Позднее он заговорил о старухе с Леваро. Кто она? Какого рода? Прокурор-фискал застыл. «Донна Альбина? Почему? Думаете, она ведьма?» Джеронимо расхохотался. «Помилуйте, Леваро, с чего вы взяли? Так кто она?» «Ну и склонности у вас, мессир Империали! Донна — последняя из рода дельи Элизеи, и вся её семья — отец, трое сыновей и муж — погибли во дни бунта черни, того, что был ещё до землетрясения. Говорят, она хотела принять монашество после гибели рода, но передумала и живёт теперь одна в старом доме отца, сразу за мельницей в конце Набережной улицы. Кстати, при Гоццано на неё поступал донос! Обвинитель говорил, что постоянно видит её при полной луне на балконе. Стоит-де, смотрит на город, и что-то шепчет. Того и гляди, мол, чуму накличет. По приказу Гоццано у неё даже провели тайный обыск, но ничего не нашли. В доме одни книги. Но запрещённых нет. Говорят, сеньора одна из трёх самых богатых женщин города, но живет бедно, как монашка. Странная старуха».
— Ну, ещё бы. Синьора Лаура Джаннини гораздо привлекательней, правда? «И чем настойчивее мой призыв: „Оставь её!“ — тем более тлетворна слепая страсть, поводьям непокорна, тем более желаний конь строптив. И вырвав у меня ременный повод, он мчит меня, лишив последней воли, туда, где Лавр над пропастью царит…».
Элиа не изумился ни наблюдательности инквизитора, ни свободному цитированию Петрарки, но поспешно отвёл глаза и перевёл разговор. «Как вам наши аристократы? Как общество?»
— Обо всех, кто привлёк внимание, Леваро, я вас уже спросил. Ну, а если серьёзно, мне не нравятся эти люди. Весьма не нравятся. Особенно женщины.
— Вы настоящий монах, мессир Империали…
Но про себя Вианданте подумал, что дело совсем не в монашестве.
За столом он осторожно оглядывал гостей синьора Вено. В тёмных глазах советника магистрата, бакалавра права Амедео Линаро, которые тот почти не поднимал, застыли скука и благовоспитанность. Немного напускные. Толстогубый, с бледно-голубыми рыбьими глазами Антонио Толиди оглядывал дам и много пил, но почти ничего не ел. Томазо Тавола, крупный негоциант с толстой бычьей шеей и распухшим и одутловатым лицом утопленника, отправлял в рот огромные куски мяса и никого не замечал. Его вычурный костюм не делал владельца привлекательнее, скорее изысканность расшитого бархата и утончённость шелка лишь подчёркивали грубость черт, более подходящих мяснику или палачу. Дженнаро Вичини, изнеженный аристократ со странными, острыми на концах ушами, напомнил Джеронимо брата Гиберти. Этот человек говорил на ярко выраженном неаполитанском диалекте, но по неясной причине был одет с восточной роскошью, причём острые уши поддерживали на его почти безволосой голове огромный полосатый тюрбан со страусовым пером. Воистину, даже красота юности тускнеет от чрезмерных и слишком изысканных украшений, но лысый урод особенно смешон. Вианданте искоса бросил взгляд на Леваро, но лицо прокурора решительно ничего не выражало, из чего инквизитор заключил, что подобное зрелище здесь привычно. Но больше всего изумил Массимо ди Траппано, местный землевладелец, который усадил с собой толстую Анну Лотиано и постоянно норовил ущипнуть её за грудь. Донна Анна игриво и пьяно похохатывала, на её щеках расползлись красные пятна.
В этой компании только лицо Элиа было живым и человеческим, да ещё старик Винченцо Дамиани напомнил Джеронимо ветхозаветного пророка Иеремию кисти Буонаротти. Но мессир Дамиани был явно болен и в разгар ужина тихо удалился с трапезы. Рядом с Элиа снова села донна Лаура и, как заметил Вианданте, он что-то иногда отвечал на её настойчивые вопросы, но сам с ней не заговаривал. Похоже, между любовниками пробежала кошка.
Амедео Линаро подошёл к сестре и что-то тихо проговорил той на ухо. Она ответила сердитым взглядом. Короткий плащ мессира Амедео распахнулся и Вианданте заметил на его штанах бракетт — дурацкий покрой штанов, который подчёркивал детородные органы мужчины. Нечего и говорить, что подобная демонстрация едва ли существующих мужских достоинств показалась инквизитору совершенно неуместной.
Вианданте заметил и ещё двух человек. Первый — так и не сумевший состариться юноша с отброшенными с высокого лба седеющими волосами, большим птичьим носом, глазами встревоженными и больными. Второй — невысокий мужчина средних лет с чертами брутальными и жёсткими. На его вопрос, кто они, Элиа прошептал, что это местный капеллан синьор Джулиано Бельтрамо и хозяин ломбарда синьор Анджело Пасколи. О последнем Элиа счёл нужным добавить, что он вхож к князю-епископу. Пасколи что-то настойчиво втолковывал Бельтрамо. Похоже было, его аргументы не убеждали собеседника, но и возразить капеллан не решался.
