В это время здесь еще были живы ученики преподобного Кирилла Белозерского — основателя монастыря. Принимал Нила Сорского в число братии также ученик Кирилла Белозерского — игумен Кассиан (1448–1469). Пахомий Логофет, автор «Жития преподобного Кирилла Белозерского», так записал о встрече с ним: «Видѣхомъ тамо настоятеля тоя обители Касиана именемъ, достойна игуменом глаголатися, мужа отъ многых лѣт въ трудах постничьскых състарѣвшася»[13]. Монашеское имя Нил Сорский получил, видимо, в честь святого Нила Синайского, автора знаменитого аскетического творения «О восьми помыслах». Впоследствии старец Нил, подражая подвигу синайского святого, написал свои главы о борьбе с восьмью греховными помыслами.
Как следует из «Жития Кирилла Белозерского», в жизни кирилловских монахов существовало большое различие: каждому образ и меру правила давал настоятель[14]. Но все новоначальные иноки по очереди проходили послушание в знаменитых своим тяжелым трудом монастырских хлебнях. Упоминавшаяся уже ранее грамота 1460–1470 гг. сообщает, что старец Нил участвовал в разделе земельных владений Кириллова и соседнего Ферапонтова монастырей, значит, в это время он уже входил в число соборных старцев монастыря. Подобные послушания поручались обычно соборным старцам либо опытным монахам.
Будучи грамотным и любя книжное учение, Нил Сорский, видимо, участвовал и в переписывании книг для монастыря. В 1458–1470 гг. XV в. в Кирилло–Белозерском монастыре был создан годовой цикл четий–миней. Почерк, которым написано несколько житий в этих минеях, некоторые исследователи отождествляют с почерком Нила Сорского[15]. Богатая и во многом уникальная (книги для Кириллова монастыря переписывали в монастырях Константинополя и Афона) библиотека обители явилась, несомненно, одним из факторов становления старца Нила как подвижника и духовного писателя.
Среди любимых книг преподобного были творения святых Григория Синаита и Симеона Нового Богослова: цитаты из их писаний чаще всего встречаются в собственных сочинениях Нила Сорского (по подсчетам Ф. Лилиенфельд)[16]. Творения этих святых посвящены главным образом монашеской практике «умного делания» и исихии, на Руси обычно именовавшейся «безмолвием». Традиция «умного делания» существовала и в монастыре Кирилла Белозерского, о чем упоминает Пахомий Логофет в житии основателя монастыря: «Обрѣтох же тамо и иных многыхъ от ученикъ его. Яко столпи непоколѣбимии въистинну пребывающе, иже многа лѣта живше съ святым, въ всем ревнующе учителю своему, якоже научени бывше отъ него. И ничтоже предѣла отечьскаго не разорися от них, но тако пребывающе бяху благодатию Христовою въ постѣх и въ молитвах и бдѣниихъ, безмолвствующе»[17]. Несомненно, уже здесь старец Нил приобщился к тому «внутреннему деланию», которое всегда предпочитал внешнему. Но верный себе — всегда в поиске обращаться к первоисточнику, Нил Сорский принял решение идти в Константинополь и на Афон, где в монастырях веками сохранялась и процветала традиция «умного делания».
В послании к старцу Герману Подольному преподобный Нил упомянул о нарушениях монастырского устава в Кирилловой обители, которые побудили его покинуть ее. В 1476–1478 гг. в Кирилло–Белозерском монастыре произошел конфликт между старцами монастыря и игуменом Нифонтом. По словам Иосифа Волоцкого, конфликт разгорелся из–за того, что игумен, много лет до этого живший в других монастырях, стал «развращать» устав преподобного Кирилла. В результате старцы покинули обитель[18]. Последняя монастырская грамота, в которой упоминается старец Нил, датируется 1471–1475 гг. На этом основании исследователи датируют его уход из монастыря на Афон и в «страны Царьграда» временем после 1475 г.[19]. С решением покинуть родную обитель совпало, видимо, и давнее желание старца Нила посетить монастыри Константинополя и Афона. Сопровождал старца его ученик Иннокентий (Охлябин).
Прибыв в Константинополь, русские паломники увидели город, разоренный турецким завоеванием 1453 г.: многие храмы были разрушены либо их превратили в мечети. Над церковью Святой Софии возвышался полумесяц и два пристроенных минарета: во всяком случае, такой ее увидел французский путешественник Пьер Жилль, который в 1548–1550 гг. находился в Константинополе в поисках древних греческих рукописей[20]. Православных жителей города в церковь не пускали.
