В Софии, городе носящем имя Премудрости Божи–ей, патриарх обратился к общим истокам веры, культуры и народа: «Пытаясь различить в истории святые и нерасторжимые связи, соединяющие болгарский народ с нашей константинопольской Церковью–Матерью, уже начиная с самого далекого прошлого, мы видим, как этот народ в течение веков, «живет и ест с нами», говоря словами святейшего Фотия. Он родился во Христе Иисусе в нашей Церкви, обновился в крес–тильнице Православия, стал народом, получившим от Церкви–Матери священников, пастырей и учителей и принявшим из ее рук свою историю и культуру». Несмотря на трагические столкновения с Византийской империей, чья столица была слишком близко, именно Церковь Константинополя с участием Фотия, а затем и учеников великих славянских миссионеров Кирилла и Мефодия, не только евангелизировала болгарский народ, но снабдила его алфавитом, построила его язык и в силу постоянного взаимообмена дала ему основы христианской культуры, которая впоследствии была передана России в конце первого тысячелетия. Она также передала славянским народам исихастскую реформу в XIV веке…
* * *
Как возврат к истокам, это путешествие может иметь большое значение для истинной истории нашей эпохи — истории медленной. Оно совпадает с еще весьма робким возрождением народов — и Церквей — Юго–Восточной Европы и отмечает новый более сложный и многосоставный облик Православия. Балканские Церкви, которые не следуют более за Москвой, образуют нечто третье — достаточно крепкое, если мы вспомним, например, сколь значительна в численном интеллектуальном плане Румынская Церковь, — и решительным образом ослабляет противостояния Второго и Третьего Рима… Их позиция зачастую оригинальна: так, Румынская Церковь, всецело настаивая, как и Московский патриархат, на равенстве и свободной инициативе каждой Церкви–сестры, в то же время постоянно выдвигает предложение о создании постоянного всеправославного Синода при Вселенском Престоле, что отвечает и желанию патриарха Афина–гора. Что позиция этих Церквей частично зависит от политической незвисимости, которой достигли или которой добиваются правительства их стран, несомненно, но это не объясняет всего. Болгария, например, остается послушной страной «народной демократии». Однако именно ее Церковь оказала Вселенскому патриарху наиболее сердечный прием.
* * *
Во всех трех столицах Афинагор прилагал усилия к оживлению процесса подготовки Всеправославного Собора и к пробуждению экуменического призвания в православном сознании. «Мы прибыли сюда, — сказал он в Белграде Сербскому патриарху, — прежде всего с тем, чтобы завязать контакт с Вашим Блаженством и его иерархией и вместе обсудить проблемы, касающиеся сегодня всей православной Церкви и требующие неотложного изучения и решения. С одной стороны, внутриправославные проблемы, большинство из которых включено в программу будущего великого Всеправославного Собора, где они должны найти свое решение. С другой стороны, православная Церковь оказывается сегодня перед задачей, касающейся всего христианского мира в целом, и потому она должна участвовать в движении к христианскому единству. Христианские конфессии были парализованы противостоянием и полемикой, что породило ненависть и привело к отчуждению. Сегодня они выходят из тех укрытий, в которых окопались, и начинают искать встреч и экуменического диалога. Такова самая поразительная реальность этого века, возникшая в ответ на вопросы и ожидания наших дней. И поскольку ощущение, что наша православная Церковь сохранила неповрежденной христианскую веру в согласии с апостольской традицией живо для всех, мы видим всеобщее желание встреч и сотрудничества с ней для восстановления древней неразделенной Церкви и возвращения к наследию Отцов.»
Подобные речи патриарх произносил и в Бухаресте. В Болгарии его экуменический призыв наполняется новым содержанием: «Здесь мы касаемся важнейшей проблемы нашего времени, проблемы христианского единства,… которая затрагивает более общую проблему мира и лучшего устроения нашей планеты. Мы официально провозглашаем, что наша святая православная Церковь совершает служение (диаконию), полное высокой ответственности, в ответ на требования нынешней эпохи, и предпринимает шаги, ведущие к этой цели. Наша святая православная Церковь не должна прятать сокровища своей веры, ни богатства своего предания. Напротив, она должна открывать себя миру в духе диаконии, стремясь к преображению мира во Христе Иисусе. С этой священной целью, православная Церковь призвана идти по тому единственному пути, который допускает откровение истины наряду с достижением единства, — по пути любви. На этом пути, по словам святого Фотия, «те, кто разделены — встречаются, те, кто сражаются — обретают мир, 656
более тесными становятся узы родства». Ибо только в любви мы, христиане, можем встретиться, когда Господь соединит нас у единой чаши святой Евхаристии. Таково наше общее ожидание, общее упование».
