А если в религиях Древнего Востока не было идеи реинкаранции? В таком случае неприятие христианами идеи кармы уже не покажется чем-то слишком скандальным. Можно будет предположить, что в этом вопросе христиане продолжают традицию, присущую более древним культурам Ближнего Востока. Итак, ради того, чтобы подготовить теософов к самой неприятной для них неожиданности (то есть к демонстрации негативного библейского отношения к реинкарнации), начнем наш разговор об отношении христианства в идее метемпсихоза издалека. Начнем ab ovo. С Древнего Востока.
Присмотримся к тем танатологическим представлениям [6], которые были распространены на Ближнем Востоке.
Согласно теософскому мнению «в Египте прежде, чем где-либо появилось и оттуда уже перешло и распространялось у других народов учение о душепереселении» [7]. В самом деле, о теории реинкарнации у египтян рассказывает Геродот (История 2, 123). Во II веке по Р. Хр. египетский христианский писатель Климент Александрийский говорил о «чисто национальном происхождении» реинкарнационных мнений своих языческих соотечественников (Строматы. VI, 4). В египетской «Книге мертвых» есть множество глав, называющихся «О перевоплощении в…». Душепереселение признается герметической литературой, распространявшейся из Египта в позднеантичный период.
И, однако, всех этих свидетельств недостаточно для того, чтобы обосновать теософский тезис.
Да, в «Книге мертвых» есть главы с названиями, столь радующими сердца сторонников реинкарнаций. «Глава о перевоплощении в лотос», «Глава о перевоплощении в правителя верховных принцев», «Глава о перевоплощении в божественного сокола» и т. д. Но в них не идет речь о том, что человек рождается в новом теле, снова вернувшись в земной мир. Нет, это заклинания, уверяющие духов, богов и демонов в том, что умерший человек преобразился в одного из богов, что он стал обоготворен, что его нужно принять как своего в царстве вечности. Это формулы новой идентичности человека, которую он обретает (надеется обрести) в мире богов [8]. Но это не выражение надежды на то, что у души появится новое тело на земле, отличное от того, которое превращено в мумию.
Для примера процитирую одну из глав о «перевоплощении»: «Глава о превращении в ласточку. Я ласточка, я ласточка. Я Скорпион, дочь Ра. Приветствую вас, о боги, чей запах сладок; приветствую вас, о боги, чей запах сладок. Приветствую тебя, Огонь, поднимающийся из-за горизонта. Приветствую тебя, житель города, я привел туда Стража его Бухты. О протяни же ко мне руки свои, чтобы я мог провести свои дни в Водоеме Двойного Огня, и позволь мне говорить, ибо мне есть, что сказать. Открой мне двери, и я расскажу тебе о том, что видел. Гор стал божественным правителем Ладьи Солнца и занял престол своего божественного отца Озириса, и Сет, сын Нут, лежит связанный путами, которые он приготовил для меня. Я подсчитал все, что находится в городе Секхем, я вытянул вперед обе руки при слове Озириса, я прошел испытание суда, и мне было разрешено говорить; да будет на то воля твоя, чтобы я мог продолжать и рассказать новости свои. Я вхожу в Зал, меня судят, и я, признанный невиновным и достойным блаженства, выхожу из ворот Неб-ер-тчера. Я чист в великом месте прохождения душ, я избавился от грехов своих, я защитил себя от всех обвинений, и я не уничтожил зло, пытавшееся проникнуть в члены мои на земле. Приветствую вас, божественные существа, охраняющие двери, освободите мне путь, ибо смотрите же, я подобен вам. Я вознесся к свету, я шел на своих ногах, я стал хозяином своих ног перед Богом Света, я знаю сокрытые пути и врата Секхет-Аару, истинно говорю, я, именно я, пришел и поверг врагов своих на землю, и мое бренное тело по-прежнему в гробнице» [9].
Итак, ласточка (или другие животные, упоминаемые в этих заклинаниях) не есть обычные обитатели зоосада, но тотемные символы божеств и их силы. Увидеть здесь вместо надежды на облечение высшей божественной мощью воплощение души в низшее и немощное животное тело — означает навязать мистическому тексту откровенно профанное содержание.
