Эта стадия, каф ѓа-кела, — своего рода прелюдия к следующей, которая причинит боль и поможет душе получить новую информацию о всей системе мироздания и исправить себя. Душа не может излечиться до тех пор, пока не признает себя больной и не поставит диагноз. Лечение подразумевает четкое представление о том, чего ей не хватает и что требует изменений.
Пересмотреть подобным образом всю свою жизнь очень нелегко и страшно, но это часть процесса освобождения души от тела, расторжения партнерства и перехода к иной форме существования. Наблюдая за своей жизнью уже отстраненно, мы можем увидеть собственное тело, с которым прежде себя идентифицировали и которое считали старшим партнером в симбиозе «тело-душа», как на довольно-таки нелепый обезьяноподобный сгусток протеина.
Отделившись от тела, мы понимаем, насколько сильно зависели от него. Представьте, что у вас есть машина, к которой вы привязаны всю жизнь. Ваш распорядок дня полностью подчинен ее обслуживанию: ее надо помыть, заправить бензином, водить и парковать. Вся ваша жизнь — обслуживание машины, а вы — всего лишь шофер. Когда душа с ужасом осознает это, то поймет, что, потеряв тело, обретает свободу и может существовать дальше, на ином уровне, уже без обременительной плоти.
Следующая ступень после освобождения души от влияния тела называется геѓином[6]— ад. В каждой культуре свое представление об аде. Евреи уделили этому понятию сравнительно немного внимания; в иудаизме ад — не наказание, а, выражаясь современным языком, нечто напоминающее интенсивную терапию. Человек посмотрел на свою жизнь извне, душа его освободилась от тела, он осознал весь ужас некоторых совершенных им деяний и поступков, но воспоминания обо всем этом еще болезненны и он хочет покончить с ними.
Второе освобождение от своих прошлых прегрешений как раз и является тем, что мы называем муками ада. Грех — не просто нарушение некого закона, записанного в книге: все наши дела оставляют отпечаток на душе. Осмыслить свою жизнь подобным образом все равно, что, проснувшись однажды утром, увидеть ужасные наросты на собственном теле: шипы, колючки, рога и другие чудовищные уродства. У человека возникает неистовое желание освободиться от них, отрезать их от себя, но пластической хирургией тут не обойтись — освобождение достигается только через боль осмысления. Это и есть ад. Чем сильнее проступок, тем глубже оседает он в душе; чем больше связь с миром, тем значительнее его влияние на душу, тем болезненнее будет проходить процесс очищения и тем глубже уровень, на котором она окажется в преисподней.
Процесс очищения нельзя измерить земными категориями времени. У евреев нет понятия вечных адских мук[7]. Время, требующееся для очищения каждой души, зависит от жизни, которую вел человек[8] в своем земном бытии. Для тех, кому нечего стыдиться, этот путь быстр и легок, ибо их души почти не запятнаны и чисты. Тем же, кто при жизни не смог и не успел измениться, придется провести в аду больше времени. Следующий этап — назовем его раем — может начаться только после полного завершения процесса очищения.
Как и в случае с адом, в еврейской философской мысли описанию рая уделено не слишком много внимания, поскольку иудаизм занимается главным образом тем, что происходит здесь и сейчас. И тут метафорические образы тоже не имеют смысла, так как мы рассуждаем о вещах, которые наш разум, скованный чувственным восприятием, не способен постичь. Тот, кто слеп от рождения, не может понять, что такое цвет; тот, кто обременен плотью, не в состоянии представить себе духовное существование[9]. Что бы ни рисовало нам воображение — крылья и арфы или прекрасные сады и тучные пажити, — все эти образы не только несовместимы с душой, они лишь сбивают с толку тех, кто мыслит буквально. Еврейская традиция говорит о «грядущем мире», где душа наслаждается светом Б-жественного присутствия. Те, кто испытал момент блаженства, высшую радость встречи с новым знанием или восторг глубокого духовного переживания, могут иметь хотя бы отдаленное представление о том, о чем идет речь.
