Богословы говорят о «сакрализации нравов» в тогдашнем иудейском обществе. Хотя определение это не кажется особенно удачным, с большими оговорками и уточнениями с ним можно согласиться. Таким образом, получается, Иисус своими высказываниями и своим поведением нарушил эту сакральность, оскорбил религиозные чувства евреев. Реакция последовала незамедлительно.
То, как в Евангелиях объясняется передача подсудимого в руки римлян, вполне согласуется с историческими данными. Еще в 57 г. до н. э. проконсул Авл Габиний ограничил сферу действия иерусалимского синедриона; в дальнейшем у него были изъяты многие функции, в том числе ведение обычных уголовных дел. Исключение представляли религиозные преступления. По ним синедрион мог выносить смертные приговоры, но они подлежали рассмотрению и утверждению римским наместником. Приведение приговоров в исполнение также было делом римлян. «Нам не позволено придавать смерти никого», – говорили иудеи Пилату, требуя казни Иисуса (Ин 18:31). Таким образом, в деле Иисуса синедрион был судом первой инстанции, а римский наместник – высшей.
Обвинители понимали, что те чисто религиозные основания, по которым они приговорили Иисуса к смерти, не произведут на римского наместника должного впечатления. Вряд ли Пилат проникнется их идеей сохранить чистоту иудаизма. Поэтому пред лицом имперской власти обвинители выделили и использовали одну из сторон мессианского учения, – именно то, что Мессия Израилев должен был стать светским правителем, Царем Иудейским. У Луки политическая окраска обвинения выражена наиболее четко: старейшины доносят Пилату, что подсудимый называл себя Христом Царем (23:2). Иисус представлялся мятежником, покушающимся на реальную власть, ту власть, которая принадлежала римскому императору (Кесарю). В доказательство обвинители заявили о том, что Иисус запрещал давать подать Кесарю (Лк 23:2) [28]. «Если отпустишь Его, ты не друг Кесарю, – кричали иудеи Пилату, – всякий, делающий себя царем, противник Кесарю» (Ин 19:12).
Евангельскую сцену суда Пилата можно считать вполне достоверной, не смотря на то, что содержание процесса приверженцы Иисуса могли знать только очень опосредствованно. Не исключено, что представление о происходившем с Иисусом в претории сложилось на основании целого ряда аналогичных случаев, когда к римскому суду привлекались те или иные деятели ранней Церкви. Собственно картина суда Пилата окончательно нарисовалась только в последнем Евангелии; синоптики говорят лишь, что подсудимый большей частью отмалчивался, а судья этому весьма дивился. Некоторые детали, внесенные сюда Матфеем, – отзыв Пилата об Иисусе как о Праведнике (27:24), вмешательство в ход дела жены наместника (27:19), торжественное умывание Пилатом рук [29] (27:24), – не принадлежат первоначальному преданию и появились позднее в результате полемики между христианами и иудаистами.
К раннему преданию, видимо, относится воспоминание о нерешительности Пилата в деле Иисуса. Об этом рассказывают все евангелисты. Римлянин нашел вину галилейского пророка меньшей, чем вину убийцы Вараввы и даже будто бы собирался отпустить Иисуса по случаю праздника Пасхи, но в конце концов уступил решительному требованию иерусалимских старейшин и возбужденной ими толпы привести в исполнение смертный приговор. Такое поведение Пилата не очень вяжется с тем, что повествует о нем Иосиф Флавий. Обычно Пилат сурово пресекал мессианские движения и за чрезмерную жестокость, проявленную позже в Самарии, вынужден был даже оставить пост наместника (Древности, XVIII 4.1-2). Но не будем отрицать евангельскую версию. Мы уже видели, что в некоторых обвинениях, выдвинутых против Иисуса, иерусалимляне явно перегнули палку. Возможно, это открылось Пилату, который почувствовал в деле Иисуса больше эмоций, нежели конкретных улик.
Весьма показателен способ казни Иисуса. Хотя в Талмуде не предусмотрено распятия преступников [30], в Иудее оно применялось еще со времен персидского владычества (1 Езд 6:11), а у римлян было особенно распространенным. Трудно представить, чтобы столь страшная и позорная казнь («мучительный ужас» (crucis terror) по выражению Цицерона [31]), которой подвергались рабы и которая постигла основателя христианства, была вымышлена задним числом его почитателями. Все теологические рассуждения и объяснения на этот счет – это объяснения постфактум. Подобные же рассуждения могли появиться при любой другой казни, и более благородной. Но то, что в предании о смерти Иисуса тем не менее фигурирует распятие, свидетельствует в пользу того, что именно оно и имело место [32]. Непоследовательность евангельского рассказа видится только в том, как и где погребли тело Иисуса. По римским и еврейским обычаям казненных преступников запрещалось хоронить обычным образом. Тела их закапывали в общей яме в специально отведенном для того месте (М. Санг 6.5). Об Иисусе же сообщается, что он избежал подобной участи и был погребен как обычный умерший со всем подобающими церемониями. Если бы рассказ об этом не сопровождался никакими особыми пояснениями, он вызывал бы полнейшее недоверие. Однако то, что в этом месте на сцену выводится влиятельный в Иерусалиме человек – Иосиф Аримафейский, – до некоторой степени проясняет ситуацию. Тело Иисуса не угодило в общую яму только благодаря ходатайству Иосифа перед Пилатом о выдаче ему тела казненного. Такое стало возможным, вероятно, потому, что мертвый пророк уже не заботил вчерашних обвинителей, после распятия переставших отслеживать происходящее с ним.
