В те дни я напал на дерзновенные слова преп. Исаака Сирина: «Творящих знамения, чудеса и силы в мире не сравнивай с безмолвствующим с ведением. Бездейственность безмолвия возлюби более, нежели насыщение алчущих в мире и обращение многих народов к поклонению Богу». [3] Я никогда не отваживался сравнивать себя с отцами или применять к себе их слова вполне, но некоторая аналогия опыта должна наличествовать, иначе навсегда мы останемся вне истинного познания духовных реальностей. Мой ум не шел на риск раскрыть адекватно то состояние, в котором пребывал святой Исаак, высказывая сие, превосходящее меру человека, видение. И сейчас я скажу относительно меня самого лишь немногое.
Неведомая для меня благость Бога в первые годы моего обращения ко Христу «жестоко» бросала меня в беспредельность, давая мне ощутить мое ничтожество, мое истощание, мое «ничто». Чрез этот дар очищалось мое сердце от смертоносной язвы гордости и становилось способным в любви и мире созерцать Бога, — воспринимать от Него новую жизнь, нетленную.
Все мы, потомки Адама, носим в себе последствия его падения, о котором говорит Откровение; но не все живут его с одинаковой глубиною осознания онтологических измерений сего бедствия. Глубинный психоанализ Человека — образа Божия — начинается с первых страниц библейского Откровения, а не с родильного дома. Гордость, как явная или скрытая тенденция к самообожению — извратила сердца людей; едва мы увидим в себе некоторые признаки духовного восхождения, как этот змий подымает свою голову и тем омрачает ум, пресекает видение, удаляет от Бога. Теперь вижу, что мое крайнее невежество в начальный период оказалось для меня спасительным. В молитве моего отчаянного покаяния Господь давал мне непосредственно наставления, и тщеславие не прикасалось ко мне. Напрашивается вывод, что до конца сокрушенный раскаянием дух наш — оказывается способным к восприятию действий Божиих. Приведенные выше слова святого Исаака в том смысле соответствовали моей духовной истории, что познать Истинного Бога было для меня важнее всех событий мировой политической жизни. Моя жажда Бога была существеннее, чем все остальные стороны здешнего бывания. Без сего знания — о человеке и Боге — я ощущал себя во мраке; вне Христа не было никакого исхода из темного подвала. Да и во всей вселенной я видел лишь отвратительный узел людских страстей. «Узел» — неразрешимый ударом материального меча.
Человек родился в мир (Ин. 16:21). Я увидел его чрез Христа. Он, человек, богоподобная ипостась, рождается как потенция; проходит процесс своего становления, сначала в пределах сего мира, затем должен достигнуть сверхкосмических измерений чрез следование Христу, победившему мир (космос): Мужайтесь: Я победил мир (космос) (Ин. 16:33).
Я повторяюсь: Господь даровал мне благодать смертной памяти и благословенного отчаяния. «Смертная память» ставит человека пред вечностью, сначала в ее отрицательном аспекте: все бытие видится объятым мраком смерти. Затем снисходит на душу Свет Богоявления, с победой над смертью. «Отчаяние» же было следствием осознания моей далекости от Бога. Сии два: смертная память и отчаяние явились крыльями для перелета через бездну. Страшный и длительный опыт сей был Божиим благодеянием: благодаря ему «снято было с сердца моего древнее покрывало», не допускавшее меня до разумения новозаветного Откровения во Христе и Духе Святом (ср: 2 Кор. 3:13–18).
Все нелепое и страшное на мировой сцене; все банальное и скучное в людской повседневности — в результате слагается в противоречивую, но все же грандиозную картину. И великое, и малое — все так или иначе отражается в каждом из нас. Из многих контрастов: зла и добра, мрака и света, печали и радости, безумия и мудрости, любви и ненависти, немощи и силы, созиданий и разорений, рождений и смертей — создается всеохватывающее видение Бытия. От неисчислимого множества навязанных терзаний и издевательств — унижен человек, попрано его достоинство. Душа в отчаянии от этого зрелища. И вдруг до ее, души, сознания донеслись слова Христа: «ЧЕЛОВЕК РОДИЛСЯ В МИР» (Ин. 16:21) — в их вечном значении даже для Бога. И от этой радости забываются все бывшие ранее болезни и скорби.
