Я думал, что, наверное, этот пёс никогда не заживёт по-человечески. Время шло, а всё продолжало рушиться. Я упустил такой шанс! Лучше не становилось, скорее наоборот — всё хуже и хуже.
Но мне не хочется больше говорить об этом. Я хочу прыгнуть вперёд, в счастливое время, в тот сладкий 1974 год...
* * *
Когда «Рубеттс» добрались до первого места в хит-парадах, я отправился на Хэрли Стрит, подлечить колено. Перед взлётом «Рубеттс», я участвовал в гастрольном шоу Барри Блу, которое открывало арену Болтона для 2 000 орущих детей. В результате гостеприимный бар принял несколько большее, чем предполагалось, количество посетителей. Но развязка была впереди. Когда мы уже почти подъехали к гостинице, я выскочил из автобуса прямо на ходу. Я подумал, что смогу прыгнуть на травянистую обочину дороги, но Джефф Дэйли, «Саквояж», (это прозвище он получил от того, что никогда не помогал выгружать чемоданы из опустевшего автобуса) прыгнул мне прямо на спину, когда я уже летел на скорости 20 миль в час, и хрящ в моём правом колене естественно выскочил.
Мне удалось как-то продолжать тур с одним левым коленом. Невероятным образом, прихрамывая, я перетаскивал свои барабаны с сессии на сессию, заказанные в Лондоне. Как только в успешном графике «Рубеттс» появилась пауза, я воспользовался этой возможностью и поспешил к физиотерапевту, госпоже Роберст на Хэрли Стрит, которая была замужем за известным доктором, в своё время оказавшим «Битлз» «дополнительное содействие» в приобретении некоторых снадобий, и та песня Dr. Roberts из White Album посвящается именно ему.
Выходя из кабинета после первой процедуры, я увидел в приёмной какого-то хилого человека.
Кит Мун[14].
Он очень приветливо обратился ко мне — похоже, что он знал меня. Возможно от того, что в то время мы были, чуть ли ни в каждой газете и телепередаче, а может он был превосходным пустомелей, тем не менее он обратился ко мне:
— Привет, дружище, — и протянул свою повреждённую руку.
— Что случилось, Кит? — спросил я, глядя на огромный порез на его запястье.
— А, это что ли? Вчера на вечеринке кто-то подбросил вверх нож, а я попытался его словить.
— Понятно.
Он мило расспрашивал меня о группе, колене и о многом другом. Вряд ли он помнит, как несколько лет назад в одном клубе в богатом районе, послушав нашу игру, любезно купил всему ансамблю выпивку. Мы были очень тронуты такой добротой.
А в другой раз, он приехал немного раньше, когда мы ещё выгружали оборудование. Он установил в своей Бентли громкоговоритель, а микрофон подключил внутри, возле руля. И пока люди, торопясь, пересекали маленькую оживлённую улицу мимо клуба, он орал в микрофон: «Прочь с дороги, чёртовы идиоты!» или что-то в этом роде. Пешеходы в ужасе шарахались от говорящего автомобиля, но так смешно было наблюдать, как он использует свои штучки. Он был замечательным, как и все мы в своём роде, но пал жертвой чрезмерности, как и многие из нас.
Антидепрессанты, успокоительные, кокаин, героин, ЛСД и мой яд — выпивка, — стали лучшими друзьями музыкантов. Мы и понятия не имели, что, принимая их, приглашаем наших бестелесных друзей присоединиться к нашей вечеринке.
* * *
Мы — сборище забавных парней, разве не так? Но не можем же мы ждать до бесконечности возможности вырваться из круговорота борьбы за существование и лишений, и сразу ощутить объятия успеха, побед, обожания и известности.
Но когда мы начинаем жить спокойной и размеренной жизнью, сразу хочется писать песни вроде I miss the hungry years, Yesterday и т. д., как будто есть в этом что-то мистическое, необыкновенное, навевающее тоску по сентиментальной любви. Для меня же ничего такого замечательного или мистического в то время не было. Напротив, оно было сложным и сомнительным. Оглядываясь назад, находясь на безопасном расстоянии, я вспоминаю, как работал на одном медно-стальном заводе в Брауне. Там были мостовые краны, движущиеся по верхним рельсам. Каждый раз я говорил себе, нужно кончать с этой грязной работой по укладыванию массивных тяжеленных скользких труб, что потом поднимались подъёмными кранами и грузились на ожидавшие грузовики. Однажды, холодным утром я подумал, почему бы мне не добиться уважения у моих коллег. Нужно сделать так, чтобы меня, наконец, заметило начальство, и тогда я получу место крановщика. Там, вдали от всеобщего обозрения я смогу практиковать вращение барабанными палочками, изучать музыкальные азы и учиться читать ноты. Возможно, таким способом я смогу оказаться в финансовом раю, к которому, в чём я ни капельки не сомневался, принадлежу.
