Никифор Уединенник - Слово о трезвении и хранении сердца многополезное

Вы, которые желаете улучить благолепное божественное просвещение Спасителя нашего Иисуса Христа, — которые ищете восприять сердечно в чувстве пренебесный огнь, — которые тщитеся ощутить опытом и чувством примирение с Богом, — которые для того, чтобы обрести сокровище, сокрытое на поле сердец ваших и стяжать его, оставили всё мирское, — которые желаете, чтоб душевные свещи ваши ещё отныне светло засветились, и для того отреклись от всего настоящего, — которые хощете сознательно и опытно Царствие Небесное сущим внутрь вас познать и приять, — приидите, и я повем вам науку вечного небесного жития или лучше метод, без труда и пота вводящий действующего по нему в пристань бесстрастия и избавляющий его от страха прелести или падения от козней бесовских. Такой страх уместен только тогда, когда мы вращаемся вне той жизни, какой я намерен вас научить, далече негде от неё по преслушанию. Ибо тогда и с нами бывает то же, что с Адамом, который, подружившись со змием, презрел заповедь Божию и, доверившись ему, вкусил от запрещённого плода, и прелестию от него насытился до пресыщения: чем жалости достойно низверг себя и всех потомков своих во глубину смерти, тьмы и тления.

Возвратимся же, братия, к себе самим, с отвращением возненавидев совет змия и всякое долу пресмыкание: ибо нам иначе невозможно с Богом примириться и сродниться, если прежде не возвратимся к себе самим, насколько сие в нашей силе, или не войдём в себя самих, отторгая себя, — что удивления достойно, — от мирского кружения и суетной многозаботливости и привлекая неотступно внимать сущему внутрь нас Царствию Небесному.

Потому — то монашеское житие и названо искусством искусств и наукою наук, что преподобное сие житие виновно для нас не каких — либо подобно здешним вещам тленных благ, чтоб к ним от лучшего направив ум, похоронять его в них, но обещает нам дивные некие и неизреченные блага, каких око не видало, о коих ухо не слыхало, кои и на сердце человеку не всходили (1 Кор. 2, 9). От сего и брань у нас не к плоти и крови, но к началом и властем и к миродержителям тмы века сего (Еф. 6, 12).

Если убо настоящий век тьма есть, убежим от него, убежим же настроением ума и сердца. Ничего общего у нас с врагом Божиим да не будет: ибо хотящий другом ему быть враг Божий бывает (Иак. 4, 4). Врагу же Божию кто помочь может? Почему восподражаем отцам нашим, и подобно им взыщем сущее внутрь сердец наших сокровище и, обретши, крепко держать будем его, делая и храня: на что и с самого начала мы учинены. Если же явится другой какой Никодим и станет спорить, говоря: как может кто, в сердце своё вошедши, там делать и пребывать? Как тот говорил Спасителю: како может кто во утробу матере своея второе внити и родитися стар сый (Ин. 3, 4), то да слышит и сей, что Дух идеже хощет дышет (— 8). — И если мы, в событиях деятельной жизни, такое обнаруживаем сомнение по неверию, то как войти нам в таинства жизни созерцательной? Ибо восход к созерцанию есть деятельная жизнь.

Но, как без письменных доказательств до такой степени неверующему убедиться нельзя; то давайте вставим в сие слово наше на пользу многим черты из житий святых и письменно изложенные ими суждения, в подтверждение сказанной истины, чтоб всякий, убеждаясь тем, отлагал всякое сомнение.

Начнём с первого отца нашего Антония Великого и потом по ряду проходя последующих, соберём, сколько сможем, деяния их и слова, и предложим в уверение неверующих.

Шли некогда к авве Антонию два брата и когда вышла у них вся вода, один умер и другой близок был к тому же. Не имея сил идти, лежал и он на земле и ожидал смерти. В сие время Антоний, сидя на горе, позвал монахов, коим случилось быть у него, и сказал им: возьмите кувшин воды и бегите по дороге к Египту. Там из двоих, шедших сюда один уже умер и другой умрёт, если не поспешите. Это увиделось мне, когда я молися. Прибыв на то место, монахи в самом деле нашли одного мёртвым и похоронили его, а другого, оживив водою, привели к старцу. Расстояние было на день пути. — Если кто спросит, почему св. Антоний не послал прежде, чем умер тот; вопрос будет несправедлив. Присуждение смерти брату было не Антониево дело, а Божие, Который и о первом такой суд положил, и о втором открыл. Святому Антонию принадлежит только то дивное дело, что он, сидя на горе, имел сердце трезвящееся и сподобился того, что Господь открыл ему бывшее вдали от него. — Видишь, что св. Антоний, ради трезвения сердца, сделался Богозрителем и прозорливым. Ибо в сердце Бог является уму, сначала, по словам Иоанна Лествичника, как огнь, очищающий любителя Своего, а потом как свет, просвещающий ум и боговидным его соделывающий.

