Авва Даниил около 420 г., посещая пустыни фиваиды. пришел в Гермополь и сказал ученику своему: «Иди вот в тот женский монастырь скажи игумении, что желаю быть у них». Это был монастырь, основанный о. Иеремиею, в нем сестер было до 300. Ученик постучал в ворота. Привратница тихо спросила: что нужно? Ученик отвечал: «Скажи игумении, что один инок хочет беседовать с нею». Пришла игумения и спросила: что нужно? Брат отвечал: «Сотвори любовь, позволь ночевать в твоей обители мне и брату, чтобы иначе не съели нас звери». Игуменья отвечала: «Мужчина никогда не входит сюда, и для вас полезнее быть нищей зверей, чем страстей». Ученик объявил, что скитский авва Даниил желает быть у них. Тогда игуменья велела отворить ворота, немедленно созвала всех сестер. Постницы от ворот до места, где стоял старец, покрыли путь коврами и, кланяясь ему, целовали ноги его и с радостью ввели его в монастырь. Игуменья приказала принести лохань, и, налив теплой воды, положив в воду благовонных трав, уставив сестер в два ряда, сама обмыла своими руками ноги его и ученика его, и затем окропила той водою всех сестер, и обмыла себе голову. Постницы стояли безмолвными и только знаками давали знать о нужном; ходили они весьма тихо и скромно. Старец сказал игуменье: «Нас ли стыдятся сестры, или они всегда таковы?» «Всегда таковы», — отвечала игуменья. «Скажи же ученику моему, — сказал старец, — пусть учится он молчанию, он у меня настоящий готфянин (немец)».
Из инокинь одна лежала на монастыре в разодранной одежде. Старец спросил игуменью: «Кто это лежит?» Игуменья отвечала: «Это одна из сестер, нетрезвая, не знаю, что с ней делать? Выгнать из монастыря боюсь, не согрешить бы, держать ее — смущение для других». Старец сказал ученику: «Возьми умывальницу и налей воды на нее». Когда он исполнил это, она встала как будто пьяная. «Такова она всегда», сказала игуменья. Затем настоятельница повела старца в трапезу и предложила вечерю для него и для сестер. «Благослови, отче, рабынь твоих покушать при тебе», — сказала игуменья. Сама она и по ней вторая сели со старцем. Старцу предложены были: чечевица квашеная, невареный овощ, финики и вода; ученику поставили хлеб, вареный овощ и вино, разбавленное водой; инокиням предложены были: разная вареная нища, рыба и вино. Когда старец встал из‑за трапезы, сказал игумении: «Отчего это у тебя так? Надлежало бы нам кушать лучшую пищу, а у вас вы кушали лучшее». Игуменья отвечала: «Ты, отче, инок, и тебе предложена иноческая пища; ученику твоему подана пища, приличная ученику великого старца; а сестры мои, как новоначальные, ели пищу новоначальных». «Господь да воздаст вам за любовь вашу, за урок, полезный для нас», — сказал старец. Когда все ушли спать, старен приказал ученику идти посмотреть, где будет спать та пьяная? Он, посмотрев, сказал: «В отхожем месте». Старец сказал: «Побдим эту ночь». Когда заснули инокини, старец и ученик пришли к тому месту, где была мнимая пьяная, и видят: она стоит с поднятыми к небу руками, слезы текут но щекам ее, она бьет поклоны усердные. Когда выходила для нужды сестра, она ложилась как пьяная и храпела. «Позови ко мне игуменью и вторую по ней», — сказал старец ученику. Они, придя, смотрели всю ночь. Игуменья со слезами говорила: «Как много неприятностей делала я ей!» Когда ударили в било, игуменья рассказала всем постницам о подвиге мнимой пьяницы. Но та, когда увидела, что узнали ее, тайно пришла туда, где спал старец, унесла посох его с милотью, отворила ворота и на воротах написала: «Простите меня, сестры, в чем согрешила я, и молитесь обо мне». Затем скрылась. Сестры искали ее целый день и, не найдя, увидали на воротах прощальные слова ее. Сестры плакали по ней. Старец сказал им: «Вот каких пьяниц любит Бог».