Заповеди Христа выражены в немногих простых словах, но чудным образом следование им приводит к тому, что дух наш раскрывается в томящей жажде обнять все небесное и земное (Еф. 1:10) в заповеданной любви. А разве мыслимо, чтобы вызванные из «ничто» обладали такой силой? Конечно, невозможно нам, если мы исходим из самих себя, вместить в сердце все мироздание. Но Сам Творец всего сущего явился в нашем образе бывания и действенно показал, что природа наша создана способною обнять не только тварный космос, но и воспринять полноту Божественной жизни. Без Него мы не можем сотворить ничего (ср.: Ин. 15:5), но с Ним и в Нем все становится доступным: не без «боли», которая нам необходима во-первых для того, чтобы мы осознали себя свободными личностями (ипостасями), во-вторых — чтобы на Суде Господь смог даровать нам Свою жизнь в неотъемлемое от нас обладание (ср.: Лк. 16:10–12).
Переноситься умом при всяком страдании нашем в мировые измерения — уподобит нас Христу. Такая направленность мысли сделает каждое явление в нашем индивидуальном бывании откровением о происходящем в мире людском. Чрез нас пройдут потоки космической жизни, и мы сможем живым опытом познавать и Человека в веках временных, и даже Сына человеческого в Его двух естествах. Именно так, в болезнях, растем мы до космического и мета-космического самосознания. Проходя чрез опыт истощания в следовании за Христом, сораспинаясь Ему, мы становимся восприимчивыми к беспредельно великому Божественному Бытию. В изнурительной покаянной молитве за весь мир — мы духовно сливаемся со всем человечеством: становимся универсальными по образу универсальности Самого Христа, носящего в Себе все существующее. Умирая с Ним и в Нем, мы уже отсюда предвкушаем воскресение.
Господь страдал за всех нас. Его страдания воистину покрывают все болезни истории нашей по падении Адама. Чтобы познать как должно Христа, и нам самим необходимо включиться в Его страдания и переживать ВСЕ, если возможно, как и Он Сам. Так и только так познается Христос-Истина; то есть бытийно, не отвлеченно, не чрез психологическую или умственную веру, не преложившуюся в жизненный акт.
В начале моего возврата ко Христу уже с несколько углубленным разумением того, Кто есть Иисус, изменилось сердце мое, и по иным направлениям пошла моя мысль. Из переживаемых мною внутренних конфликтов я спонтанно переносился в мир людской, и чрез это пришло ко мне сострадание всему человечеству. Из этого опыта родилось понимание, что всем нам нужно жить выпадающие на нас испытания не только в узких рамках нашей индивидуальности, но непременно исходить духом из оков телесной ограниченности на мировые просторы. Иными словами: сознавать, что чрез нас проходят потоки все той же космической жизни, которая течет в жилах всякого человека. Это, казалось бы, естественное психологическое движение привело меня к тому, что я стал переживать постигавшие людей болезни, бедствия, распри, вражды, стихийные катастрофы, войны и подобное с умноженным соболезнованием. В этом нормальном в существе импульсе оказался корень, из которого вырос для меня драгоценный плод: жить все человечество, как самого себя, как мою собственную жизнь. Именно сие предписано нам заповедью — возлюби ближнего твоего, как самого себя (Мф. 22:39), конечно, в христианском понимании: а кто мой ближний? (см.: Лк. 10:29–37). Разрастаясь и усиливаясь с годами, мое сознание естественно шло к последним границам мира, к преодолению сих пределов: к Беспредельному. С благодарностью к Богу вспоминал я все нелегкое, перенесенное мною за время первой мировой войны; страшные разрушения, казалось, всей государственной жизни страны; революционные сражения по всем просторам России, с неустранимыми опасностями для всех и каждого; крайние стеснения во всем потребном для нормальной жизни; отрыв от того, что важно и дорого душе и уму; мучительное стояние пред безумием всего происходящего… Так вошел я в трагизм современной истории. Позднее проник уже к ее истокам: библейскому повествованию о падении Человека.
Потрясающая картина. И это еще не конец: Еще раз поколеблю не только землю, но и небо (Евр. 12:26).
Так я приблизился к великой тайне «образа Божия» в нас: Персоне. Он открылся нам в Имени — АЗ ЕСМЬ СЫЙ. Да, мы образ Его. Предстоя Ему в молитве, дух наш одновременно и торжествует, и болезнует: торжество — от созерцания реальностей, превосходящих земное воображение; болезнование — от ощущения своего ничтожества, никак не могущего вместить Божьего дара. Так от самого начала нашего Свыше рождения томится душа. Мы, конечно, растем, но сей рост кажется нам медлительным и к тому же мучительным. Можно сказать, что вся христианская жизнь сводится к «болезням рождения» для вечности (ср.: Ис. 26:17–18 согласно «Септуагинте»).
