Ольга Рожнёва - Лекарство от уныния

В этой книге собраны подлинные истории реальных людей, чьи рассказы захватывают, вызывают сопереживание и волнуют душу больше любой выдумки, напоминают нам, что каждый день в нашей жизни – это дар Божий.

Прочитав книгу, вы узнаете:

– какое самое лучшее лекарство от уныния

– как искала детдомовская Ксюха свою маму и что из этого вышло

– как прожить жизнь набело

– кто ваш ближний

– как жить без таблеток

– какую силу имеет молитва священника

– почему верующая Клава препятствовала крещению тяжелобольного мужа

– почему инок Валериан стал лучшим другом старого угрюмого схимника отца Феодора

– зачем богатый бизнесмен Олег Владимирович искал старый сервант

– как Кеша собирался стать гражданином мира и что из этого вышло

– почему бомж расплачивался с водителем такси пятитысячной купюрой

– что такое флешбэк

и сделаете много других увлекательных и потрясающих открытий. Бог в помощь!

Ольга Рожнёва

Быть иль не быть – вот в чём вопрос! Эти строки Ксюха хорошо помнила, и они как нельзя лучше подходили к её сегодняшней ситуации. Вопрос стоял, прямо скажем, ребром. И, похоже, ситуация эта складывалась не в пользу Ксюхи. Не быть, не жить. Что ж… И так долго она прожила на белом свете – уже за двадцать перевалило. А ведь всегда жила одним днём. День пережит – и слава Богу!

Но прежде чем всё решится, ей нужно предпринять три последние попытки, пройти три дороги. Очень важные. Каждая из них могла продлить её жизнь, а могла приблизить смерть.

Мимо прошёл официант с подносом – запах жареного мяса одурманил, вышиб все мысли из головы, всё тело стало одним пустым тянущим желудком. Повела носом вслед – но официант кивнул головой: жди! – и скрылся в полумраке уютного зала. Слушай музыку, Ксюха!

Кафе «Берёзка» находилось в центре города, оформлено было в русском народном стиле, и тёплый баритон печально выводил:

Почти все её детдомовские подружки остались молодыми навсегда – там, на краю города, среди тихих крестов. Кто-то умер сам от вина и наркотиков, от ВИЧ-инфекции, кого-то убили. А у некоторых и могилки нет: пропали, сгинули без вести – ровно никогда и не рождались.

Подружка Ленка, высокая, крепкая, сильная, красивая – жить бы да жить, – умерла. А она, Ксюха, невзрачная – жива. Пока жива. До Ленки ей далеко, конечно… Вот разве что глаза… Глаза у Ксюхи, говорят, красивые, выразительные. А так – маленькая, худенькая, «задохлик». И училась – так себе.

Ленка хорошо училась, почти отличница. Тянула за собой Ксюху, остальных девчонок. Мечтала о счастливом будущем: свой дом, семья, любимая работа. Путешествовать мечтала. Говорила: «Прорвёмся, девчонки! Пусть те, кто нас бросил, локти кусают!» Могла постоять за себя.

Ксюха за себя постоять не могла – «задохлик», поэтому при спорах и ссорах сразу уходила, ни с кем не ругалась, не задиралась – так шансы уцелеть увеличивались. Да и по характеру она была необидчивая.

Учиться всех отправили в третье училище – на штукатуров-маляров, выбирать не приходилось. Учили их неважно: в основном полы мыть и обои сдирать – бесплатная рабочая сила.

А после училища они с Ленкой оказались на стройке. Счастливое будущее отодвигалось всё дальше, ускользало за неподъёмными вёдрами цемента и песка, которые замешивались вручную, за ледяными сквозняками пустых окон. Мечты растворялись в сырости холодных стен, мокрых от раствора, пугливо исчезали от мата пьяных мужиков-строителей, от грязной, задубевшей спецодежды, стоящей вертикально при раздевании.

Покрасочные работы, по технике безопасности, нельзя выполнять в одиночку, и красили вдвоём. Ленка всегда красила больше, потому что Ксюха не справлялась, в полуобморочном состоянии выползала отдышаться. Мужики ухмылялись: «Хорошая, девки, у вас работа: краску и растворитель можно задаром и без палева нюхать! Вон одна уже готова!»

Жили в общежитии, как в детдоме: твоя только койка, и то, когда придёшь, на ней может сидеть кто угодно. Рядом на кровати соседка – все руки в шрамах от попыток суицида. В туалет выйти страшно – в коридорах пьяные разборки.

