Значит — в главном нет поводов для нападки на своего единоверца. За что же тогда «наверное хороший человек и при том церковно верующий раб Божий Константин» избирается объектом публичной критики?
Во-первых, он обвиняется в том, на концерте из-за «плохой» роковой музыки трудно разобрать «хорошие» слова его песен — «Кинчев оправдывает себя тем, что молодежь не будет слушать ничего кроме рока, потому важно дать им правильные слова, но в таком обрамлении, к которому они привыкли. Не лукавство ли это? Ведь на концертах подобных лужниковскому, слова всегда имеют второстепенное значение (да их почти и не слышно), а главное — общая атмосфера зала, которая создается прежде всего шумовыми и световыми эффектами, и в «православном роке» они такие же, как и в самом неправославном».
Вот сразу видно, что Людмила Ильюнина не была на том концерте, который так возмущенно описывает. Дело в том, что алисоманы наизусть знают песни и стихи своего кумира — даже прежде премьеры нового диска (поскольку на концертах они начинают звучать раньше, чем появляется тираж нового диска). Для меня это было как раз радостной неожиданностью: видеть, как сотни молодых ребят вместе с Кинчевым поют такие слова, для которых не находится места в демократическом телеэфире…
Во-вторых, Ильюнина возмущена тем, что «с его уст вместе с молитвами слетают «крепкие словечки»». Это неправда: ни в жизни, ни на сцене Кинчев не матерится. Самое крепкое его «словечко» — «грязь».
В-третьих, возмущение критикессы вызвали «Голый торс, руки, разрисованные татуировками и короткие шорты. Но главное, о чем автор «Коммерсанта» умолчал: в этот «сценический костюм» входит нарочито большой и блестящий нательный крест. А за спиной поющего вспыхивают пятиконечные звезды, Андреевский флаг с крестом, руки «фанатов», поднятые в сатанинском жесте. И тут хочется сказать: «стоп». Даже описывать все увиденное не хочется».
Впервые вижу, чтобы один православный человек попенял другому православному человеку за то, что тот не снял нательный крест. Никакого «сценического» креста у Кинчева нет. Это обычный нательный крестик, который на нём постоянно, и крестик этот ничуть не выдается ни по украшениям, ни по размерам (что хорошо видно на фотографии, помещенной в «Коммерсанте»).
Появление на экранах пятиконечных звезд вполне сюжетно оправданно — потому что Кинчев поет об антихристовой грязи, затопляющей всё…
Пальцы, изображающие рога, изображают именно и только рога, а не сатану. Мне как диакону на каждом всенощном бдении приходится возносить молитву: «Возвыси рог христиан православных». Рог — это просто знак силы. Силен же не только сатана. Гораздо сильнее Бог и Его Церковь. Поэтому так часто упоминается рог в книгах Священного Писания — от Пятикнижия («благословение Явившегося в терновом кусте да приидет на главу Иосифа и на темя наилучшего из братьев своих; крепость его как первородного тельца, и роги его, как роги буйвола» — Втор. 33, 16–17) до Апокалипсиса (Откр. 5, 6). Кинчев же поясняет своим фанатам, что пальцы, сложенные в рога, должны ими пониматься как удар по сатане, как отпор греху.
«Голый торс, руки, разрисованные татуировками и короткие шорты». Может ли проповедник быть обнаженным? К любому случаю ли приложима формулировка Ильюининой — «Если человек не скрывает свою наготу, а наоборот, выставляет ее напоказ, о таком человеке говорят «бесстыжий»»?
В истории христианства известен голый миссионер: пресвитер Юлиан, поехавший с миссией в Эфиопию, где из-за невыносимой жары с 9 утра до 4 часов дня вел свои беседы с язычниками нагим, сидя в пещере по шею в воде… А в итоге — «обучил и крестил царя, его вельмож и много народа с ними»[384].
Нагим ходил по московским морозам Василий Блаженный. Кстати, Людмила Ильюнина в своей статье упоминает, что на кинчевский концерт надо было пробираться по мокрому снегу. Могу свидетельствовать: в зале было прохладно, сквозняки были преизрядные. Так что с «голым торсом» Кинчев стоял отнюдь не ради своего удовольствия. Работа у него такая.
Если бы с его обращением поменялось всё — всё в его творчестве, и знаменные распевы заменили бы рок-аккорды, а стилизованный кафтан прикрыл бы его татуировки — то он потерял бы всю свою аудиторию. А, значит, и все свои миссионерские возможности. Человек выставляет себя на сквозняки (и в буквальном смысле, и в переносном) ради людей, а не ради «ячества».
