Входит в человека порча в следующих случаях:
Сглазу; или, что одно и то же, от призору. Бывают глаза у людей хорошие, добрые, счастливые и наоборот – дурные: "Черный глаз, карий глаз, минуй нас!". "Озевает" человек своим нехорошим взглядом встречного и испортит. От "недоброго часа" сглаз приходится отчитывать три зори, а от "худого часа" и порчи надо отчитывать двенадцать зорь.
По следу: злые люди вынут земли из-под ступни проходящего человека и бросят ту землю на дерево, отчего хворь не пройдет до тех пор, пока дерево не засохнет, а с ним вместе и порченый человек не помрет. Освободить от несчастья в таких случаях может лишь самый опытный знахарь. Но если бросить землю на воду, то знахарь помочь не в силах, как бы ни старался. Он только скажет: "Сделано крепко и завязано туго – мне не совладать; одна теперь тебе надежда на спасение, если была в сапогах соломенная подстилка".
От притки, которая считается много привязчивее сглаза и трудно распознается, отличаясь самыми многосложными и запутанными признаками. В них мудрено разобраться: то ли это припадок, вызванный старым внутренним повреждением, внезапно и неожиданно обострившимся, то ли, наконец, хворь, прикинувшаяся в бане.
От изурочья, или, что то же, от уроков. Под этим именем разумеется заочная посылка порчи. Лиходеи посылают порчу всякими путями и способами: в пище, по воде, по ветру. Как пулей из ружья, поражают они ударом по пояснице вроде "утина", напуском жестокого колотья в грудь и болей в живот, да таких, что приходится криком кричать и кататься по земле от невыносимого страдания.
От клади, которую чародеи зашивают новобрачным в подушки или перины. Это женский волос, спутанный комком, косточка, взятая на кладбище, три лучинки, опаленные с двух концов и несколько ягод егодки (волчьих ягод). Знахарь устраняет от молодых порчу тем, что опаляет кладь на огне, уносит на речку и спускает на воду. Пекут также для клади лепешки с разными снадобьями и угощают ими или подкидывают, чтобы сами приговоренные нашли и съели.
От удара или щипка привязывается порча, когда сильный колдун, проходя мимо бабы, как бы ненароком щипнет ее спереди, или хлопнет сзади, да еще и прихвалит: "Какая ты, шут, гладкая!".
От оговора – когда "не в час молвится".
Рассказывают, например, такой случай: вышла баба после родов рано на улицу, к ней подошла соседка и сказала: "Сидела бы лучше дома". Баба испугалась, заболела, у ней разлилось молоко, и в конце концов она умерла.
Относом портят не умышленно и не по злости, а ненароком: делано было на другого, а подвернулся посторонний и неповинный человек. Отхаживают в таких случаях тоже знахари, но необходимо, чтобы они были сильнее тех, которые наслали порчу. Самый способ лечения отличается большой простотой: знахарь должен пойти на распутье, где скрещиваются дороги, и бросить там узелок с зашитыми в нем золой, углем и кусочком глины от печного чела. Таким относом отводится порча от того больного, к которому знахарь был позван. Но относ имеет свою опасную сторону, так как всякий, кто первым наткнется на отнесенный узелок, непременно будет испорчен. А это, в свою очередь, влечет дурные последствия для первого больного, уже излечившегося от порчи при помощи узелка: однако, когда его душа, в свой смертный час, станет выходить из тела, сатана скажет ангелу Божию: "Эта душа моя, она зналась со мною, приносила мне на распутье хлеб-соль".
От какой бы из перечисленных причин ни приключилась болезнь человеку, знахарь, как и весь деревенский русский мир, глубоко убежден, что всякая болезнь есть живое существо. С нею можно разговаривать, обращаться к ней с просьбами или приказаниями о выходе вон, спрашивать, требовать ответов (не говоря уже о таких, например, болезнях, как кликушество, когда сидящий внутри женщины бес не находит даже надобности скрываться и, еще не видя приближающегося крестного хода или проходящего мимо священника, начинает волноваться и выкрикивать женским языком мужские непристойные ругательства и кабацкие сквернословия). Бывают случаи, когда болезни даже олицетворяются. Так, самый распространенный недуг, сопровождающийся ознобом и жаром и известный под общим именем лихорадки, есть не что иное, как одна из двенадцати дочерей библейского царя Ирода (а по другим сведениям, из четырнадцати). Знахарь умеет распознать, какая именно в данном случае овладела его пациентом: одна ли, например, ломовая или трепуха, или две вместе. Он определяет, которая из них послабее, положим, знобуха или гнетучка, чтобы именно с такою-то и начать борьбу. Больной и сам умеет подсказать, гноевая ли это (если лихорадка напала в то время, когда свозили навоз на поле), или подтынница (если болезнь началась, когда усталым он свалился под изгородь в лугах и заснул на мокрой траве). В том же случае, когда объявились сильные боли в крестце или разломило в пояснице так, что не продохнешь, – всякий знахарь понимает, что это "утин", и что в этом случае надо положить больного животом на порог избы, взять тупой косарь в руки, насекать им спину и вступить с этим утином в переговоры, спрашивая его и выслушивая ответы: "Что рублю? – Утин секу. – Руби гораздо, чтобы век не было", и т.п.
