Напрасно отлученный от Церкви успокаивал бы свою совесть тем, что и вне Церкви нет невозможности заслужить милость Божию, что милосердие Творца беспредельно, что "во всяком языце… делаяй правду приятен Ему есть" (Деян. 10; 35). Так! В Боге нет лицеприятия; Он есть Бог христиан и язычников, воздает каждому по делам. Но по тому самому, что в Боге нет лицеприятия, Он не может взирать оком благоволения на того, кто извержен из Церкви. Как? Бог по беспредельному милосердию Своему привил (Рим. 11; 24) тебя, как дикую ветвь, к животворной "маслине" — Иисусу Христу; ты же, вместо того, чтобы всеми силами держаться на ее корне и, впивая в себя сок жизни, приносить плоды правды, отломился своим суемудрием от сей маслины, — и Небесный Делатель потерпит тебя в вертограде Своем? Не прикажет бросить в огонь? Где же будет Его правосудие, Его нелицеприятие? Не говори, что ты, находясь вне Церкви, можешь приносить плод добродетели. Где нет души, там нет жизни; душа — Иисус Христос — только в теле, в Церкви; значит, ты, и с твоими мнимыми добродетелями, мертв пред Богом. "Все, что не по вере, грех" (Рим. 14; 23); а у тебя, отлученный, какая вера? Разве "бесовская" (Иак. 3; 15). Язычник лучше тебя у Бога; он не был удостоен тех даров, коими пренебрег ты; он не был сыном Церкви, а посему и не будет судим как преступный сын. "Еретики, — писал некогда святой Киприан, — думают, что Бог помилует и их. Не помилует, доколе не обратятся к Церкви. Кто не имеет Церковь матерью, тот не может иметь отцом Бога".
Но, если участь отлученных от Церкви так плачевна, то не нарушается ли отлучением их закон любви, повелевающий щадить заблудших? Нимало.
2. Суд, произносимый ныне Церковью, будучи судом страшным, есть вместе и суд любви.
Свойство каждого действия, братие, познается из побуждений, расположивших к действию, средств, при сем употребленных, и цели, для которой оно предпринято.
Итак, что побуждает Церковь — эту любвеобильную матерь, которая вседневно призывает на самых строптивых чад своих благословения Божий, что побуждает ее ныне изрекать проклятия? Во-первых, необходимость указать падшим чадам своим ту глубину зол, в которую низринуло их суемудрие. Будучи терпимы в недрах Церкви, они могли бы успокаивать свою совесть тем, что заблуждения их не заключают еще в себе неизбежной гибели для их души, что образ их мыслей еще может быть совмещен с духом Евангелия, что они, по крайней мере, не так далеко уклонились от общего пути, чтобы их почитать уже совершенно заблудшими. Самолюбие их могло бы еще находить для себя пищу в том, что они, принадлежа к обществу христиан, думают, однако же, о предметах веры не так, как другие христиане. После сего, что оставалось делать Церкви? Именно то, что она делает теперь: поразить суемудрие ужасом и бесславием анафемы! Изводя на позор заблудших, Церковь сим самым отнимает у заблуждений прелесть особенной мудрости, коей они обольщают; поражая их именем Божиим, она отнимает надежду на безопасность; противопоставляя исповедание Вселенской Церкви суемудрию частных людей, обнажает ничтожность последнего. Пусть заблудшие продолжают питать, если угодно, свои заблуждения — Церковь не связывает их ума, но она сделала свое дело, указала им ту бездну, в которой они находятся, заранее произнесла над ними суд, который, в случае нераскаянности, постигнет их за гробом.
Таким образом, анафема есть последний предостерегающий глас Церкви к заблуждающимся. Но глас предостережения, братие, как бы громок ни был, не есть ли глас любви?
Что еще побуждает Церковь произносить ныне проклятия? Необходимость предостеречь верных чад своих от падения. Известно, что заблуждения в устах и писаниях "людей погибельных" (Ин. 17; 12) имеют нередко вид самый обольстительный: все опасные стороны бывают прикрыты искусным образом; напротив, мнимополезные следствия их, кои существуют только на словах, изображены бывают со всей привлекательностью, так что ум простой невольно и неприметно соблазняется ими. Подробные, ученые опровержения сих заблуждений (хотя и в них нет недостатка для знающих), были бы превыше разумения многих членов Церкви. После сего что оставалось делать Церкви? То, что она делает теперь: выставить на позор заблуждения в их отвратительной наготе и, представив их гнусность пред очи каждого, поразить их проклятием.
Позволяй, после сего, если угодно, воображению твоему обольщаться цветами, коими украшаются заблуждения: Церковь внушила тебе, какие ехидны скрываются под сими цветами; она невинна, если погибнешь от их яда.