{Эта глава переведена с сокращениями.}
Он
После посещения Церквей Сербии, Румынии и Болгарии самым горячим моим желанием было посетить Москву. Мы договорились с патриархом Алексием встретиться в пасхальный период 1968 года. Но когда я написал патриарху, чтобы напомнить о нашей близящейся встрече, — это было по случаю его именин, и я написал ему особенно сердечное письмо — он ответил мне, что слишком стар, слишком утомлен для такой встречи и что лучше отложить ее на неопределенное время.
Мне, однако, хотелось завершить свое путешествие по православному миру, посетив Русскую Церковь, а вместе с нею Церкви Грузинскую, Финскую, Польскую и Чехословацкую. Я молюсь о том, чтобы мне была дана возможность побывать в Москве и сказать тамошним христианам: «Вы — Церковь новомучеников!» Чтобы сказать русскому народу, что он — великий народ, показать ему мою любовь, мое восхищение. Пусть это будет замолчено печатью, все равно это должно быть сказано. И подобно тому, как я говорил светским властям в Белграде, Бухаресте, Софии, я скажу и там: «Спасибо вам за этот народ, спасибо вам за таких христиан!»
Но я не смог поехать в Москву и сомневаюсь, что когда–нибудь смогу это сделать. И в этом моя боль.
Однако Женевская конференция в июне этого года {1968} увенчалась настоящим успехом. Никогда дух братства и желание сотрудничества не проявлялись с такой силой.
«Межправославная комиссия», которую Вселенский патриарх провозгласил по просьбе участников «Четвертой Всеправославной Конференцией», собиралась в Шамбези, в предместьях Женевы, 8–16 июня 1968 года. Инициатива исходила от Афинагора, который в своем послании от 17 февраля говорил о необходимости созыва конференции с целью подготовки к большому Всеправославному Собору. Местом встречи было выбрано Шамбези, в десяти километрах от Женевы, где находится «Православный Центр», открытый патриархом в ноябре 1967 года во время его поездки на Запад. На холме, откуда открывается вид на Женеву, стоит двухэтажный дом, окруженный садом, а чуть ниже, под холмом — церковь. В этом «Православном Центре Вселенского патриархата» происходят встречи, съезды, конференции. Поскольку в Турции действия патриарха должны были ограничиваться рамками этой страны, ему потребовалось место для развития всеправославной деятельности. Женева имела двойное преимущество: это «нейтральная территория», расположенная вне пределов любой национальной Церкви, что как раз соответствовало православной экуменичности патриархата; с другой стороны, все Церкви–сестры уже имеют представителей во Всемирном Совете Церквей в Женеве, что облегчало проведение всеправославных консультаций. Афинагор I предпочел бы Вену, столь удобно расположенную географически и к которой он имел особое расположение. Однако он был вынужден отменить свой визит в Вену по просьбе турецких властей. Дело в том, что приглашение исходило от австрийского правительства, тогда как по турецкому закону деятельность патриарха должна была оставаться исключительно религиозной.
9 июня, в праздник Пятидесятницы, торжественная утреня и литургия были отслужены в Православном Центре. Поскольку алтарь был невелик, богослужение совершили только три митрополита: Мелитон, возглавлявший делегацию Константинополя, Никодим, митрополит Ленинградский, и Илия Алепский от Антиохийского патриархата. Этой «триархией», наметившейся еще в сентябре 1966 года в Белграде, подчеркивалась древность и особая значимость, которую приобретает сейчас арабское Православие.
Митрополит Мелитон призвал к метанойе (покаянию, перемене ума) в экуменических отношениях и к обновлению Пятидесятницы. Коснувшись кризиса, который потрясал в то время Францию, он отметил, что этот кризис полон духовного вопрошания, безнадежного и трагического, которое он не может выразить и на которое не в силах ответить. Митрополит молитвенно призывает стремительное действие Святого Духа, которое вдохновляет истинное творчество. «Дух Святой возвращается в виде огненных языков, Он сжигает и очищает. Обновление и единство — такова воля Божия… Это будет ответом Церкви на тревоги нашего мира. Будем же молиться, чтобы Дух Святой еще раз сошел на нас. Чтобы Он соединил всех христиан и всех людей, и чтобы пришло Царство Божие».