К Ксюхе на стройке почти не приставали: слишком мала и худа, чумазый заморыш. А вот рослую Ленку всё пытались напоить, угостить сигаретой, облапать. Смеялись: «Строители не пьют, они греются!» А потом Ленку изнасиловали, и она очень изменилась.

Стала соглашаться погреться. Потом всё понеслось со страшной скоростью, и мечты детдомовской отличницы были глубоко похоронены под литрами дешёвого портвейна, а затем – года не прошло – умерла и Ленка: палёная водка.

Ксюха не пила, не курила – жить хотелось, она и без вина шаталась от слабости, без сигарет мучилась от постоянной одышки. Одна страсть не обошла стороной – мат. Никак не могла от этой привычки отделаться. Со старшими вроде держится, а начнёт что-то рассказывать, увлечётся – и сругается.

После смерти Ленки стало понятно: она, Оксана Ганина, следующая. Сказала себе: «Так, Ганя, здесь ты не выживешь! Совсем немного осталось – и ласты склеишь! Тебе нужно где сухо, тепло и сытно! Только кто тебя там ждёт?!»

Баритон печалился:

Кафе «Берёзка» – вот вожделенное место, это она поняла по запаху. И ещё потому, что в двух других кафе и столовой отказали. Посудомоек хватало – не она одна оказалась такой умной, нос по ветру многие умеют держать. Так что здесь – последний шанс.

Наконец дверь открылась – полная женщина в возрасте, глаза вроде добрые, пригласила в небольшой кабинет. Села дальше работать за компьютер и, мельком окинув взглядом Ксюху, сказала:

– Ну что ж, девушка, представьтесь, расскажите о себе. Документы захватили?

– Ксюха, ой, то есть Оксана.

– Всегда думала, что Ксюха – это Ксения. Почему Ксюха-то? Так… паспорт… а это что?! Так ты инвалид?! Вторая группа?! Она нерабочая! Ну, не знаю, что с тобой делать… Посудомойка-то нам нужна, у нас в декрет работница ушла… Я главный бухгалтер. Зовут меня Валентина. Директор, Вера Николаевна, в отъезде, без неё не могу… Завтра Вера Николаевна приедет и решим – оформлять или нет… Приходи в двенадцать.

Шла медленно домой – в общежитие. Шелестели клёны, в тёплом густом воздухе кружился тополиный пух, встречные лениво переговаривались, охлаждались мороженым, оттирали пот с разгорячённых лбов. Всё плавилось, расплывалось, таяло.

В общаге шумно, запах пригоревшей каши витает по этажам. Окна раскрыты, горячий воздух колышет занавески, на полу тополиный пух, мягкий, воздушный. Суицидная Светка лежит, закрыв глаза, левая рука на запястье опять перебинтована. Две койки пустые, Татьяна и Катька приходят поздно, чаще всего выпивши.

Ксюха в изнеможении присела на выцветшее, когда-то голубое покрывало. Жару и холод она переносила очень плохо. И есть в последнее время почти не могла. Есть хочется, а проглотит две ложки – всё стоит комом в желудке, как будто телёнка съела.

Только прилегла – всё поплыло, невесомость, лёгкость, она совсем лёгкая, так мало ниточек осталось, мало привязок. Шарик воздушный, вот-вот полетит в небо, лёгкий-лёгкий.

Не дают взлететь, чей-то навязчивый громкий, слишком громкий голос:

– Ганина! Оксана Ганина! Глухонемая, что ли?! К тебе обращаюсь!

Напряглась, возвращаясь в явь. В проёме двери маячила плотная фигура медсестры из кардиодиспансера. Она зачастила в последнее время.

– Тебе, Ганина, сколько времени предлагают лечь на операцию?! Анализы сдать?! Ты почему не являешься?!

Хотела ответить резко, а голосок слабый, как котёнок промяукала:

– Ну какая операция-то? Я у вас на учёте всю жизнь стою. Вы сами много лет говорили, что поздно операцию делать, риск большой, что в детстве надо было…

– Говорили… Да мало ли что раньше говорили! Время идёт, медицина развивается! Тебе бесплатную операцию предлагают, а ты ещё кочевряжишься!

Внезапно Светка села на кровати, рукой перебинтованной взмахнула:

– Вы чего к сироте привязались, а?! Вы думаете, за неё заступиться некому, а?! Никто не потеряет?! Двадцать лет никакой операции, а тут забегали! Ишь! Не слушай их, Ксюшка, они тебя зарежут и на органы пустят!

Вот уж рявкнула так рявкнула, это вам не слабое Ксюхино мяуканье.

Медсестра опешила. Потом набрала в мощную грудь воздуху:

– Чего болтаешь-то, психическая? Детективов начиталась?! Санитаров вызвать, так я вызову!