Но, может быть, средство, употребляемое Церковью для вразумления падших и предостережения стоящих, слишком жестоко? Средство это — анафема. Итак, что такое анафема? Анафема есть одно из духовных наказаний, самое последнее и потому самое тяжкое. Произнести анафему на кого-либо — значит отлучить его совершенно от общества верующих, лишить всех преимуществ христианина, объявить человеком богопротивным, осужденным, если не раскается, на погибель, достойным того, чтобы все избегали его, как язвы. В сем разуме употребляет слово анафема апостол Павел, когда говорит: "аще кто вам благовестит паче, еже прилете, анафема да будет" (Гал. 1; 9), то есть смотрите на него, как на врага Божия. Такое же значение слова анафема находится у Иустина мученика (Ответ 21 к православным), святителя Златоуста (Беседа 16, на Послание к Римлянам), блаженного Феодорита (В толковании на 1 Кор. 16; 22), Феофилакта и других отцов Церкви. Таким образом, анафема есть, как мы сказали, самое страшное действие церковной власти: это в некотором смысле — казнь духовная, ибо подвергшийся проклятию мертв для Церкви. Но казнь сия отнюдь не то, что казнь телесная. После казни телесной не воскресают для здешней жизни, а после сей казни духовной всегда можно воскреснуть для жизни духовной через истинное покаяние. Таким образом, анафема, даже как казнь, растворена любовью христианскою. У отлученных не отнимается средств к покаянию, они в величайшей опасности, ибо лишены покрова благодати, но для них еще не все потеряно. Двери милосердия, столько раз для них напрасно отверзавшиеся, еще могут быть отверсты. Оставь заблуждение, обратись с искренним покаянием к Церкви, — и она не отринет молитв кающегося.
И как может Церковь отринуть их, когда в сем именно — в обращении заблудших и состоит главная цель проклятий, ныне изрекаемых? О ты, который соблазняешься мнимой строгостью церковных правил, ты — да не оскорбится твое самолюбие — и слеп, и глух. Точно таков! Иначе ты видел бы, как Церковь ныне со всеми чадами своими преклоняет колена пред Господом Иисусом; слышал бы, как собственными заслугами Его умоляет, дабы Он дал дух покаяния тем, кои за свою нераскаянность подвергаются анафеме. Ибо чем начинает Церковь торжественный обряд, ныне совершаемый? Молитвами об обращении заблудших. Чем оканчивает оный? Теми же молитвами. Уступая необходимости, как судия, она произносит осуждение; покорствуя любви, как мать, она призывает Духа Божия на осужденных. Проклятые могли бы пасть под тяжестью клятвы; и вот, сила проклятия, так сказать, со всех сторон ограждена силами молитвы, дабы первая действовала не более, как сколько нужно для спасения осужденных.
Итак, братие, вместо того, чтобы пререкать настоящему суду Церкви и почитать его или недействительным, или чрезмерно строгим, каждый член Церкви обязан обратить ныне внимание на самого себя и рассмотреть свою совесть. "Вы", — писал некогда апостол Павел к Коринфянам, — "ищете доказательств на то, Христос ли" мною "говорит". Испытайте лучше "самих себя, в вере ли вы? О нас же, надеюсь, узнаете, что мы то, чем быть должны" (2 Кор. 13; 5–6). То же самое, братие, имеет право сказать ныне и Церковь некоторым чадам своим. Вы, маловерные или неверные чада, вы ищете доказательств на то, Христос ли ныне говорит мною, когда я изрекаю анафему, не уклоняюсь ли я в сем случае от Духа Христова, Духа мира и любви? Испытайте лучше самих себя: в вере ли вы? В вере ли вы, когда не утверждены в той мысли, что Церковь, "столп и утверждение истины" (1 Тим. 3; 15), никогда не может поколебаться в основании своем, которое всегда было и будет любовь? В вере ли вы, кои питаете предосудительное желание, чтобы Церковь не возвышала более гласа своего для поражения заблуждений, когда враги истины едва не к небу простирают хульные уста свои, дабы изрекать поругание и соблазны? "Испытайте самих себя, в вере ли вы?" (2 Кор. 13; 5). Я для того и совершаю ныне Торжество Православия, для того и провозглашаю в слух всех исповедание Вселенской Церкви, дабы вы рассмотрели свою совесть, сохраняется ли в ней невредимым залог веры, данный вам при Крещении, не нарушена ли целость его богопротивными мудрованиями о вере, тем паче богопротивной жизнью и делами студными? "Испытайте самих себя, в вере ли вы?" (2 Кор. 13; 5). Когда вы будете укоренены в вере, как должно, когда одушевит вас дух истинной, живой любви христианской: тогда, надеюсь, без всяких доказательств, узнаете обо мне, что я то, чем быть должна — судия и матерь, заступница пред Богом кающихся и провозвестница Суда Божия над нераскаянными.
