Ваффи навострил уши. Он проснулся несколько минут назад, но, как и Давиду, ему не хотелось вылезать из-под одеяла, поэтому он просто лежал и молчал. Давид и Лейла были поглощены беседой и не замечали его. Вначале Ваффи не очень прислушивался к разговору, но последние слова Давида больно ранили его сердце, потому что это была правда. Он закрыл глаза и притворился спящим. Ему требовалось время, чтобы обдумать то, что он услышал о себе.
Давид был младше его, но все же он, Ваффи, почти лишился рассудка от страха, а Давид держался спокойно и бесстрашно. Неужели тот самый Иисус, о котором иногда говорил Давид, помог ему перестать бояться смерти и темноты? А что, если и правда рядом с ним все время, незримо оберегая, присутствовал Некто, Кого Ваффи не знал, но Кто был хорошо знаком Давиду; и этот Некто и спас их! Если всё на самом деле так, Ваффи хотел бы подружиться с этим Незнакомцем. Он до сих пор не мог без содрогания думать о темном, безбрежном океане. Но Давид, казалось, больше вспоминал не о страхе, а о том, Кто был с ними и Кого Ваффи еще не знал. В жизни так много зла и несправедливости! И это было известно Ваффи лучше, чем Давиду. Как было бы здорово, если бы рядом с тобой всегда находился кто-нибудь, кто заботился бы о тебе и оберегал тебя. Может быть, когда они опять будут играть в саду за домом, он попросит Давида рассказать ему об этом.
Ваффи лежал, наполовину погруженный в раздумья, наполовину в сон, а эти двое все продолжали разговаривать. В маленькой хижине стало почти совсем темно, но через проем открытой двери они могли видеть краешек бледно-желтого неба. Теплый воздух вкусно пах супом из куропатки. Вернулась хозяйка Лейлы со своими детьми и зажгла лампу. Ваффи уже не притворялся спящим; подстилку придвинули поближе к огню и уселись вокруг тлеющих углей. Все это время Давид напрягал свой слух, чтобы услышать звук шагов, которых он никак не мог дождаться.
А ждать пришлось до самых сумерек. Сначала он услышал собачий лай, а затем мужские голоса; Давид вскочил на ноги и выбежал во двор, распугав кур, которые кинулись от него врассыпную, и тут же оказался в руках отца, перескочившего через узкую брешь в колючей кактусовой изгороди. Отец еще и еще раз крепко прижимал к себе сына, как будто вовсе не хотел отпускать его. Отец Ваффи тоже пришел с ним. Он бесцеремонно отстранил обнимающихся сына и отца и стал обходить двор, заглядывая под каждую корягу.
– Папа, – прошептал Давид, утонувший в отцовских объятиях, – ты ведь не расскажешь полиции о том, что произошло с нами, и не станешь доносить, правда? Мы дали слово тому человеку, который отпустил нас.
Отец рассмеялся.
– Этих людей поймали еще сегодня утром, Давид, – сказал он. – Ваффи заблаговременно рассказал своему отцу об этой лодке. Так что мы знали, что вы отправились на берег, и отец Ваффи предположил, что, возможно, вы попались на глаза этим торговцам оружием. К полуночи на всем берегу были расставлены патрули, и полиция перекрыла все дороги, ведущие к границе. Сегодня рано утром лодку обнаружили в заливе; вероятно, она заплыла туда еще до рассвета. Ружья нашли в горах; их спрятали в кузове грузовика под замороженной рыбой, а контрабандистов выследили и арестовали сегодня днем. Честное слово, они должны радоваться тому, что отпустили вас целыми и невредимыми. За контрабанду их накажут, но не чересчур, а если бы они что-нибудь сделали с вами, их ждало бы суровое наказание.
– Ах! – воскликнул Давид. С одной стороны, ему было жаль этих бесстрашных мужчин, но мысль о том, что их поймали, принесла ему все же некоторое облегчение. Данное им обещание держать в тайне все, что с ними произошло этой ночью, тяжелым грузом лежало у него на сердце, и хотя он не нарушал слова, но больше уже не хотел быть хранителем подобных секретов. Давид повис на могучем плече отца.
– Давай пойдем домой, к маме, – тихо попросил он.
– Скоро, – сказал отец, – очень скоро мы будем дома, но сперва нам нужно отблагодарить Лейлу и этих добрых людей. Мама знает, что тебе уже не грозит никакая опасность, поэтому нам можно не торопиться.
Тем временем стол уже был накрыт. Суп перелили в глубокую глиняную тарелку, разложили куски свежего хлеба. На полу хижины гостей ждали подстилки и коврики, и они уселись на них, вдыхая щекочущий ноздри густой аромат супа. К нему примешивались запахи горящего в лампе масла и кисловатого хлеба. Мужчины, прижимая к себе своих сыновей, принялись за еду, а Лейла и ее хозяйка присели чуть поодаль, готовясь услужить, если понадобится, и подготавливая все, что нужно для чая.
