Начался его первый Великий пост, он проводил его строго по уставу почти до самого конца, а в Великий четверг причастился. Это было суровое испытание, и он убедился, что выдержать его может, но… он все же не был готов полностью согласиться с этой законченной черно-белой картинкой, которая называлась «истинное православие». Значит, решил он, православие — совершенно не его путь. Придя домой после причастия, он съел хороший мясной обед и зажил обыкновенной нецерковной жизнью.
Мы с ним много спорили о том, насколько казарменно-единообразной должна быть православная жизнь: я доказывал, что в Церкви возможны очень разные взгляды и образы жизни, но он убеждал меня, что любое отступление от той самой «чистоты», которой он вдоволь хлебнул, будет уже непозволительным компромиссом. Кстати, недавно приятель защитил хорошую историческую диссертацию по одной из книг Нового Завета, только теперь он говорит об этом тексте на языке современной науки, а не Святых Отцов.
Впрочем, защитная реакция на фундаментализм — это только часть проблемы расцерковления. Еще один мой приятель вырос в православной семье: с самого рождения все посты и праздники, молитвы и богослужения были для детей чем-то само собой разумеющимся. Мама могла не приготовить ужин, но всенощную под праздник она пропустить не могла. Приятель знал, что их семья отличается от обычной, что это хорошо и правильно. А потом он поступил в университет, и оказалось, что вокруг него множество парней и девушек, которые совершенно не заморачиваются всеми этими правилами, живут свободно и вполне счастливо, и при этом они ничуть не хуже православных. А главное, они не ходят на исповедь, с которой у него были связаны довольно неприятные воспоминания подростковых лет. И тогда приятель тоже перестал это делать. В храм иногда заходит, с большим уважением относится к православию, но бережет свою новообретенную свободу и никогда не подходит к священнику.
Очевидно, он ведь такой не один: совсем не редкость, когда человек какое-то время воцерковлялся, то есть все больше молился, все строже постился, все чаще причащался, даже вырос в верующей семье — а потом вдруг решил, что не больно-то и хотелось. Человек в Бога верит, православие уважает, но от Церкви держится на расстоянии. Те, кто остаются в Церкви, часто говорят вслед ушедшим что-то вроде «ну и пожалуйста!». Дескать, всему виной их собственная лень и непостоянство, уходят только те, кто по-настоящему и не приходил. Без лени и непостоянства тоже, конечно, не обходится, но есть тут и некая общая проблема, и о ней у нас, к сожалению, совсем не принято говорить.
Уходят в основном те, кто не нашел в Церкви своего места. Воцерковление у нас часто понимается как изменение внешнего поведения по строго определенному шаблону: вот так молись, вот так постись, вот так передавай свечки, вот на такие благочестивые темы разговаривай вот таким «смиренным» голосом. Проблемы духовной жизни сводятся к перебору бесконечных «можно» и «нельзя», причем чем больше «нельзя», тем выше «духовность». Но жизнь не укладывается ни в какие рамки, и в острых, кризисных ситуациях сжатая внешними приличиями пружина стремительно распрямляется, снося все на своем пути.
А кто-то, не дожидаясь кризиса, вдруг осознает, что утрачивает свою индивидуальность, превращаясь в безликое «духовное чадо» с расхожими цитатами вместо мыслей и чувств, — и предпочитает снова стать неповторимым Васей, уникальной Машей. Да просто задумывается: «Ну молюсь я, ну пощусь, ну сначала вроде как было интересно… теперь наступила усталость, и совершенно непонятно, зачем продолжать, если все равно ангелом я не стал, да и вокруг меня тоже сплошь не ангелы. Не лучше ли тогда попивать пивко или в бассейн ходить вместо этих богослужений?» А ведь такая позиция, пожалуй — это честный отказ от лицемерия в самом прямом смысле этого слова, от того, чтобы «примерять чужое лицо», пусть даже самое благочестивое и правильное.
Нередко человек, приходя в Церковь, охотно принимает на себя некий список «стандартных грехов и добродетелей», с грехами начинает известными способами «бороться», добродетели же «совершенствовать», — но все это совершенно не про него, а про какого-то абстрактного христианина. Но рецепт «больше молиться, строже поститься» совершенно не работает, а только изнуряет человека. Благочестие — мощный инструмент в решении духовных проблем, но вовсе не волшебная палочка. Любой инструмент надо еще уметь применять — и вот девушка, которой чтение акафистов так и не принесло желанного жениха, или парень, которого земные поклоны не избавили от блудных помыслов, отказываются от этих занятий как бесполезных.