Святой Феодосий так был уязвлён сладкою стрелою любви и так крепко связан узами её, что высшую сию и божественную заповедь: возлюбиши Господа Бога твоего от всего сердца твоего, и от всея души твоея, и всею крепостию твоею и всем помышлением твоим (Лк. 10, 27), исполнял самыми делами. А это не могло быть иначе, как при устремлении всех естественных сил души ни к чему иному, как только к единому вожделению Создателя. Таково и у него было умное делание, в силу которого он и, когда утешал, был страшен, и, когда делал выговоры, был для всех любезен и сладостен. Кто так, как он и со многими беседуя, наиполезнейшим являлся? И вместе был доволен к тому, чтобы собирать чувства и устроять их к вовращению внутрь? Кто, как он, среди смятений такою наслаждался внутри тишиною, как иные, живя в пустыне? И кто одинаковым бывал и среди толпы, и в уединении? — Вот и великий сей Феодосий, поелику собирал чувства и вводил их внутрь, соделался уязвлённым любовию к Создателю.

Дивный Арсений строго держался правила — не писать ни к кому и ни от кого не получать писем и вообще почти совсем не говорить, не потому, чтоб не мог: как можно так думать о том, кто мог так же легко говорить красноречиво, как другим говорить просто? — Но по привычке больше молчать и во избежание тщеславия — показать себя. По сей же причине он и в собраниях церковных всячески старался так стать, чтоб других не видеть и самому не быть видну никому, и в толпу братий никогда не вмешивался, а укрывался от сего куда — нибудь. Так заботился он внимать себе и внутрь собранным держать ум свой, чтоб отсюда удобнее возноситься к Богу. Сей пример в наследие нам оставил божественный муж сей и земной ангел.

Сей божественный Павел всё почти время проводил в горах и пустынях, соседями и сотрапезниками имея диких зверей, и разве когда сходил в Лавру, для посещения братий, — коих он обычно учил не малодушествовать и не отставать от притрудных и приболезненных дел добродетели, но со всем вниманием и рассуждением Евангельского держаться жительства и вседушно противоборствовать духам злобы. При этом он поведал им и метод, как могут они сделаться сильными — отучиться от прежних страстных расположений и отвращаться от новых насеяний страстей. Вот смотри, как сей Отец божественный учит методу неведающих его питомцев своих, чтоб им могли они отвращать приражения страстей. Метод же этот не иной, как хранение ума: ибо его это дело (отражение прилогов), а не другого чего.

Когда святой Савва замечал, что отрекшийся от мира точно изучил правила монашеского поведения, стал силён блюсти ум свой и бороться с помыслами сопротивных, и совсем изгнал из мысли памятование о мирских вещах и делах: тогда, если он имел тело немощное и болезненное, давал ему келлию в Лавре, а если был здоров и силён телом, разрешал ему самому строить особую келлию. Видишь, как святой Савва паче всего требовал от учеников своих хранения ума и в особой келлии жить им позволял не иначе, как после навыка в сем делании. — Что делать нам, праздно сидящим в келлиях и даже незнающим, что это за хранение ума?

Брат спросил авву Агафона: скажи мне, авва, что больше — телесный труд или хранение сердца? Авва ответил ему: человек подобен дереву: телесный труд — листья, а хранение сердца — плод. Поелику же, по Писанию, всякое древо, еже не творит плода добра, посекаемо бывает и во огнь вметаемо (Мф. 3, 10), то очевидно, что мы должны всё попечение иметъ о плоде, т. е. о хранении ума. Впрочем для нас потребно и лиственное прикрытие и благоукрашение, т. е. телесный труд. — Дивно, как сей святой порешил всех, не имеющих хранения ума и хвалящихся одною практикою добродетелей, сказав: всяко древо, не творящее плода, т. е. хранения ума, и листвие только имеющее, т. е. внешнюю исправную деятельность, посекается и во огнь вметается. Страшно твоё, Отче, определение!