Займемся чтением Евангелий. Говорим, - чтением, ибо наше толкование действительно будет похоже на чтение. При толковании не будем пускаться в ученые исследования. Предметом нашего Чтения будут четыре Евангелия. Предмет их один и тот же - жизнь Иисуса Христа или, точнее, явление Бога во плоти, и события Его земной жизни. Но надобно помнить, что из евангелистов ни один не думал описывать жизнь Иисуса Христа вполне, а писали они только в отрывках и прямо говорили, что всего, сделанного Иисусом Христом, описать нельзя (Ин. 21; 25). Ибо если во Иисусе Христе было «всяко исполнение Божества телесне» (Кол. 2; 9), то как можно это выразить? Ежели в мире физическом не могло вполне выразиться Божественное Слово, а выразилось только отчасти, то также не могло Оно вполне выразиться и в Евангелиях. Посему-то в древности и называли Евангелия только απομνημονευματα των Αποστολων Какая же цель нашего чтения? Та же, что и написания Евангелий. Иоанн говорит: «сия же писана быша, да веруете» (Ин. 20; 31); но мы давно веруем, следовательно, для нас, по-видимому, уже и не нужно бы Евангелие и чтение его. Но у веры может быть много степеней (Рим. 1; 17. 12; 3). Итак, цель нашего чтения есть вера и получение живота вечного. Будем читать четырех евангелистов вместе, но не всех; это потребовало бы от нас много времени. Возьмем необходимое для нашей цели. Рассмотрим главные события в жизни Иисуса Христа. Но сказание об учении Его можно взять не все. Ибо и из немногих отрывков можно видеть, каково оно. Расположим свое чтение так, как располагает Церковь: во-первых, обстоятельства жизни Иисуса Христа, предварившие крещение, рассмотрим до праздника Крещения Господня; во-вторых, последние дни Его земной жизни обозрим во время Великого поста; в-третьих, воскресение Его и явление учеников, а также сошествие Святаго Духа - до праздника Сошествия Святаго Духа; наконец, в-четвертых, прочтем из Евангелия о Его делах и учении.
2. Предвечное рождение Сына Божия
Три евангелиста начинают свое повествование с обстоятельств «земной» жизни Христа Спасителя; два из них (Марк и Лука) - с явления Предтечи, а один (Матфей) - с родословия Иисуса Христа и рождества Его. Но явно, что Лице, описываемое в Евангелии, существовало до земного рождения. Посему один евангелист (Иоанн) говорит о небесном Его существовании. Забудем, - так приглашает святитель Златоуст к чтению Иоанна Богослова, - на время все земное, перенесемся на небо и посмотрим, нет ли там того Лица, Которое евангелист описывает. Лице это существовало от вечности (Ин. 1; 1-14). Первые четыре стиха первой главы Евангелия Иоанна можно назвать как бы предисловием или вступлением ко всем четырем евангелистам. Это -введение в небесную историю Иисуса Христа. Здесь как бы разверзаются небеса, и является Слово, представляется Творцом, приходит «к своим», и тем, кои принимают Его, дает «область» чадами Божиими «быти» (Ин. 1; 12). Это - сокращение всей жизни Иисуса Христа, цель Его явления. Потом подробнейшим образом рассказывается у евангелистов, как это все было, и вечное Слово здесь только представляется во всей ясности. При подробном описании жизни Иисуса Христа будет виден только Сын Человеческий, а Слово как бы скрывается. Можно сказать, что небеса как бы снова скрываются. В Иудее и Риме как бы снова распространяется мрак. Только просвечивалось нечто светлое, Божественное, в Иудее через закон, а в Риме через некоторые познания. Потом следует повествование евангелиста Луки (1; 5). Слово, описанное Иоанном, наподобие молнии, осветило все, и потом снова скрывается и заставляет идти как бы ощупью. У святого Луки представляется как бы поприще деятельности этого Слова. Что за люди Захария и Елисавета в сравнении с кесарями и вельможами римскими, что ими занимается евангелист? Здесь как бы сбывается то, что сказал апостол: «и худородная мира и уничиженная избра Бог» (1 Кор. 1; 28).