Антиквар же Роберто Винебальдо, человек весьма состоятельный, как заметил Элиа, сидел за столом с неизменно кислым выражением на желтоватом, слегка обрюзгшем лице, глядел в тарелку и слегка морщился. Не язвенник ли, подумал инквизитор, но не счёл нужным выяснять этот вопрос.
Не обошлось и без мерзейшего искушения. Донна Фриско неподалеку от Леваро что-то нашептывала на ухо донне Гвичелли, обе то и дело бросали на инквизитора странные взгляды и перешептывались. Империали заметил, что прокурор слышал разговор женщин и странно порозовел, потом закусил губу и опустил голову. Воспользовавшись началом танцев, Вианданте подошёл к подчинённому и поинтересовался, что случилось? О чём говорили женщины? Элиа смутился и пробормотал, что это просто был глупейший разговор и ничего больше…
— Обозначьте же для меня степень его глупости, Леваро.
Элиа бросил на начальника странно мерцающий взгляд. Потом пожал плечами, и поднял вверх дугообразные чёрные брови, словно говоря: «Видит Бог, вы сами этого хотели…», тихо уведомил инквизитора:
— Среди местных женщин бытует невесть откуда взявшееся убеждение, что достоинства мужчины находятся в непосредственной связи со строением его икр и запястий, и чем они мощнее, тем больший пыл проявляет мужчина на ложе. Эти особы разглядывали вас и решили, что в «дни милосердия» обязательно навестят Трибунал… — Элиа умолк, потому что в глазах Вианданте полыхнуло синее пламя, тот прошипел что-то то ли на генуэзском, то ли на болонском диалекте, причём сказанное отнюдь не принадлежало, видимо, к образцам высокого слога. Элиа развёл руками, давая понять, что он всего лишь сообщил услышанное и за него ни в коей мере не отвечает.
Когда Вианданте покидал собрание, Лаура Джаннини нежданно оказалась рядом и с вызовом спросила, правда ли, что мессир Империали отыскал убийц мессира Гоццано? Инквизитор с укоризной посмотрел на Элиа, хотя всерьёз, разумеется, не сердился, ведь тот разболтал своей пассии то, что завтра узнает весь город. «Да», ответил он и слегка поклонился. Донна Лаура дерзко выразила надежду, что также быстро будет найден и тот негодяй, что убил её подругу Аманду Леони. Леваро перехватил недоумённый взгляд инквизитора и, опережая его вопрос, торопливо сказал, что донна Джаннини имеет в виду Ликантропа.
На обратном пути Вианданте поинтересовался у Леваро, что тот скрывает? Что за Ликантроп, о котором он до сих пор ничего не знает? С обычной для веронца живостью прокурор воздел руки и очи горе. Этот жест призван был продемонстрировать инквизитору, что синьор Леваро абсолютно чист, ничего не имеет нужды скрывать, если же и не успел довести до сведения его милости некоторые обстоятельства этого дела, то лишь по той причине, что был по самые уши загружен расследованием дела Гоццано. Non posso farmi in quattro parti?! Не могу же я разорваться?!
Впрочем, была и ещё одна причина для молчания: рассказывать было нечего. «Подозреваемых и доносов нет. Два трупа молодых женщин — в них опознали донну Аманду Леони и донну Джиневру Толиди — отыскали на местном кладбище обезображенными и расчленёнными. Раны были не ножевые, но словно рваные зубами волка. И ещё одно обстоятельство: обеих женщины, и об этом знают только два денунцианта, поклявшиеся на Четырех Евангелиях молчать, заклеймили. Клеймо, судя по отпечатку на ягодицах, представляет собой какое-то жуткое тавро с дьявольской мордой, вписанной в пентаграмму, которая, в свою очередь, окружена полукругом, по форме напоминающим волчью лапу. Отсюда и пошло — Lupo mannaro, Оборотень, Ликантроп». «Ничего себе…». «Это не всё. Трупы нашли в объятьях скелетов, в разверстых могилах. Первый труп обнаружили вскоре после смерти Гоццано. Второй — около трех недель назад. По некоторым данным понятно, что убийца — мужчина». «Изнасилование?»
Леваро с отвращением кивнул.
— Да и не дотащила бы никакая баба трупы-то до погоста.
— Ваша подруга знала убитую?
— Нет, нет, умоляю вас, мессир Империали…
— Как же нет, — изумился инквизитор, — когда она сама говорит, что они были подругами?
Синьор Леваро вновь замахал руками. Его не поняли. «Да, донна Лаура Джаннини дружила с донной Амандой Леони, но зачем же говорить, что донна — его, Леваро, подруга? Для этого нет оснований…». Вианданте усмехнулся, но ничего не ответил. В конце концов, старая истина права. Ни один мужчина никогда ещё не попадал из-за женщины в лапы дьявола.
