Ненависть ко лжи
— Я могу, чадо мое, — говорил батюшка одному из своих духовных детей, — впасть в любой грех, но совершенно не способен кому‑нибудь солгать.
— Но неужели, Геронда, Вы никогда в своей жизни не говорили неправды? — спросил отца Епифания его собеседник. — Даже когда, например, у больного рак последней степени, а он не может вынести известия, что скоро должен умереть?
— Нет. Даже в таких случаях я никогда не лгал. Когда мне приходится посещать тяжелобольных, я никогда не спрашиваю у врачей о прогнозах болезни, чтобы не оказаться в ситуации, когда надо будет либо солгать, либо повергнуть больного в отчаяние.
* * *
Некто из духовных детей отца Епифания рассказал следующее:
— Однажды мы ехали в монастырь на машине одного духовного чада батюшки. Дорога была скользкая, нас занесло, и мы невольно сбили человека. Для дачи свидетельских показаний нам нужно было ехать в Навплион[25]. Батюшка посоветовал нам говорить только правду, не принимая во внимание факт, что водитель — духовный брат.
Пока пострадавший находился в больнице, батюшка почти каждый день посещал его. Он благословил, чтобы мы каждый год приходили к этому человеку. Впоследствии он стал ближе к Церкви и всегда с радостью принимал нас.
Исполненный любви ко всем
— Я скорбел об этом ребенке. У него никого нет… и еще эта психическая болезнь (ребенок страдал паранойей).
* * *
— Геронда, мне кажется, что сегодня Вы печальны…
— Когда же веселиться? Ведь на мне все время лежит бремя и церковных дел, и личных проблем моих духовных чад.
* * *
Как‑то раз батюшка и один епископ, его друг, заехали в женский монастырь. Игуменья сказала отцу Епифанию:
— Я не знаю и не слышала ни об одном духовнике, который бы проявлял такую любовь и заботу о своих духовных чадах, какую проявляете Вы.
На это батюшка со смирением ответил:
— Если это и так, то я лишь отвечаю на ту великую любовь, которую проявляют ко мне мои духовные дети.
* * *
Студент богословского факультета, духовное чадо отца Епифания, как‑то зашел к нему домой. Он стал свидетелем телефонного разговора батюшки с преподавателем университета. Когда батюшка повесил трубку, студент, покоренный умом и познаниями Старца, сказал ему:
— Геронда, у меня появилась мысль, что я, простой смертный, недостоин иметь духовником такого человека, как Вы. Может быть, мне надо поменять духовника?
Отец Епифаний, до слез тронутый этими словами, отечески похлопав юношу по плечу, произнес:
— Дитя мое, никогда больше так не говори! Напротив, это я должен спросить: достоин ли я иметь таких духовных детей, как вы? Скажу тебе здесь, перед Распятием, что каждый из вас мне ближе, чем десять профессоров университета.
* * *
Один очевидец рассказал следующее:
— Когда в Каламе скончался отец Димитрий Хрисулис[26], батюшка с одним своим духовным чадом, у которого была машина, отправился на погребение. Вместе с отцом Епифанием поехала тетя Александра и двое его духовных детей. Нужно было спешить.
После двух с половиной часов поездки по жаре мы увидели стоящий на обочине автомобиль. Его пассажиры выглядели встревоженными. Батюшка сразу это заметил.
— Остановись, пожалуйста, — попросил он водителя. И спросил людей на обочине:
— Что случилось?
— К несчастью, у нас закончилась вода в радиаторе.
— Дай скорее людям воды и поехали, — сказал отец Епифаний водителю.
— У меня нет воды, Геронда, — ответил тот.
Строго выговорив водителю за его непредусмотрительность, отец Епифаний сказал:
— И у нас нет воды. Мы с удовольствием помогли бы вам, но… простите, мы торопимся на похороны в Каламу.
Прозвучавший ответ вызвал у нас еще большее сочувствие:
— Мы тоже едем на погребение…
Батюшка опечалился, но мы ничем не могли им помочь. Едем дальше. Отец Епифаний молчит. Молится? Думает? Наверное, и то и другое. Примерно через полчаса мы заметили возле дороги колонку. Батюшка попросил водителя:
— Возьми, дитя мое, канистру и набери воды.
— Геронда, у меня нет канистры, — прозвучало в ответ.
Второй выговор был еще строже первого. Но не так‑то легко было заставить батюшку отступить:
— Выложите еду из полиэтиленовых пакетов и пойдем к колонке, — сказал он.
Один из пакетов оказался дырявым, а второй был очень тонок и непрочен, но Старец велел набрать в них воды.
