и на некоторых женских лицах. В иные времена, времена конфликтов, но также и поисков, кажется, что Бог открывает Себя именно в красоте. В красоте вещей, мира, в самом ритме времен года, в безмятежности реки и леса, который великие русские романисты сумели описать, как храм. И особенно в лице праведника, святого, пророка, чья благодать создала столько икон Христа. Это одно из призваний христианской России — являть нам эти лица как в искусстве, так и в повседневной жизни.

Подлинная история, как река, несет века и миры к подножию креста, навсегда превратившегося, от самой глубины ада до небесной высоты, в древо наконец–то победоносной жизни, то есть древо Красоты. Именно об этом, — и насколько же лучше, — напомнил Борис Пастернак в стихотворении, заключающем роман «Доктор Живаго», где Христос говорит так: