Ознакомительная версия.
И, однако, этот абстрактный идеал великого философа как далеко отстоит от той действительности, какая представилась спустя три столетия! Великие мужи этого мира, являющиеся при особенно благоприятных и воодушевляющих обстоятельствах превосходящими самих себя, возвышающимися над самими собою, смело поднимающими чело пред далеко превосходящей их силой, – как часто эти люди теряют свою устойчивость в ежедневной жизни и делаются нетерпеливыми, встречаясь с самыми ничтожными препятствиями! Вспомним только о Наполеоне во главе его победоносных легионов и держащем кормило империи, и представим себе того же Наполеона после поражения его при Ватерлоо и на острове Святой Елены. Высочайшая форма пассивной добродетели, какой достигали древнее язычество или новейший светский героизм, есть форма стоицизма, который предпринимает и выдерживает борьбу с жизнью, ее нуждами и злополучиями в духе высокомерного презрения и бесчувственного равнодушия, который отвергает всякое восприятие впечатлений; таким образом, стоицизм представляет только иную форму эгоизма и гордости.
Совсем другой, бесконечно высший образец дал нам учением и примером Христос, образец, неизвестный ни до Него, ни после Него, – образец, встречающий несовершенные подражания себе в среде последователей Христовых. Христос совершенно ниспроверг древнюю нравственную философию и убедил мир, что прощающая врагов любовь, святость и смирение, скромное, безропотное терпение в страданиях и охотное подчинение святой воле Божией есть истинный венец нравственного величия. Если семь раз в день, – говорит Он, – брат твой согрешит против тебя, и семь раз в день обратится и скажет: каюсь; прости ему (Лк. 17, 4). Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих и преследующих вас (Мф. 5, 44). Это поистине возвышенное учение; но еще возвышеннее и благотворнее его практическое осуществление в жизни.
Добродетель Христа не может быть ограничена только последними сценами из Его общественного служения. Как вообще жизнь человека на каждом шагу окружена испытаниями, заботами и препятствиями, которые как средства воспитания должны служить к развитию его способностей и упражнению его сил; так же точно было и в жизни Христа, но во все продолжение состояния уничижения Он был исполнен трудов и болезней (Ис. 53, 4) и претерпевал поругания от грешников (Евр. 12, 3). Он был беден и терпел голод и изнурение. Он был искушаем от диавола. Его жизненный путь был устлан очевидными, непреодолимыми препятствиями до последней минуты Его земной жизни. Его речи и чудеса возбуждали самую горькую, отъявленную ненависть мира, – ненависть, которая разразилась, наконец, кровавым советом умертвить Его. Фарисеи и саддукеи соединенными силами вооружались против Него своей пустой ревностью и бранью. Они отвергали и искажали Его свидетельства, предлагая коварные вопросы, расставляли сети; называли его «ядцей» и «пийцей», потому что Он ел и пил с другими людьми, а не с ними; называли Его сообщником мытарей и грешников по причине снисходительной Его любви и ласки к ним; посрамителем субботы, так как в субботу Он делал добро; упрекали Его в сумасшествии и богохульстве, потому что Он утверждал Свое единосущие с Отцом, и чудеса Его производили от Веельзевула, начальника злых духов. Чернь, хотя и дивилась Его мудрости и делам, презрительно указывала на Его происхождение; отечество и отечественный город отказывали Ему в чести пророка. Даже Его братья, читаем мы, не верили Ему и в своем нетерпеливом желании мирского царства порицали беспритязательность Его поведения 44). Его апостолы и ученики, при всем их глубоком благоговении пред Ним и при всей их вере в Его божественное происхождение и посольство, своим невежеством, своими плотскими иудейскими воззрениями и почти всегдашним непониманием Его слов вывели бы из терпения учителя менее достойного, менее высокого.
Ко всему этому мы должны присовокупить еще все страдания, которые возникали из сочувствия Христа к человеческим бедствиям, с которыми Он встречался на каждом шагу в тысячекратных видах. Каким испытанием было для чистейшего, нежнейшего и благосклоннейшего из людей более тридцати лет дышать зараженным воздухом падшего мира, сносить постоянные обнаружения греховных страстей, слышать жалобные вопли человечества, как они доносились до Его уха четырьмя ветрами земли, лично, непосредственно обращаться со слепцами, хромыми, глухими, расслабленными, бесноватыми, мертвецами и, наконец, терпеть столько забот, печали и борьбу со смертью!
