Да не будет сего ни с кем из вас, возлюбленные! Да соделается святой пост спасительным врачевством для душ и телес наших! Пророк, коего слова мы каждый раз полагали в основание собеседований наших о посте, имел утешение живописать потом благотворные действия, кои пост, покаяние и молитва, им заповедуемая, произвели над его слушателями. Ничего не приписывая слабому слову нашему, но всего ожидая от всемощного действия благодати Божией, избравшей нас недостойных в служение слова, и мы дерзаем уповать, что, по окончании поприща святого поста, с наступлением святых дней Воскресения Христова, когда нам должно будет изображать качества человека, воскресшего со Христом и обновленного благодатью, мы будем иметь, драгоценное для нас, утешение, если не указать на кого-либо из вас в примере духовного обновления, то, по крайней мере, иметь его для себя в виду. Аминь.
Слово в среду недели 1-й Великого поста, на часах
Третий уже день, как мы странствуем духом по святой пустыне Святого и Великого поста. Израильтяне, по своем исходе из Египта, в продолжение сего времени прешли уже Чермное море и воспели песнь благодарения Богу Спасителю: где теперь мы и что с нами? Быть не может, чтобы лютый фараон — бог века сего, отпустил охотно и нас из рабства плоти и мира, чтобы не преследовать нас в пустыне поста со всем воинством своим — со всеми соблазнами жизни чувственной. Что же? Прошли ли мы Чермное море — наклонности к чувственному? Видели ли потопление мысленного фараона в волнах слез, происходящих от сердца сокрушенного и духа смиренного? Если так, то и нам должно воспевать духом песнь благодарения Господу. Без Его всемощной благодати, мы не только не вышли бы из Египта — греховного служения миру и плоти, но и не подумали бы выйти: доселе мучились бы, подобно израильтянам, плинфоделанием, работали бы — во истление.
А возблагодарив Господа за разрешение от уз плоти и мира, за спасение от врага, нас преследующего, надобно, братие, поспешить духом к Синаю и Хориву — к таинству покаяния и исповеди, для вступления через него в завет новый с Богом отцов наших, для принятия от благодати Его нового закона духа и жизни на скрижалех душ и сердец наших. В пустыне поста нет постоянного жилища; стремись вперед, доколе не достигнешь земли обетованной — духовного бесстрастия и единства с Богом. Встретятся воды мерры — уныние, душевная тягость и горечь, — повергай в них древо креста — живое размышление о страданиях Господа, за нас подъятых, — и горечь усладится. Нападут амаликиты — темные помыслы, нечистые пожелания, — простирай руки, подобно Моисею, во образе креста к тому же Спасителю, — и враг отразится. Будут угрызать змии — внешние соблазны от мира и плоти, — снова взирай, подобно израильтянам, на древо креста, — и силой Распятого на нем исцелится всякая язва. Пустыня поста суха и бесплодна для человека внешнего; но для внутреннего здесь все: и Синай с откровениями небесными, и скиния Божия с вечным священством, и манна утешений благодатных. Пойдешь неослабно вперед — достигнешь Ханаана — успокоишься от бремени греховного и изнурительных работ плоти и миру. Возвратишься назад — подвергнешься опять жестокому рабству плоти и диавола, — и последняя будут для тебя горша первых. Господь да сохранит нас от сего!
Никто не будь Кореем, никто Дафаном и Авироном! Не пререкай водительству Церкви и ее таинствам, не разноглась с ее правилами, не скучай продолжительностью молитв. Любвеобильная матерь знает, что делает: дай ей насладиться лицезрением детей своих! Пройдет еще один день, и свершится таинство покаяния; еще один, и ты будешь причастником Тела и Крови Господней. И там, кто знает — увидит ли тебя опять Церковь, увидишь ли и ты ее? — Мы считаем дни говения, а там, может быть, уже сочтены дни нашей жизни. Будем же бодрственны в подвиге; ибо мы трудимся не для других, а для себя. Придет время, когда за день заплатят веком, — целой вечностью. Аминь.