— Геронда, мыслимое ли дело после такой долгой поездки, да еще по такой жаре, возвращаться назад? — возразил кто‑то.
— Я сказал: набирайте воду, — ответил батюшка. — Представь себе, чадо мое, что с нами случилось нечто подобное. Ты бы хотел, чтобы нам кто‑нибудь помог?
— Да, конечно… — ответили ему с глубоким вздохом.
— Ну, стало быть, «как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними» (Лк. 6, 31).
Велев водителю ехать быстрее, отец Епифаний дал одному из пассажиров один пакет, а другой, который пропускал воду, держал сам, высунув руку из окна автомобиля. Пока мы ехали, довольный батюшка говорил нам о долге любви.
Увидев нас, люди на обочине буквально потеряли дар речи. Деятельная любовь батюшки их потрясла.
* * *
27 июля 1977 года. Горит район Агиос Пантелеймон[27], расположенный в трехстах метрах от монастыря. Накануне прибыли солдаты из Навплиона. Отец Епифаний не упускает возможности выразить всю полноту своей любви. Еда, кофе, лимонад, холодная вода…
Вечером подошли несколько усталых солдат.
— Геронда, может быть, у вас найдется какое‑нибудь одеяло? Мы бы постелили его и легли спать.
— Конечно. Отец А., принеси одеяла и дай ребятам.
Подходили все новые и новые солдаты… и все просили одеяла. Отец Епифаний, не жалея себя, старался всем услужить. Один из послушников сказал ему с раздражением:
— Некоторые спят прямо на земле, а эти что, не могут? Они что, голубых кровей?
Батюшка огорчился.
— Что ты, что ты, дитя мое? Ведь ты с комфортом будешь спать на кровати в своей келье. Неужели мы тем, кто весь день провел на солнце, среди огня, не дадим то малое, что у нас просят?
— А что бы мы стали делать, если бы все стали просить у нас одеяла? Где бы мы столько набрали?
— Тогда мы просто–напросто отдали весь свой запас одеял, а затем сказали бы: простите, но мы отдали вам все. У нас больше нет одеял. Этого требует долг любви.
* * *
Когда тетушка отца Епифания находилась уже на смертном одре, он, несмотря на то что было кому за ней ухаживать, сам прислуживал ей.
— Эту работу должен делать я сам, — решительно заявил батюшка. — С какой любовью, с каким самопожертвованием тетушка заботилась обо мне с самого моего рождения! Так неужели я не могу хотя бы таким образом выразить ей свою благодарность? Однажды, когда я был еще маленьким, она спросила меня: «Кто будет ухаживать за мной, когда я слягу и не смогу подняться с кровати?» Я ответил: «Не бойся, я буду ухаживать за тобой». Итак, я лишь исполняю свое давнее обещание.
* * *
Один из духовных сыновей батюшки сказал ему:
— Геронда, можно открыть Вам один помысл?
— Говори.
— Я был знаком с известными проповедниками, достойными писателями–клириками — людьми более святыми, чем Вы. Но у меня никогда, ни на один миг не возникал помысл: «Хорошо бы, чтобы тот или иной из них стал моим духовным отцом». Только с Вами я чувствую себя полностью удовлетворенным. В самой глубине сердца я чувствую, что Вы — мой духовный отец! Как это можно объяснить? Может быть, это лишь плод моего воображения?
— Дитя мое, как существует плотское, физическое родство, точно так же существует и духовное.
* * *
— За несколько дней до своей смерти, — вспоминает духовное чадо батюшки, — он шепотом сказал мне:
— Дитя мое, Димитриадский[28] владыка тяжело болен и, возможно, скончается. Так как я не могу разговаривать по телефону, позвони туда и скажи: «Я звоню от отца Епифания. Батюшка переживает и спрашивает, как состояние Высокопреосвященнейшего. Он просит благословение и молится, да свершится воля Божия».
В последние дни батюшка позаботился, чтобы была оказана материальная помощь одной многодетной семье и одному душевнобольному, его духовному сыну.
Уже в беспамятстве, перед своей кончиной он шептал:
— Не обижайте этого несчастного, он очень беден.
Вероятно, в своем мысленном диалоге он защищал какого‑то бедняка, своего ближнего.
Даже на пороге вечности он исполнял заповедь о любви ко всем!
* * *
— У моего сердца нет выходов, одни лишь входы. Кто вошел в него, тот остается там навсегда. Что бы он ни делал, я продолжаю любить его так же, как полюбил тогда, когда он впервые вошел в мое сердце. Я молюсь о нем и о его спасении.
