Были у Могилы и другие весьма важные предприятия на пользу Церкви. Он трудился над исправлением текста славянской Библии и уже собирал деньги для нового издания ее в более исправном виде, чем было издание острожское. Он желал вновь перевести на славянский язык жития святых, составленные Метафрастом, и уже достал греческий список их с Афона. Но не успел окончить этих своих предприятий за преждевременною своею кончиною.
Петр Могила скончался 50 лет от роду в четвертом часу ночи под 1 генваря 1647 г. За девять дней до своей кончины, чувствуя себя больным, он написал свое духовное завещание. Здесь он словами выразил то же самое, о чем делами свидетельствовал в продолжение всей своей жизни. Выразил прежде всего свою любовь и непоколебимую приверженность к святой православной вере, в которой родился, был воспитан и провел всю жизнь и в которой теперь желал предстать пред престолом Божиим. Выразил свою любовь к просвещению, к своей коллегии и к святым храмам. «Лишь только, – писал он, – Господь Бог сподобил меня сделаться архипастырем Киевской митрополии и еще прежде архимандритом Печерской лавры, я, видя, что упадок веры и благочестия в русском народе происходит не от чего иного, как от совершенного недостатка у него просвещения и школ, дал обет Богу моему – все мое имущество, доставшееся от родителей, и все, что будет оставаться от доходов с имений, принадлежащих вверенным мне по моему служению св. местам, обращать частию на восстановление разрушенных храмов Божиих, от которых остались жалкие развалины, частию на основание школ в Киеве и утверждение прав и вольностей народу русского... И этот недостойный обет мой и намерение Господь Бог по своей благости благословил, так что при жизни моей я видел великую пользу для Церкви Божией от тех наук и много появилось людей ученых и благочестивых на служение ей. Почему, желая оставить коллегию как единственный залог мой, обеспеченною на будущее время, я подарил ей и настоящим завещанием моим даю и дарю навеки...» Затем Могила перечисляет самые дары, какие завещал на коллегию, на церкви и монастыри, на основанную им богадельню и своему единственному брату Моисею, господарю Молдавии. На коллегию он завещал пятьдесят пять тысяч злотых, бывших в долгу на киевском кастеляне Адаме Киселе; двадцать тысяч злотых, которые должен был внести отцам коллегиатам наследник Могилы за два купленные им имения, находившиеся в их заведовании; шесть тысяч злотых наличными деньгами; всю свою библиотеку на разных языках; серебряную позолоченную митру, украшенную драгоценными камнями; серебряный митрополичий крест – «в вечный знак своей любви» и саккос белого глазета, унизанный жемчугом; четвертую часть своего столового серебра; хутор Позняковщину, купленный за четыре тысячи злотых; все домы, приобретенные им, Могилою (вероятно, в Киеве), и обои из разноцветной камки – собственно студентам коллегии на их конгрегацию. Вместе с тем завещал в Софийский собор митру бархатную и три саккоса; в Печерский монастырь митру жемчужную и все остальные свои саккосы; лампаду, купленную за 72 гривны серебра; четвертую часть своего столового серебра и половину хозяйственного своего заведения в хуторе Напологах; в Спасскую церковь подле лавры, им. Могилою, возобновленную, четвертую часть того же серебра; в Богоявленскую церковь Киевского братства и коллегии святые мощи в киоте, часть Животворящего Древа в золоченом крестике и половину своего хозяйственного заведения в хуторе Напологах; на окончание и совершенное возобновление Десятинной церкви тысячу злотых наличными деньгами; на монастырь Выдубицкий пятьсот злотых наличными деньгами. Из остальных денег, какие окажутся и какие получатся от продажи домашних запасов, половину завещал раздать в разные общежительные монастыри, не имевшие никаких доходов, как-то: в Скит, в Межигорье, в Тригорье, в Крехов, в Угорник, в Мгар, в Густынь, также в девичьи монастыри и богадельни. На свою богадельню, основанную им в местечке Печерском возле святого Феодосия, завещал тысячу пятьсот злотых. Брату своему Моисею завещал благоприобретенные свои имения в воеводствах Белзском и Киевском, комнатные уборы и прочие домашние вещи, экипажи и лошадей. Под конец своего завещания Могила снова вспоминает о своей коллегии и говорит: «Что касается до моей киевской коллегии, то я отдаю ее под покровительство ясновельможным господам: Александру Огинскому, воеводе минскому, Адаму Киселю, кастеляну киевскому, Богдану Стеткевичу, кастеляну новогродскому... князю Николаю Четвертинскому и иным православным господам, которых именем милосердия Божия умоляю, чтобы этот единственный залог православной Русской Церкви при старании, попечении и покровительстве их милостей вечно пребывал для умножения славы Божией и образования православно-русских детей». На отцов же коллегиатов за все свои пожертвования Могила возлагал только ту обязанность, чтобы они как при жизни его, так и впредь обучали в киевских школах по королевской привилегии, сами жили в общине по данным им. Могилою, правилам и киевскую коллегию сохранили в целости согласно с фундациею, а по душе его совершали богослужение каждую неделю в четверг и ежегодно в день его кончины. Погребсти свое тело завещал в Печерском монастыре, в большой церкви, при левом крылосе между столбами.