Слово на литургии преждеосвященных даров в среду недели 1-й Великого поста, о покаянии
Что происходит, братие, в душе вашей, когда вам случится сделать какой-либо важный проступок в ваших житейских делах, — такой проступок, от коего портится весь ход ваших дел, расстраиваются все ваши отношения и кладется пятно на вас перед всеми? Вы, во-первых, ясно видите тогда и вполне чувствуете, что вы точно сделали важный проступок, что стократ лучше было бы не делать его; что если сделанное останется в таком виде, как есть, то вам будет крайне худо. Из сего сознания, из этого чувства собственного несчастья, в вас само собой рождается сильное отвращение не только к вашему худому поступку, но и ко всему тому, что служило поводом к нему, что состоит в связи с ним, что он влечет за собой: вы гневаетесь на себя самих, на недальновидность своего ума, на слабость своей воли, на неверность своих чувств, и готовы наложить на себя самое тяжкое наказание, чтобы отучить себя от подобных грехов. Вместе с сим пробуждается решимость навсегда беречься подобных худых поступков, и всего, что может вести к ним, а напротив любить и делать противное. Далее, если вы видите возможность остановить или изгладить следы своего несчастного проступка, то скоро и неукоснительно приводите в действие и силу все средства к тому. А если не видите такой возможности в себе, а находите ее в других, то обращаетесь за помощью к ним, и получив ее, стараетесь загладить свое преступление так, как бы его вовсе не было. Так бывает с нами, братие, когда мы раскаиваемся сильно в чем-либо по отношению к нашим делам земным!
Подобное сему должно происходить при покаянии во грехах, с тем только различием, что здесь предметом раскаяния служит не один какой-либо поступок наш, а все наше поведение, что побуждением к раскаянию служит представление не потери каких-либо выгод временных, а погибели нашей вечной, и что дело покаяния, как дело нашего спасения, происходит под особенным содействием всемогущей благодати Божией, открывающей нам грехи наши и их гнусность, возбуждающей в нас отвращение к ним, и подкрепляющей надеждой на милость Божию.
Итак, первое, что входит в состав покаяния, есть живое сознание своей греховности и ее гибельных последствий. Это начало покаяния, без коего не может быть никакого продолжения; ибо кто раскаивается, тот первее всего должен знать, в чем раскаивается. Чем яснее познание своих грехов, чем глубже убеждение в их гибельных последствиях, тем сильнее и прочнее покаяние. Посему-то Святое Писание так часто и так разительно описывает ужасное состояние человека грешника, чтобы мы хотя из чуждых опытов научились познавать лучше собственное греховное несчастное состояние.
И не надобно думать, братие, что познать всю свою греховность и все несчастье, отсюда проистекающее, есть дело не трудное, как это может представляться с первого взгляда. Познание своих грехов поверхностное точно легко; нет человека, который сказал бы о себе: я безгрешный; равно как нет человека, который решился бы утверждать, что лучше грешить, нежели быть без греха. Но видеть всю глубину своего повреждения; но убедиться совершенно, что всякий грех, как бы он ни был, по-видимому, безвреден для нас, есть зло величайшее, — это очень не легко для нашей поврежденной и грехолюбивой природы! Самолюбие наше так умеет прикрывать самые тяжкие измены наши долгу и совести, что они кажутся малыми недостатками; пороки, самые ужасные, сопровождаются нередко такими выгодами в мире, что образ их для чувственного человека нашего бывает привлекательнее образа даже самой добродетели. Посему-то потребно усиленное действие нашего ума и нашей совести, чтобы узнать всю свою греховность и все несчастье, отсюда происходящее. Печальный опыт доказывает, что это даже невозможно без особенного действия благодати Божией, которая как одна только может исцелить человека от грехов, так одна может и показать ему ясно те смертельные язвы, от коих исцеляют его.
Но когда тем или другим образом убеждаемся, что мы не те, какими нам быть должно, что путь, коим идем мы, есть путь вечной погибели: тогда, вслед за познанием нашей греховности, не может не следовать горькое сожаление о своем состоянии, род некоей ненависти к своему прежнему образу жизни, даже к себе самим. Во всех силах души открывается стремление извергнуть из себя все нечистое и греховное. Самоосуждение, самопрезрение и самоненавидение бедного грешника простирается иногда в сем случае до того, что он готов бывает сам исполнить казни над собой, как показывает пример Иуды. Это крайность отчаяния гибельная; между тем, не слишком надобно удаляться от нее и в противную сторону: ибо природа наша гораздо наклоннее в противной крайности, то есть, к нечувствию во грехе; а для истинного покаяния, после познания грехов, нет ничего нужнее, как ненависть к ним. Чем больше кающийся гнушается грехами и собой, тем он ближе к исправлению.