Но как опишем мы Его в собственном смысле так называемые страсти, одна минута которых не может быть сравнена с другими страданиями! Здесь заключается единственное величие, выраженное словом пророка: исполнен истоптания, и от язык несть мужа со Мною (Ис. 63, 3). Если великие мужи, возвышаясь над обыкновенным уровнем своим высоким полетом мысли и своими благородными действиями, занимают одинокое положение; то тем более Иисус должен стоять одиноким по Своим страданиям. Чем более приближается человек к нравственному совершенству, тем глубже становится его впечатление, тем нежнее делается его чувство к греху и злу и тем сильнейшую ощущает он скорбь в этом испорченном мире. Никогда ни один человек не страдал так невинно, несправедливо и глубоко, как Иисус от Назарета. В течение немногих часов перед вашими глазами развивается трагедия, исполненная всеобщего значения и важности, – трагедия, в которой соединяются все виды человеческих слабостей и диавольской злобы, неблагодарности, измены, предательства, оскорбления, поругания и насмешек, телесного и душевного страха и мучений, и которая завершается постыднейшею смертью, какая только известна была и иудеям и язычникам, – смертью раба и злодея. Народ и его власти соединяются против Того, Который пришел сделать их блаженными. Собственные Его ученики оставляют Его; Петр отрекся от Него; Иуда, по внушению диавола, предает Его; правители народа осуждают, приговаривают к смерти, грубые солдаты насмехаются, издеваются над Ним, а неистовая чернь кричит: «Распни, распни Его!» До самой ночи тревожат Его, таская от судилища к судилищу, возлагают терновый венец, ругаются, бичуют, бьют, плюют в лицо и, как преступника и раба, распинают между двумя разбойниками.
Как же переносил Христос все эти небольшие и великие испытания жизни и смерть на кресте?
Вспомним прежде всего, что Он не был похож на холодных стоиков с их неестественным и отталкивающим видом добродетели и имел нежнейшее чувство и глубочайшее сострадание ко всякому человеческому бедствию и скорби; вспомним Его слезы, пролитые при гробе друга и во время борьбы в Гефсимании; вспомним, наконец, о том, как Он в последний предсмертный час заботился о Своей Матери, приготовляя Ей пристанище. Но с этой истинно человеческой нежностью и отзывчивостью чувства Он всегда соединял невыразимое достоинство и величие, высокое самообладание и ненарушимое спокойствие духа. Его страдания запечатлены таким удивительным величием и такой возвышенностью, что превозмогают всякое чувство сострадания и сожаления с нашей стороны и составляют только предмет удивления и благоговейного поклонения. Мы можем только чувствовать силу слов невинного Страдальца, обращенных к иерусалимским женам, оплакивавшим скорбный путь Его на Голгофу: «не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших». Мы никогда не встречаем в Нем раздражительности или вспыльчивости, хотя Он и вел постоянную борьбу с совершенно нечистым миром. Он ясно и отчетливо предвидел Свои страдания и неоднократно предсказывал их Своим ученикам.
И однако Христос никогда не роптал, никогда не обнаружил негодования, неудовольствия или раскаяния. Ни на одну минуту Он не приходил в уныние, ни на одну минуту не терял Он присутствия духа; но всегда исполнен был безграничной уверенности, что все устроено ко благу провидением Его Небесного Отца. Его спокойствие во время бури на море, когда Его ученики, стоя на краю смерти, трепетали и дрожали в отчаянии, представляет изображение небесного состояния Его духа. Все, что ни делал Он, всегда делал со спокойным достоинством и умеренностью, никогда не рассчитывая на эффект. Он никогда не искал удовольствий мира, всегда оставался чужд его одобрений и еще менее боялся его угроз. Как солнце над облаками, ходил Он с божественным спокойствием выше человеческих страстей, искушений, треволнений и оставлял их глубоко под Собою. Он всегда был исполнен мира, даже в час разлуки с миром, в ту мрачную и торжественную ночь, когда Он говорил испуганным ученикам: мир оставляю вам, мир Мой даю вам; не так, как мир дает, Я даю вам: да не смущается сердце ваше, и да не устрашается (Ин. 14, 27), Он никогда не был тем, что мы называем злополучным, но всегда исполнен был той внутренней радости, которую оставил Своим ученикам в одной, возвышеннейшей из всех молитв к Своему Небесному Отцу: ныне же к Тебе иду, и это говорю в мире, чтобы они имели в себе радость Мою совершенную (Ин. 17, 13). При всем строгом порицании фарисеев, Он никогда не указывал на одно известное лицо. Он всегда воздавал за зло добром. Он простил Петру его отвержение и простил бы также преступление Иуды, если бы тот с искренним раскаянием искал прощения. Даже на кресте Он имел одно только слово помилования несчастных, вонзавших в Его руки и ноги гвозди, и молился за них: «Отче, прости им: они не знают, что делают». Он не искал мученичества и не ускорял его, как делали это многие, по примеру Игнатия, в своем, понятном в человеке, воодушевлении, движимые нетерпеливым желанием получить скорее мученический венец, но спокойно и терпеливо ожидал часа, определеннго волей Своего Небесного Отца.
Ознакомительная версия.