Главный храм древнего Студийского монастыря был также обращен в мечеть, но преподобный Нил несомненно побывал у стен этой знаменитой обители. Живое впечатление путешественника слышится в строках его сочинения «О мысленном делании» — там, где он восхищенно пишет о подвиге старца Симеона Студийского Благоговейного. Этот подвижник всю свою жизнь провел «среди царствующаго града въ Студиистеи величий обители, въ таковѣмъ многочеловѣчномъ граде, якоже светила просияша в дарованиихъ духовныхъ»[21].
В своем сочинении Нил Сорский оставил драгоценное упоминание о монашеской жизни завоеванного Константинополя. После разрушения больших монастырей монашеская жизнь сосредоточилась в малых обителях — скитах. «И повсюду обретается въ святыхъ писаниихъ похваляемо иже съ единѣмъ или съ двема безмолвие, яко же и самовидцы быхомъ въ святкй rope Афонстѣй и въ странахъ Цариграда, и по иныхъ местохъ многа суть такова пребываниа: аще обрящется где духовенъ старець, имѣя ученика единаго или два, и аще имать потребу когда третиаго, и аще къи близъ безмолвствуютъ, в подобно время приходяще, просвещаются беседами духовными»[22]. Скиты и стали предметом главного внимания русского святого. «Жилищем безмолвия» назвал он их впоследствии. Очевидно, что именно эта форма монастырской жизни больше всего заинтересовала преподобного Нила и на Афоне.
Источники сообщают о длительном пребывании Нила Сорского и его ученика Иннокентия на Святой Горе, где преподобные «навыче… в скитех»[23]. В начале XVII в. среди сорских монахов еще сохранялось устное предание о том, что старец Нил «живал… много времени с великими отцы и досточюдными и во странах Полестинских, иже окрест Иерусалима, и в Райфе»[24]. На Русь преподобные Нил и Иннокентий возвратились не позднее 1489 г. (в марте этого года Новгородский архиепископ Геннадий просил Ростовского архиепископа Иоасафа прислать к нему старцев Нила и Паисия, чтобы посоветоваться с ними о новооткрытой ереси)[25].
Отсюда можно сделать вывод, что скит на Соре старец Нил основал в начале — середине 80–х гг. XV в. (условно можно считать 1485 г.). Затворившись в скиту, Нил Сорский не остался в стороне от обсуждения важнейших вопросов русской церковной жизни своего времени. Он участвовал в церковном соборе 1490 г., собранном в Москве на еретиков «жидовскаа мудрствующих», а также — в соборе 1503 г., который более всего известен как собор о монастырских селах и стяжаниях. Преставился Нил Сорский 7 мая 1508 г.[26].
Такова краткая историческая канва жизни Нила Сорского. Однако она отнюдь не объясняет того интереса, с которым относились к сорскому подвижнику современники и потомки. Как «великий старец» отвечал на сложные вопросы русской действительности конца XV столетия? Что такое скит как форма монастырской жизни и почему именно ее предпочел Сорский подвижник, устраивая свой монастырь? В чем оригинальность и традиционность старца Нила как духовного писателя, каковы особенности его работы с древними житиями? Без ответа на эти вопросы нельзя в полной мере увидеть значение Нила Сорского в истории русского монашества XV–XVI вв. Жизнь и мировоззрение Нила Сорского — ключ к изучению всей «Северной Фиваиды» — уникального и во многом загадочного феномена духовной жизни Средневековой Руси.
Привлекая новые архивные материалы и используя новые подходы, мы стремимся в данной работе сделать шаг вперед в решении этих вопросов. Приблизиться к ответу на них можно путем углубленного изучения литературного наследия Нила Сорского. Но не только.
Учение любого мыслителя проходит испытание временем и, если оно касается уклада жизни людей, опытом осуществления на практике. Только в результате этого испытания можно сделать окончательный вывод о сильных и слабых сторонах учения, о его жизненности. Применительно к учению преподобного Нила таким испытанием стал исторический путь его любимого детища — Сорского скита, более известного под названием Ниловой Пустыни. Ее история должна быть изучена не только в историко–краеведческом плане (что уже отчасти и сделано), но именно как попытка реализации учения Нила Сорского об идеальной монашеской общине. Такого рода исследование мы впервые представляем в данной книге.