Роль Иосифа Аримафейского до конца не ясна. В Евангелиях он внезапно появляется только в сцене погребения Иисуса и затем бесследно исчезает со страниц Святого Писания. Замечание самого раннего евангелиста о том, что Иосиф «и сам ожидал Царства Божия» (Мк 15:43) достаточно загадочно. Был ли он тайным учеником Иисуса, как представляют его Матфей и Иоанн? Трудно, однако, представить, чтобы Пилат, только что отправивший на казнь учителя, стал бы удовлетворять просьбу одного из его учеников, пусть даже тайного. Или же Иосиф был типичным фарисеем (слова «ожидал Царства Божьего» подходят любому нормальному фарисею, а также книжнику (ср. Мк 12:34), ревностно оберегавшим субботу и стремящимся во что бы то ни стало исполнить ветхозаветный закон, по которому тело повешенного не должно «ночевать на дереве», но должно быть погребено в тот же день (Вт 21:23)? В таком случае, испрашивая тело Иисуса, Иосиф Аримафейский заботился вовсе не о нем, а о чистоте субботы. В его задачу входило как можно быстрее похоронить покойного, спрятать тело куда-нибудь подальше, – лишь бы соблюсти святой день. То есть это было не столько погребение, сколько устранение и упрятывание.
Во всяком случае, обработка Матфеем и Иоанном первоначального сообщения об этом таинственном лице, с тем, чтобы связать его с Иисусом личными отношениями, наводит на мысль, что раннехристианскую общину коробило то обстоятельство, что их вероучитель был погребен не верными учениками (которые оказались трусливее, чем ученики Иоанна Крестителя в подобной же ситуации – Мк 6:29), а каким-то посторонним, почти случайным человеком [33]. Поэтому со временем Иосиф Аримафейский был превращен в приверженца Иисуса, причислен к христианам. Следуя евангелисту Иоанну, Иосиф справил над телом Иисуса все положенные обряды и похоронил не где-нибудь, а в новой гробнице (19:41), приготовленной, надо думать, для себя самого. Так похороны Иисуса были связаны с пророчеством Исаии: «Ему назначили гроб со злодеями, но он погребен у богатого» (53:9). Разумеется, этим «богатым» был тайный христианин Иосиф Аримафейский. С каждым новым евангельским рассказом и толкованием степень близости Иосифа к Иисусу возрастала.
И все же соединительный союз в тесте Марка («который и сам ожидал Царства Божия»), по-видимому, имеет значение. Этим союзом Иосиф Аримафейский объединяется с группой Иисуса, делается сторонником учения галилейского пророка. Примечательно также указание Марка, что Иосиф осмелился войти к Пилату. «Осмелился», значит, рисковал вызвать неудовольствие. Неудовольствие кого? Пилата? Синедриона? Неудовольствие из-за чего? Не иначе как из-за близости к казненному. Именно так это понималось в Церкви. Иоанн Златоуст писал, что Иосиф «отваживался на явную смерть, ибо возбуждал всеобщую против себя ненависть, когда обнаруживал свою любовь к Иисусу». В апокрифическом Евангелии от Никодима рассказывается, что разгневанные на Иосифа иудеи заключили его в темницу, откуда его освободил воскресший Христос (гл. 15).
Как бы то ни было, Иосиф Аримафейский похоронил Иисуса. Где именно было положено тело, в скальной ли пещере, как говорят синоптики, или в садовой гробнице, как говорит Иоанн, в данном случае не существенно. Важно то, что погребение происходило в спешке в виду наступления субботы (новый день у евреев начинается с вечера), когда делать ничего нельзя, и тело казненного было похоронено без должного ритуала. Поэтому-то, по прошествии субботы, галилейские женщины и пошли к гробнице, взяв с собою ароматы. В их задачу входило умастить покойного и завершить погребальный обряд. Если бы, как пишет евангелист Иоанн, тело усопшего было умащено еще в пятницу и погребение было бы произведено по всем правилам (19:40), надобность воскресного путешествия женщин к гробнице совершенно бы отпала. Но женщины туда все же пошли, и Иоанн приводит к гробнице Иисуса первой Марию Магдалину, хотя никакого мотива ее появления не сообщает. Но об этом чуть позже, а пока закончим с погребением.