Геродот (грек, а не египтянин) ошибся, истолковав египетские представления в духе популярной греческой философии. Стремление «Книги мертвых» представить душу в других обликах надо было понимать не на языке отвлеченного теоретизирования, а на языке конкретного религиозно-практического магизма: упомянутые животные «в плане тотемизма мыслились египтянами как могучие божества, способные устоять перед опасностями загробного мира. Превращение в них было для души средством оградить себя от этих опасностей, то есть обеспечить себе бессмертие. Желание умершего превратиться в то или иное божественное животное диктовалось исключительно стремлением обеспечить себе вечную жизнь в потустороннем мире — безотносительно к мыслившейся греческими философами «очистительной» процедуре» [10]. Ошибка Геродота оказалась живуча (и по своим мотивам она была усвоена и теософами [11]) но от этого она не перестала быть просто ошибкой. Впрочем, при современном уровне египтологических познаний ее воспроизведение обличает либо невежество человека в области истории религии, либо готовность действовать подлогами.
Герметическая литература совсем не так архаична, как хотелось бы теософам. Блаватская, склоняясь к мнению о Гермесе Трисмегисте как «допотомном» маге [12], полагает, что герметизм и индуизм являются религиозными философиями, во-первых, тождественными, во-вторых, древнейшими [13]. Уже из того, что индуизм, якобы тождественный герметизму, провозглашается «древнейшей» философией (несмотря на то, что индуизм пришел на смену брахманизму), видно, что оценке, которую Блаватская дает древности герметизма, доверять не стоит [14].
В исторической науке еще в 1614 г. в лондонском издании книги швейцарского филолога Исаака де Казобона «Prolegomena in Annales» было выяснено, что герметическая литература появляется на рубеже эр, в эллинистический период истории Египта [15] (а «библия» алхимиков и теософов — «Изумрудная скрижаль» вообще лишь в средневековый период). Герметизм представляет собой страницу не столько в египетской религии, сколько в греческой литературе (Ф. Зелинский представляет герметизм как «образчик той греко-египто-еврейской смеси, которой пробавлялось суеверие эллинистической эпохи») [16].
Крупнейший знаток античной культуры А. Ф. Лосев говорит о герметизме так: «С первых веков новой эры, если не раньше того, в греческой литературе стали появляться небольшие трактаты в которых главную роль играл Гермес, то ли в виде автора этих трактатов, то ли в виде реального человека, то ли в виде источника новой мудрости, и уже не человека, но бога… Тут возникла весьма обширная литература «герметического» содержания, которая в современной науке так и называется — «герметический корпус»… Трактаты, входящие в этот корпус, цитируются в отдельности писателями уже первых веков н. э. Но рукописи, содержащие эти трактаты в цельном виде, относятся только к XIV веку» [17]. Подобную оценку происхождению герметической литературы дает и В. С. Соловьев: «Гермес Трисмегист — вымышленный автор теософского учения, излагаемого в нескольких книгах… главные из которых должны быть отнесены к средине III в по Р. Хр. Книги написаны прямо на греческом языке, а не переведены с египетского, как видно из встречающейся игры греческими словами… Философское содержание герметизма представляет преимущественно сочетание стоических и платонических элементов, как у Филона, влияние которого тут заметно» [18]. Восприняв герметический корпус как действительно древний и собственно египетский памятник, теософы просто не учли общей «особенности философии эллинизма — ее наклонность к анонимности, к авторской мистификации… Истина, оптимистически возвещенная рационализмом классики, в эпоху эллинизма обернулась сокровенной тайной, недоступной для разумения обыкновенного смертного. Реальное философское авторство уже не внушает доверия, воспринимается как «человеческое, слишком человеческое». Отсюда соблазн переадресовать авторство, подменить его псевдоавторством, приписать выдвигаемую доктрину или письменное сочинение какому-нибудь авторитетному и уже освященному веками имени… Все попытки связать герметические сочинения с каким-либо реальным лицом не увенчались успехом. Вряд ли это были греки. Сомневаться в этом вынуждает низкий языковой и ментальный урвоень герметических писаний. На фоне эллинской эстетики мысли и слова герметические творения выглядят какой-то литературной партизанщиной» [19].