Вообще одежда миссионера — особый и интересный вопрос. При разговоре о том, «како надлежит одеватися христианину», я вспоминаю ехидные слова христианского и гонимого писателя третьего века Тертуллиана, которыми он начинает свой трактат «О плаще»: «Мужи карфагеняне! Я радуюсь, что вы столь процветаете во времена, когда имеется приятная возможность обращать внимание на одежду. Ибо это — досуг мира и благополучия. Благо снисходит от властей и от небес».
К одежде Тертуллиана в ту пору цеплялись все: христиан раздражал его плащ (форменная одежда профессиональных философов, которые в ту пору были, конечно, язычниками и врагами Церкви), а обычных язычников — то, что римскую тогу он променял на греческую одежду.
Спустя сто лет такая же проблема возникла у константинопольского философа Ирона, из школы киников обратившегося в христианство. «Форма одежды» у учителей философии не поменялась: плащ киника и неостриженные длинные волосы. Поскольку в большинстве своем философы были язычниками и преподавали учения античных (то есть языческих) мыслителей, то естественно, что для христиан четвертого века встретить человека с длинными волосами в церкви было столь же подозрительно и необычно, как в конце 80-х годов встретить там же человека с голубыми гэбистскими погонами.
Чтобы защитить новообратившегося проповедника от нападок, св. Григорий пишет: «Он пристыжает высокомерие киников сходством наружности, а малосмысленность некоторых из наших — новостию одеяния, и доказывает собою, что благочестие состоит не в маловажных вещах, и философия — не в угрюмости, но в твердости души, в чистоте ума. А при сем можно иметь и наружность, какую угодно и обращение с кем угодно» (Слово 25, В похвалу философа Ирона).
В общем, ничего нового в ситуации вокруг Кинчева нет. Это старый как Церковь спор о том, какие одеяния уютного и теплого благочестия может и должен снять с себя миссионер ради того, чтобы приблизиться к язычникам.
В старых книгах легко читать советы о том, что с эллинами надлежит быть похожим на эллинов, а с иудеями надо говорить на языке иудеев. Легко восхищаться мудростью древних миссионеров и благоговеть перед иконописными ликами древних юродивых. Ну, а с сегодняшними людьми можно ли быть сегодняшним, с русскими можно ли быть русским, а с молодыми — молодым?
Почему подстраиваться под вкусы и мнения стариков — не зазорно, а вот говорить на языке, интересном молодежи, предосудительно? Я еще застал времена, когда церковные иерархи посещали заведомо нецерковные и даже антицерковные собрания и при этом свои речи там корежили так, чтобы услаждать собравшихся язычников-геронтократов. Я имею в виду кремлевские банкеты и приемы по поводу 7 ноября — дня антирусской и антицерковной революции… Я помню, как архиереи и священники кланялись «вечному огню» (уж более антихристианского символа трудно себе представить).
И такие уступки освящены историей Церкви. Константинопольский собор 809 года пояснил, что церковные правила могут не соблюдаться в отношении к императору (по толкованию современного историка это означает, что «непреклонная императорская воля представляет собой форс-мажорное обстоятельство, которое дает право архиерею применить икономию, если речь не идет о покушении на устои веры»[385].
А вот миссионерское наставление константинопольского патриарха Николая Мистика, датируемое 914–916 годами: «Если ты видишь, что они (варвары-язычники) на что-то негодуют, выноси это терпеливо, особенно если ослушники принадлежат к высшему слою народа — не к управляемым, а к тем, кому выпало управлять. В отношении же подвластных можно тебе, если придется, прибегать и к более суровым и насильственным мерам, несообразностей же не следует допускать никоим образом. Когда речь идет о тех, кто обладает большими возможностями чинить помехи в деле спасения всего народа, необходимо рассчитать, как бы мы, сурово обойдясь с ними, не утратили их, вконец разъярив и полностью восстановив [против себя] и верхи, и низы. У тебя перед глазами множество примеров человеческого поведения: ведь и врач частенько отступает перед тяжестью заболевания, и кормщик не пытается сверх возможного вести свой корабль против течения, и тот, кому вверено командование, зачастую даже против желания подчиняется напору войска. Знаешь ты и то, как обстоят дела у нас: как учитель, вынужденный снести непослушание учеников, чтобы не подвергаться их глупым и нелепым выходкам, пощадит бесстыдство непослушных учеников и поддастся им на время, только бы они все-таки слушали урок»[386].