Все воздали должное вкусному ужину. Все, за исключением Лейлы, наперебой обсуждали события минувшей ночи. Девочка сидела молча, скрестив руки, и на сердце у нее было неспокойно.
Отец Давида пришел так быстро, и сразу после ужина все они уйдут. У нее не будет возможности поговорить с Давидом наедине и задать вопросы, которые теснились в ее голове. Лейле очень хотелось вкусить Хлеб Жизни, узнать как можно больше об Иисусе, но, по всей видимости, такой возможности ей не представится. Но все же Давид успел сказать ей несколько важных слов, которые глубоко запали ей в душу. Ей нужно стать непохожей на всех остальных и быть, как светило в мире. Иисус будет содействовать в этом. Она еще не знала, как это произойдет, но Давид обещал, что Он обязательно ей поможет.
Ужин закончился, и врач выразил желание немедля пуститься в обратный путь. Он поднялся, благодаря радушных хозяев. Лейла подошла и заглянула ему в лицо; при свете лампы ее глаза блестели от слез.
– Неужели Вы ничего не скажете им? – прошептала она. – Они никого не станут слушать кроме Вас.
Отец Давида остановился в нерешительности. Он знал, что жена уже беспокоится о них с Давидом и что сгустившиеся сумерки и разбитая горная дорога не позволят быстро добраться до дома. Но, пока он стоял, вглядываясь в девичье личико, на котором застыло умоляющее выражение, снаружи послышались шорох и чей-то торопливый шепот, сопровождаемый хлюпаньем, как будто кто-то ступал по грязи. Залаяла собака, заплакал ребенок. Звуки шагов стихли.
– Кто там? – спросил хозяин дома.
Напряженное молчание продлилось несколько мгновений; затем со двора послышался робкий голос:
– Это больные из деревни. Мы узнали, что в ваш дом пришел врач.
– Войдите, – велел им хозяин, и несколько человек вошли в комнату, распахнув настежь входную дверь. Вот что это были за люди: тщедушный старик, ноги которого сплошь покрывали болячки, женщина с тощим ребенком, на лице которого виднелись следы кори, еще одна несчастная, вероятно, полуслепая, и мать, державшая на руках младенца – калеку. Лица пришедших светились надеждой и верой, их состояние не требовало пояснений; все ждали, что скажет врач.
– Послушайте меня, – обратился к ним отец Давида. – Сейчас у меня нет с собой никаких лекарств, и я тороплюсь домой. Сегодня среда. В субботу я вернусь сюда. Я принесу вам лекарства и Книгу, в которой говорится о том, как попасть на небеса. Скажите всем больным, чтобы они ждали меня в полдень. Обещаю, что обязательно приду.
– И я приду, – неожиданно сказал Давид.
– И я, – глухо повторил за ним Ваффи.
Лейла ничего не сказала. Маленькой служанке не следовало показывать прыть в таком деле, но она стиснула от радости руки и отступила назад, в тень, где стояла корзина для зерна. Пришедшие тоже были довольны.
– Только не забудьте, только не забудьте, обязательно приходите! – повторяли они, когда гости, еще раз от всего сердца поблагодарив хозяев, наконец-то смогли выйти из дома. Взошла луна, и прихотливо изогнутые оливы стояли в ее свете подобно привидениям. Ваффи и Давид хотели было порезвиться на приволье, но их ноги так сильно болели, что об этом пришлось забыть до лучших времен.
Мальчики с довольным видом уселись в машину вслед за своими отцами и приготовились к длинному путешествию по неровной горной дороге. Автомобиль медленно ехал по изрытому копытами мулов пути, и вокруг не было видно ничего, кроме очертаний серебристых гор на фоне звездного неба.
После шараханья и прыжков машина в конце концов выбралась на ровную дорогу. Папа Давида прибавил скорость, и они помчались сквозь тьму, слушая ровное урчание двигателя. И вот уже слева, впереди замаячили огни города, а справа их взорам открылась просторная гладь моря. Давиду казалось, что он уже много лет не видел свою маму. Столько всего произошло в его жизни за один только день! Он чувствовал, что уже не был прежним Давидом, каким его все знали. «Теперь, – думал он, – я вырос, и моя жизнь навсегда изменится».
Он увидел бухту. Потом машина начала подниматься по склону утеса. Вскоре можно было разглядеть оранжевый свет в окнах больницы, на крыльце которой под фонарем стояли мама, Джоана и Ералаш. Отец остановил машину напротив них, и Давид бросился к двери, случайно задев отца Ваффи локтем, кубарем выкатился из машины и упал в объятия теплых материнских рук. Джоана от радости нетерпеливо тыкалась носом в его штаны, а Ералаш без умолку лаял, лаял и лаял. Давид был дома!