Почему не сделали описания, подобного Иоанну, первых три евангелиста? Они остановились на земных событиях, а Иоанн начинает с неба. Конечно, потому, как говорит апостол, что всякому «дается явление Духа на пользу» (1 Кор. 12; 7). Дух Святый дает дарования «коемуждо якоже хощет» (1 Кор. 12; 11). Но неужели Дух Святый в раздаянии даров не сообразуется ни с какими законами? Нет! Различие даров Его зависит от различия умственных и нравственных сил лиц приемлющих. В Иоанне мы видим глубокую любовь. Эта глубокая любовь произвела столь же глубокое познание. Лице Иисуса Христа преимущественно у него является Божественным. Такое дополнение, сделанное Иоанном, было очень нужно, как замечает святитель Златоуст. Первых трех Евангелий было бы недостаточно. Притом, многие еретики останавливались именно на том, что было человеческого в Лице Иисуса Христа, и в защиту своей земляности могли ссылаться на трех евангелистов, у коих будто бы только и говорится, что о земных делах Иисуса Христа. Посему также богословие Иоанново было крайне нужно. Он как бы поневоле сделался христианским метафизиком, но не без сообразности своему духу, своей высокой любви. Невозможно вполне объяснить и определить сих первых стихов Иоаннова Евангелия, и толкователи, рассекавшие особенно первый стих по правилам некрологического толковательного искусства, подобны тем, кои раздирали одежды Иисуса Христа (Ин. 19; 23); напротив, с ним надобно бы поступить так же, как с хитоном нешвенным, а истканным свыше. Усиливаться понять оный - значит ничего не понимать. Все мысли и слова здесь бессменны, как прекрасно замечает святитель Златоуст. "Ежели чего недостаточно, - говорит он, - для представления всего, то и не удивляйся; ибо дело идет о Боге, о Коем достаточно ничего нельзя ни сказать, ни помыслить". И в другом месте говорит: "Ни одного слова недостаточно к тому, чтобы выразить Божественное Слово. И если кто станет утверждать, что он может что-либо сказать о Боге, тот сим ясно показывает, что он не понимает Бога. Нет имени, которое бы вполне могло выразить Бога; так нельзя постигнуть Его всего". Но чем же Он представляется у Иоанна? и чем мы на этом основании можем представлять Его? Он представляется у него Богом Словом. Ясно, что Лице это Божественное. Скажем ли мы, что Бог есть Слово, и что Слово есть Бог, то есть возьмем ли слово предикатом, или субъектом, мысль будет одна и та же. Видно, однако ж, что Слово это нераздельно соединено с Богом (Ин. 1; 2). Какого рода эта нераздельность? Соединение ли только нравственное или физическое? Должно быть то и другое. Нельзя здесь разуметь двух Богов, ибо ничто так не страшило Иудеев, как многобожие; посему, если бы Иоанн разумел здесь двоебожие, то он непременно должен был бы сделать оговорку. Но здесь приметно и отличие. Иначе каким же образом Он был бы и другой, если бы ничем не отличался от первого? Отличие это выражается в первом стихе его Евангелия. И Слово δε προς τον Θεος. Этим словом, προς, показывает, что Оно имеет личность Свою. Скажут, что наше знание языка греческого еще не ручается за такое изъяснение? Но еще святители Златоуст и Василий Великий в слух всего Константинопольского народа, знавшего уж конечно отлично свой отечественный язык, говорили, что здесь προς означает личность. Златоуст говорит: "Когда Иоанн говорит о Слове, что Оно было в начале, то дабы кто не почел Его не рожденным Богом от вечности, Иоанн говорит, что Оно «искони» было «к Богу»; а дабы кто не почел Его словом произнесенным, то Иоанн прибавляет греческое речение προς, показывающее, что оно было не в Боге, а «к Богу»". Потом говорит, что это Слово было Сам Бог - «и Бог бе Слово», но эта разность нисколько не вредит догмату единобожия. В сем стихе заключается все учение о Троице. Дальше Иоанн говорит, что «Бог бе Слово», без члена (Θεος). Досужие критики приискали некоторые места у Филона, где он будто бы, говоря о Боге низшем, сотворенном, употреблял слово Θεος, без члена. Но святитель Златоуст говорит: "Если бы Иоанн здесь разумел слово, или Бога сотворенного, то что препятствовало бы ему сказать: в начале сотвори Бог Слово? Да и Сам Единородный Сын Божий не преминул бы, по смирению Своему, сказать, что Он сотворен, если бы Он в самом деле был таковым. Скорее бы Он мог умолчать о Своем величии и Божестве, нежели скрыть то, что Он создан". Вот единожды навсегда ответ на возражения против Божественности Иисуса Христа. Начало Евангелия Иоаннова как будто похоже на начало Моисеевой книги Бытия, только есть и чрезвычайное различие; ибо Иоанн говорит: «в начале бе Слово», но не сотворено. Почему Иоанн назвал Иисуса Христа "Словом"?
Вот вопрос важнейший в христианской истории и догматике. Свое ли оно (наименование Словом) или заимствовано? Всего вероятнее, что оно заимствовано. Занять его можно было или у христианских писателей, или у небогодухновенных писателей иудейских, например у Филона, который по местам говорит о Слове (λογος) Божием, также у языческих писателей, например, у Платона. Что можно было иное заимствовать у писателей греческих, этому служит доказательством апостол Павел, который в своих посланиях приводит иногда стихи греческие (Деян. 17; 28). В Новом Завете очень часто упоминается о Слове, в Ветхом Завете - реже, например у Иисуса сына Сирахова (Сир. 43; 28). Здесь слово представляется как бы особенным действием Промысла. В книге Премудрости Соломоновой (Прем. 18; 15), слову как бы приписывается личность, оно представляется как бы в виде Ангела, поражающего Египтян и руководствующего Израильтян по пустыне. В книге Премудрости Соломоновой (Прем. 7; 21) «Премудрость» описывается как Лице, представляется переходящей по родам в души преподобных (Прем. 7; 27), и сим как бы намекается на воплощение Слова (сн.: Сир. 1; 9-10. Вар. 3; 28-38). Но более, чем слово в Ветхом Завете, представляется «Премудрость».