Зимой открытый завод, буквально вымораживался. Те, кто непосредственно занимался погрузкой холодных скользких металлических труб, мучились ужасно. Вот я и решил взяться за решение этого вопроса, чтобы заработать славу в глазах товарищей, а заодно и работу крановщика. От имени коллег я смело обратился к управляющему, господину Бину[15] и пожаловался от имени ребят, что нам очень холодно. С сугубо деловым йоркширским акцентом он невозмутимо ответил: «Многие годы я работаю здесь, и до настоящего момента пока никто не жаловался».
Тогда я воспользовался советом папы, который обладал характером профсоюзного деятеля. Я решил тайно создать свой профсоюз. Получив подпись 40 рабочих, я гордо отправился к господину Бину доложить ему, что мы теперь — профсоюз, и у нас есть права. Мы не присоединились к авторитетному профсоюзу, но те 40 подписей, которые мне удалось собрать, имели значительный вес.
Совершенно обескураженный моими догадками, что он ничего не предпринимает для блага своих подчинённых, господин Бин спросил с неохотой: «Так чего тебе надо?» Еле скрывая свою радость, я смело ответил, что мы хотим, чтобы в цеху поставили жаровни, и я сам буду следить, чтобы их вовремя заполняли топливом и жгли до самого конца зимы. С трудом справляясь с замешательством, причиной которому стал 18-летний выскочка, с издёвкой в голосе он спросил: «Да? А может ещё чего-нибудь?»
На что с явным волнением в голосе я ответил: «Коль вы интересуетесь, да, сэр. После окончания зимы я хотел бы получить работу крановщика, если, конечно, это возможно. Не сомневайтесь, я буду хорошим работником, и у меня практически не останется времени на выслушивание бесконечных жалоб и предложений по усовершенствованию профсоюзной деятельности...»
Он не сказал ни слова, но улыбка скользнула по его непроницаемому лицу. Той же зимой у нас появились жаровни, а весной я получил вожделенное место крановщика. Наступила райская жизнь.
* * *
Зима 1964 г. «Битлз» прочно обосновались на мировой сцене. Я мечтал присоединиться к ним с группой музыкантов из Ливерпуля, их цитадели. Это были эксцентричные парни из группы с крутым названием Mad Hatters «Сумасшедшие шляпники» (Сумасшедший шляпник — персонаж из «Алисы в стране чудес»). Все выходные я проводил с ними, а с понедельника по пятницу работал у себя в Эссексе крановщиком. Mad Hatters — это сборище психов, вечно без денег, в надежде, что им удастся обольстить Госпожу Удачу. Их барабанщик покинул группу, отработав несколько суровых недель, за которые ему не только не заплатили, но и поесть не дали. В результате, он заявил, что это уж слишком, и в одно мрачное утро, пробудившись под зонтиком, установленным над так называемой постелью для защиты от капель, падающих с прохудившейся крыши, он угрюмо отправился домой, пешком. Так или иначе, они узнали обо мне и мигом Остин, Джой и Джон решили осуществить замену. Мы собирались конкурировать с «Битлз». В первые несколько недель работы не было, поэтому парням пришлось воровать еду из холодильников, расположенных в подвалах кафе Тины. В кромешной ночной тьме они крались вниз по лестнице, чтобы утащить кусочек стейка и поджарить его на свечах в своём пристанище. Они очень рисковали, поскольку Тина и её муж не проявляли милосердия. Заметив нарушителей спокойствия или пьяниц, они быстро вышвыривали их из своего кафе. Возвращаясь вечером с концерта в Ист-Энде, я лично видел, как ребята вытерали с лица кровь, а ещё вылетевшее из двери стекло.
Через несколько месяцев мы начали понемногу играть в пабах и действующих мужских клубах. Регулярно мы выступали в «Магните и росинке», расположенном внизу, прямо у Лондонских Доков. Одним вечером мой закадычный заводской приятель, Билли, приехал послушать нашу игру. Он стоял в толпе и наслаждался шоу, пока рядом не завязалась драка. Для «Магнита и росинки» потасовки не были привычным явлением. В таких ситуациях хозяин питейной, немного ненормальный, всегда просил нас продолжать выступление для усиления драматизма ситуации. Будучи «Сумасшедшими шляпниками», мы так и поступали. Но в тот вечер я не отрывал глаз от Билли. Он был уроженцем Уэст-Энда и не привык к грубым выходкам жителей Ист-Энда. Он наблюдал за движениями кулаков, ног, наполнением бутылок, но только до тех пор, пока его самого не втянули в драку и не опрокинули на пол. Он заметил ещё одного парня с нашего завода, Роберта, который тоже поспешил на помощь другу. Так и его затащили в драку.