Бесконечное разнообразие знахарских приемов и способов врачевания, составляющее целую науку народной медицины, сводится, в конце концов, к лечению травами. Как лечат знахари – это составляет предмет особого исследования, предоставленного врачу-специалисту. Нам же остается досказать о том положении, какое занимают знахари и знахарки в деревенской среде, в качестве людей, лишь заподозренных в сношениях с нечистою силою, но отнюдь не продавших ей свою душу. Хотя житейская мудрость и велит не обвинять никого без улики, но житейская практика показывает другое, и на обвинение знахарей деревенский люд не скупится. Так, например, ночью знахарям нельзя даже зажечь огонь в избе или продержать его дольше других без того, чтобы соседи не подумали, что знахарь готовит зелье, а нечистый ему помогает. Но, живя на положении подозреваемых, знахари, тем не менее, пользуются большим уважением в своей среде. Объясняется это тем, что знахарями делаются люди, преимущественно старые, одинокие холостяки или старушки-вдовы и престарелые девицы, не сделавшиеся черничками потому, что захотели быть лекарками и ворожеями. Положение подозреваемых невольно делает знахарей слегка суровыми и очень самолюбивыми и самоуверенными. Да и подбирается сюда не только народ смышленый, но и положительно стоящий выше других на целую голову. Оттого у знахарей не выходит с соседями ни особенно близкой дружбы, ни хлебосолья, ни откровенных бесед: тайна пуще всего им на руку. Но в то же время их интересуют чужие беседы, деревенские новости, взаимные соседские отношения. Зайдет знахарь в трактир или харчевенку, сядет незаметно в сторонку и прислушивается: у кого украли лошадь, увели корову, на кого падает подозрение и на ком оно, после галденья и общих споров, остановится. Как умный человек, подбирая в запас мелкие крохи, он сумеет потом в них разобраться, а глупая деревня думает, что если мужик умеет лечить, дает умные и добрые советы, то должен же он и колдовать, и ворожить, и отгадывать. Если он умеет лечить скотину, – рассуждает деревенский люд, – то почему ему не пользовать и людей? Помог от одной болезни, стало быть, должен пособить ото всех? При таком положении вещей не мудрено, что все врачебное дело в деревне держится на знахаре. Впрочем, наряду с знахарем пользует больных и бабка-лекарка. Она, так сказать, дополняет знахаря по той причине, что бывают по женской части такие дела, в которые мужчине никак не проникнуть. Бабки-повитухи работают вполне независимо, на свой страх и ответ, причем в некоторых случаях им даже отдается предпочтение перед мужчиной-знахарем, так как бывают такие болезни, где только женская рука, нежная и мягкая, может принести действительную пользу. Так, например, все воспаления глаз всегда и повсюду доверяются лечению исключительно одних знахарок: никто лучше их не сдувает бельма, никому так ловко не вдунуть в глаз квасцов, смешанных с яичным белком. Сверх того, бабка усерднее знахаря: она забежит к своему больному раза три на день. В лечении детских болезней точно так же нет равных знахаркам, хотя и по "сердечным" делам они не утратили заслуженно добытую славу. Они охотно берутся "снимать тоску" с того человека, который лишился любви, но заставить полюбить не могут, так как "присуха" – дело греховное и дается только колдунам. В этом, собственно, и заключается существенная разница между колдунами и знахарями: то, что наколдуют чародеи, – знахари и знахарки снимут и поправят. И слава их в этом отношении так велика, что к ним со всех концов стекаются деревенские люди за помощью. Но еще чаще обращаются к ним в самых обыденных житейских случаях. Вот несколько примеров: молодая баба, на третий день после свадьбы, ушла от мужа; родные пытались ее вернуть, советовались со знахаркой и получили в ответ, что от насильной любви баба может умереть. Сама баба почувствовала однажды жалость к мужу и просила колдуна внушить ей любовь к нему. Этот взялся, но предупредил, что "все равно любовь эта будет через окаянного". Ходят к знахарям в случае беды и с целью поворожить и погадать, хотя это и не составляет прямой профессии знахарей: вор объявился, лошадь увели, корова из поля домой не приходила – все к знахарю или к бабке-ведунье. Бабушка-ведунья сейчас все расскажет и беду как руками разведет. Иная, чтобы не потерять уважения и поддержать к себе веру, бобы разводит, раскидывает карты, на воду пускает восковой шарик, шепчет и вдумчиво смотрит, в какую сторону укажет шарик, какой мужик в воде покажется ей: черный или белый. Сметливая баба из расспросов уже раньше кое-что поняла. Если не укажет она прямо, то поведет около, а соседские воры все на счету и у всех на примете. А если и не скажет она правды, не поможет на недобрый час, то ведь все-таки это не ее прямое дело. Так все и понимают: спасибо ей и за то, что старалась пособить и не отказалась утешить в тяжелое время умелым сердечным советом. Знать, обманули ее карты, надо быть, замутилась вода. Во всяком случае – знахарь не чародей, ворожея – не ведьма.