Надо честно сказать: к такой «стандартизации» склонны и те, кто определяет образ жизни наших приходов и монастырей, то есть клирики и приходской актив. Их тоже можно понять: психологического образования у них нет, да и житейский опыт есть не у всех, вот и получается, что каждого приходящего принимают по некой общей мерке. Обычно приходская жизнь ориентирована на определенный психологический тип: от человека ждут больше эмоций, чем рассуждений, больше терпения, чем дерзания, и т. д.
Один провинциальный священник с грустью заметил, что типичные его прихожане — это немолодые женщины с неустроенной семейной жизнью. Да, понятно, что именно у них есть время и силы для церковной жизни, и потребность в душевном тепле тоже. Но не в том ли еще причина, что именно такие женщины удобны для нынешних наших приходов? Они во всем будут слушаться батюшку, опекать его, готовить еду и мыть полы в храме… Дело даже не в том, что данный конкретный священник настроился именно на таких прихожанок: скорее, вся приходская жизнь уже ориентирована именно на них. А вот молодому мужчине трудно бывает найти себе место в такой среде, он просто иначе устроен.
Хотя дело, конечно, не в возрастной и половой принадлежности, все люди разные. Кому-то бывает жизненно необходима активная деятельность, такой человек просто увянет, если на приходе ему не найдется дела по душе и по способностям, а кто-то, наоборот, хочет, чтобы его оставили в покое и не приставали к нему с бесконечными поручениями. Один требует мистических глубин, другой — социального служения; для одного важнее всего верность традиции, другой ищет адекватный ответ на вызовы современности. И так буквально во всем, и если человек не найдет в приходе своего места, он скорее всего уйдет из такого прихода.
Приходская жизнь — штука вообще очень непростая, тут под каждого не подстроишься. Зачастую вообще все силы уходят на ремонт храма и организацию богослужения. Нужно устроить то и заплатить за это, братья и сестры, давайте напряжемся… И человек вдруг начинает ощущать, что не суббота для него, а он для субботы. Может быть, он и неправ, просто сейчас устали все, забегавшемуся приходскому активу не до его высоких духовных поисков. Но он в таком случае может сразу отбросить и саму субботу, сделать вывод обо всей Церкви: «Чего я искал, того у них нет».
А может быть, и вправду ему просто не довелось встретить то… вернее, Того, ради встречи с Кем и приходят в храм? Часто можно услышать: расцерковившиеся на самом деле искали чего-то своего, второстепенного, потому и ушли. Иначе говоря, в храме они не встретили Христа. Но ведь так мы просто переводим разговор в область мистического опыта, очень личного, таинственного, невыразимого. Вот спросить человека, выходящего из храма: ты встретил Его там сегодня? Каждый раз встречаешь или только иногда? Встречаешь только там или в других местах тоже? На эти вопросы невозможно будет дать осмысленный ответ.
Так что зачастую разговор о «невстреченном Христе» — это просто попытка рационализации: почему это Вася и Петя вместе ходили в храм, но Вася остался, а Петя ушел? Значит, Вася Его встретил, а Петя — нет. В христианстве вообще очень часто привлекают сверхценности для безусловного объяснения простых вещей; доводилось слышать, как человек объяснял свой переход на другую работу: «Такова была воля Божья обо мне». Он мог бы назвать много уважительных причин, по которым он сделал этот выбор, но среди человеческих оценок и решений все сложно и спорно, проще сразу указать на некую сверхценность, абсолютную и неоспоримую, и так закрыть вопрос.
Но если все-таки попробовать разобраться… Вот приходит в церковь некий человек, скорее душевный еще, нежели духовный, и ищет он успокоения своей душе. Церковь предлагает ему множество самых разных способов этого достичь. Кому-то нужно избавиться от чувства вины, вот ему сразу на исповедь; кто-то должен ощутить требовательную родительскую любовь — ему подойдет безусловное послушание духовному отцу; кто-то страдает от перфекционизма — такой человек может заняться аскетикой и на практике преодолевать свое несовершенство. Он может встретить Христа или не встретить Его на этом своем пути, но тут уже личный опыт, тут мистика, и ничего определенного мы про это сказать не можем. Но вот нашел ли человек успокоение, которого искал, или для него церковная жизнь стала, напротив, источником неврозов — об этом обычно можно судить по его поведению.