У тела достаточно низкий порог не только боли, но и наслаждения, потому что рецепторы не позволяют перегружать мозг. Когда мы, став бесплотными, полностью освобождаемся, безграничны не только боль, но и наслаждение. Более того, точно так же, как в аду муки от осознания содеянного зла становятся все более тяжкими, в раю постоянно возрастают понимание добра и наслаждение им. Но, в отличие от ада, который является ограниченным, имеющим начало и конец этапом (ведь его задача — выправить и искупить то, что произошло за короткий срок нашей земной жизни), радости рая вечны и бесконечны. Если, опять-таки, прибегнуть к метафоре из области физики, абсолютный ноль в температуре имеет точное определение и пределы, но температура выше нуля может быть бесконечно высокой. Очищенная и освобожденная душа теперь может соприкоснуться с Б-гом, который есть абсолютная бесконечность и суть всего. Будучи привязанной к телу и материальному миру, душа не могла постичь это, но отныне, в другом существовании, она ничем не ограничена и получает возможность бесконечного вознесения[10].
* * *
Изречение, приписываемое нескольким еврейским мудрецам, гласит: «Тот, кто боится жизни, не боится смерти».
Зависть, одно из самых распространенных и острых человеческих переживаний, проявляется в самом раннем возрасте. Даже маленьких детей обуревает это чувство; стоит ребенку увидеть у кого-то в руках что-то понравившееся ему, его первое побуждение — схватить и отнять. С годами объекты зависти, конечно, меняются, но сама ее природа остается неизменной. Становясь взрослыми, мы перестаем завидовать игрушке в чужой руке, но вместо нее появляется что-либо иное — скажем, солидный банковский счет. В общем, зависть носит настолько универсальный характер, что мы частенько либо не замечаем ее, либо не считаем, что она создает нам проблемы.
Не исключено, что изначально зависть — черная зависть, как ее иногда называют, — возникает из ощущения обездоленности, но чаще всего она связана с инстинктом собственника: у кого-то это есть, а у меня нет; я тоже хочу! Зачастую появляется желание получить какую-либо вещь не потому, что хочется ее иметь, а из-за того, что она есть у другого. У детей такой инстинкт далеко не всегда направлен на конкретный предмет. Попав в огромный магазин игрушек, малыш с горящими от жадности глазами просит купить ему все игрушки просто потому, что они тут есть. Его просьба не означает, что он мечтает о каждой из них. У многих людей есть опыт покупки подарка (ребенку или взрослому — все равно), совершенной только по той причине, что у них долго выклянчивали это или даже требовали. Но как часто бывало, что стоило им выполнить просьбу, как на их глазах долгожданную вещь откладывали в сторону, немедленно потеряв к ней всякий интерес! Иногда к ней вообще никогда больше не притрагивались, так как сама по себе она была не нужна, — точнее, нужна только потому, что кто-то другой имел такую же.
Зависть неразборчива. Она может быть вызвана чем угодно, подогреваясь осознанием статуса желаемой вещи как собственности другого, как знака отличия определенной общности, как символа принадлежности к какой-либо социальной группе. Объект зависти имеет мало отношения к реальным потребностям конкретного человека, он, скорее, указывает на место, которое тот хотел бы занимать в обществе. В некоторых примитивных цивилизациях женщины выбивают себе передние зубы, чтобы считаться красивыми. Нам это может показаться диким, но не нужно далеко ходить за примером из нашей собственной действительности: зайдите в любой спортивный клуб и вы непременно найдете секцию, в которой мужчины и женщины истязают собственное тело, чтобы придать ему желаемую форму. Ради достижения современного идеала красоты они истощают свою плоть настолько, что становятся похожими не на топ-модели, а на огородные пугала. Объективный результат этой физкультурной пытки значения для них не имеет, потому что людям в действительности не столь важно, как они выглядят, — их гораздо больше волнует соответствие моде, распространенной в конкретной социальной группе. Если мода диктует определенный внешний вид, то они считают необходимым добиться соответствия ей, даже если в глубине души не приемлют ее.
Мы начинаем испытывать зависть, если не хотим отставать от остальных. Кроме того, нам хочется иметь то, чему завидуют другие.
Иногда зависть легко удовлетворить: надо лишь приобрести то, что есть у других. В этом случае самая большая потеря — уменьшение толщины бумажника. Желание (которое порой превращается в навязчивую идею) во всем походить на соседа можно удовлетворить покупкой такой же машины, как у него, или даже более дорогой и престижной.