Преподобные Евпраксии, мать и дщерь, игуменья Феодула и преподобная Юлия
При императоре Феодосии Великом был в Царственном городе сенатор Антигон, близкий к императору и по родству, и по служебным отношениям, умный на словах и на деле, советник благожелательный, управлявший Ликеей честно, человек сострадательный. Император любил его не только как сенатора, но и как христианина, всегда готового подать самый лучший совет. Богат он был, как никто из вельможей современных. Супруга его Евпраксия была также в родстве с домом императора и также была благочестива. Она, вознося молитвы к Богу со слезами, много делала приношений храмам и монастырям. Бог благословил добрую чету рождением дочери Евпраксии. И отец и мать были очень рады. В одно время Антигон говорит своей супруге: «Ты знаешь, добрая Евпраксия, как ничтожна эта жизнь, как ничтожно богатство, как ничтожна пышность мирская. Напрасно тратим мы дни наши, если не заботимся о спасении душ». Евпраксия сказала: «Как повелишь, господин мой, так и будем жить». Тот продолжал: «Бог дал нам дочь, довольно для нас, и не будем более мы делить ложа». Евпраксия с восторгом радости отвечала: «Благословен Бог, подавший тебе святую мысль. Я давно молилась о том. Время коротко, говорит апостол, пусть имеющие жен живут, как не имеющие» (1 Кор. 7, 29).
Антигон с того времени щедро раздавал милостыню. И спустя год после обета мирно скончался.
Император был поражен скорбью о потере человека, которого по строгости его правил и по уму опытному заменить кем‑либо было очень трудно. Тем более старался он утешить вдову. Когда дочери минуло 5 лет, император, объявивший себя опекуном ее, советовал матери обручить ее с сыном честного и богатого сенатора. Мать согласилась с умным советом и приняла подарки. Между тем в то же время, как мать устраивала судьбу дочери, собственной руки ее домогался вельможа, втайне от императора искавший помощи императрицы, и императрица приняла сторону искателя. С величайшим изумлением приняла Евпраксия предложение, сделанное ей от имени императрицы. Она, не требуя времени на размышление, отказала наотрез искателю. Император, узнав о том, был очень недоволен супругой своей. Ему известна была решимость Евпраксии служить Господу, делать ей предложение о браке значило оскорблять ее незаслуженно — так понимал дело император. С печалью замечая, что неумный вызов на брак стал причиной холодности между императором и императрицей, Евпраксия тайно отправилась в Египет под предлогом нужды осмотреть имения свои. По дороге посещала она многие монастыри, оставляя в них щедрые подаяния.
Тавеннская женская обитель аммы Феодулы с 130 сестрами славилась строгостью правил ее. «Тут не употребляли ни вина, ни яблока, ни винограда, ни финика, ни другого чего‑либо приятного для вкуса, иные не вкушали даже и елея; одни постились с утра до вечера, другие принимали пищу через день, а некоторые через два или три дня.
Ни одна не мыла ног своих, иные, услышав о бане, смеялись и считали это за гнусность, нетерпимую для слуха. Для каждой постелью была земля, покрытая власяницей в локоть ширины и в три длины, тут и покоилась она. Одежда их была из шерсти и доходила до пят. Каждая работала, сколько могла. Если которая заболевала, к пособиям медицины не обращались, болезнь принимали за благословение Божие и терпеливо переносили страдание, если не посылалось исцеление Господом. Ни одна не выходила за ворота обители. Была привратница, через нее передавались все ответы. Вся забота их была о том, как угодить Господу молитвенными помышлениями. Потому Бог творил здесь много знамений, подавая исцеления для приходивших сюда».
Глубоко пораженная такой жизнью инокинь, Евпраксия часто бывала в их обители с дочерью, которой был восьмой год. Она дарила обители свечи и ладан. Раз говорит она настоятельнице:"Хотелось бы мне доставить доход обители в 20 или 30 литров (фунтов) золота, дабы молились вы за рабу вашу и за отца ее Антигона". Игуменья отвечала:"Госпожа моя благородная! Рабыни твои не требуют ни золота, ни имений; они все оставили, чтобы заслужить вечные блага, и всего мирского чуждаются, страшась лишиться Небесного Царства. Чтобы не опечалилась ты на нас, принеси нам елей для лампад и ладан для кадил, и за то будет награда тебе". Когда это принесено было, Евпраксия просила молиться за Антигона и дочь его Евпраксию».
Настоятельница любила заниматься с маленькой Евпраксией. «Нравятся ли ей монастырь и сестры?» — спросила она девочку. «Очень нравятся», — отвечала она. «Если же так, почему не останетесь вы с нами?» — продолжала игуменья. «Я осталась бы с большой охотой, — возразила девочка, — но боюсь, чтобы это не огорчило доброй моей мамы». «Кого вы любите более, — сказала еще настоятельница, — нас ли или жениха своего, с которым обручены?» — «Я совсем не знаю его, — отвечала маленькая Евпраксия, — да и он тоже не знает меня; а вас я знаю и люблю; но вы кого любите, меня или моего жениха?» — «Мы очень любим вас, — отвечала настоятельница, Господа же нашего Иисуса Христа любим более всего». — «И я, — сказала девочка, — люблю вас очень, а более вас люблю Господа Иисуса».