Имя Петра Могилы – одно из лучших украшений нашей церковной истории. Он, несомненно, превосходил всех современных ему иерархов не только Малорусской, но и Великорусской Церкви и даже всей Церкви Восточной, – превосходил своим просвещением, еще более своею любовию к просвещению и своими подвигами на пользу просвещения и Церкви. Для своей Малорусской Церкви он оказал величайшую услугу тем, что отстоял пред королем Владиславом IV главнейшие ее права, поруганные латинянами и униатами, и мужественно защищал ее в продолжение всего архипастырского служения; восстановил в ней многое, прежде ниспровергнутое или разрушенное врагами и положил в ней начало для лучшего порядка вещей. Всей Русской Церкви оказал великую услугу основанием и обеспечением своей коллегии, послужившей первым рассадником и образцом для духовно-учебных заведений в России. Всей православной Восточной Церкви – тем, что заботился составить «Православное исповедание», принятое и одобренное всеми ее первосвятителями и доселе остающееся ее символическою книгою. Современники высоко ценили достоинства Могилы. Сам папа Урбан VIII писал к нему от 3 ноября 1643 г. послание (к предместникам Могилы этого не бывало), в котором величал его своим «почтенным братом» и старался привлечь его на свою сторону, т. е. к принятию унии, присовокупляя, что подробнее будет писать к нему о деле конгрегация кардиналов, и что если он пожелает прислать в Рим по этому делу двух своих искусных иноков, то они будут приняты благосклонно. И даже такой враг православия и православных, как Сакович, вынужден был сказать о Могиле: «Взял отец Могила церковь св. Софии в Киеве, от колико сот лет пусту сущу, а ныне так ее украсил, что от всех имеет похвалу; такожде и монастыри строит, и школы заводит, и много доброво в стране народу своему делает. И естли бы только схизму хотел оставить, а в соединении с Костелом Римским быти, без всякого размышления не токмо митрополья, но и патриаршескаго сану достоил бы быти». Не упоминаем о панегириках, какие писали Могиле православные при его жизни, а представим только некоторые их отзывы об нем уже после его кончины. Киевский шляхтич Иоаким Иерлич, видимо принадлежавший к числу лиц, не расположенных к Могиле при его жизни, и передавший в своей летописи без поверки ходившие в толпе слухи о его будто бы жестокостях по отношению к прежнему митрополиту Исаии Копинскому и некоторым монашествующим, засвидетельствовал, однако ж, в той же летописи, что он «жил на этом свете богобоязненно, хорошо и трезво, и подвизался в делах благочестивых, всегда заботясь о целости Церкви Божией и оберегая свое стадо, хотя и не чуждался мирской славы». Один из бывших при Могиле питомцев и потом наставников его коллегии, ас 1650 г. сделавшийся и ректором ее, следовательно, из числа преданных ему лиц, Лазарь Баранович, так писал о нем впоследствии в своем стихотворении: «Могила скрыла от нас нашего Могилу. При этом пастыре принялась у нас добрая нива. Не можем достаточно оплакать Могилу: был он нам отец и пастырь любезный. Любезного любезно приняли на небе, а нам бы надобен был второй Могила... Мы плачем, ты же утешен при Господе – пекись же о нас, пастырь. Пусть, сея слезами, пожнем радостью, но без твоих молитв мы этого не достигнем».
V. Общий взгляд на состояние Русской Церкви
Окончилось второе двадцатипятилетие церковной унии и борьбы с нею православия в Западнорусском крае. Это двадцатипятилетие было для православных благоприятнее предшествовавшего. Теперь они имели у себя полную высшую иерархию – митрополита и несколько епископов, тогда как прежде у них было только два епископа, а под конец оставался один. Правда, в первые двенадцать лет перемены к лучшему почти не замечалось. Польское правительство не хотело признать ни митрополита, ни епископов православных, напротив, считало их самозванцами и вначале даже изменниками и воздвигло на них сильное гонение, так что епископы не могли пребывать в своих епархиях, а должны были скрываться. Гонения, простиравшиеся не на одних иерархов, но и на всех православных, отличались прежнею несправедливостию и жестокостию, потому что в Польше все еще царствовал прежний король – иезуит Сигизмунд III и во главе унии стоял прежний митрополит – фанатик Велямин Рутский. При всем том перемена к лучшему в положении православных, несомненно, уже существовала: на защиту православия в крае выступили казаки. Если в Вильне, Полоцке и других местах правительство по-прежнему угнетало православных, то в Киеве, вокруг Киева и вообще в Малороссии, где находились казаки, этого уже не могло быть. В Киеве митрополит Иов Борецкий спокойно занимал свою кафедру и совершал свое архипастырское служение. Он созывал Соборы, рассылал свои послания ко всей своей пастве, имел свои капитулы в Киеве и даже в Слуцке, поставлял своих наместников – протопопов для наблюдения за приходскими церквами и своих уполномоченных – протов для надзора за монастырями. Православные дворяне беспрепятственно основывали и поддерживали монастыри в своих имениях. Не раз и сеймы делали православным уступки, хотя незначительные. Сам даже Сигизмунд III нашелся почему-то вынужденным утвердить своею грамотою Киевское православное братство, хотя не вдруг, а спустя почти пятнадцать лет со времени его основания.
