Говоря о жаждущих пробуждения, сейчас уже нельзя не сказать об отце Александре Мене, убитом ударом топора рано утром 9 сентября 1990 года неподалеку от своего дома, когда он шел на воскресную службу в храм. Несмотря на то, что об этом человеке уже много написано и сказано, нельзя не сказать о нем несколько слов й здесь, когда речь идет о жаждущих пробуждения. Отец Александр был одним из самых ярких священников, сочетавших глубину веры и знания с открытостью, к современному миру и человеку.
О. Александр Мень родился в Москве 22 января 1935 года в интеллигентной еврейской семье. Отец — инженер, мать окончила филологический факультет педагогического института. Еще до рождения Алика (будущего о. Александра) его мать пришла к христианству, главным образом под влиянием своей двоюродной сестры Веры Яковлевны Василевской, духовной дочери отца Серафима Батюкова. Однажды о. Серафим, наблюдая за играющим Аликом, сказал: «Этот Алик, когда вырастет, очень многих приведет ко Христу».
Свой жизненный путь отец Александр определил очень рано. В 12' лет он не только решил, что станет священником, но у него уже тогда сложился план будущей серии книг о происхождении христианства. Он назвал ее «В поисках Пути, Истины и Жизни». Широта интересов, уникальная память, ясный, живой ум, удивительное чувство юмора и личное обаяние с юности сделали будущего отца Александра притягательным центром для десятков и сотен людей, хотя бы немного узнавших его.
В 1958 г. он был рукоположен в сан диакона, а & 1960 г. — священника. Приходы, в которых он служил, — Алабино, Тарасовка, Новая Деревня (в г. Пушкино) — были местом паломничества сотен людей из Москвы и других городов, искавших подлинного, живого христианства. Дело eго проповеди продолжали и продолжают книги, после его смерти издаваемые уже не только за рубежом, но и у нас. В них читатель находит опыт мироощущения и веры христианина, глубоко преданного Христу и открытого человечеству, его истории, культуре, его проблемам и страданиям.
Дерево познается по плодам. Для многих сотен людей отец Александр стал человеком, приведшим их ко Христу, приведшим в Церковь. Невозможно сказать, сколько сохранилось семей, готовых развалиться, сколько родилось младенцев, которых хотели убить еще во чреве, сколько людей> решивших покончить счеты с жизнью, осталось жить благодаря вмешательству о. Александра.
Естественно, как вокруг всякой незаурядной личности, вокруг имени отца Александра клубились всевозможные толки и слухи, что он–де экуменист (кстати, почему это плохо?), еретик (?!), агент сионизма и т. д. и т. п. Что на это можно ответить? Я лишь повторю слова одного нашего крупнейшего ученого–филолога, не называя его имени, дабы убеждать читателя не авторитетом, а сутью. «Где были все эти современные критики о. Александра Меня в 50—60–е годы, когда в условиях сталинского режима и хрущевских гонений о. Александр по крупицам собирал книги по философии, истории и богословию, создавая фундамент своей будущей пастырской и литературной работы? — быть может, еще ходили в детский сад или заседали на комсомольских собраниях и пионерских сборах?».
Следует еще вспомнить и о евангельских словах: «Горе вам, когда все люди будут говорит о вас хорошо. Ибо так поступали со лжепророками отцы их». Когда встречаешься с такими православными, которые последними словами ругают не только о. Александра Меня, но и все другие христианские исповедания, а также православных, не разделяющих их ненависти к евреям, католикам и протестантам, то поражаешься человеческой способности даже из религии самой чистой и возвышенной любви ко всем людям создать идеологию исключительного, монопольного права на обладание .истиной и лютой ненависти ко всем, думающим иначе. Христианство таких людей больше всего похоже на бронированный дзот: самоутвердившись в нем, его обладатели с чекистской зоркостью всматриваются в окружающих и, чуть что, открывают огонь, особенно по тем, кто тоже любит Христа и верит в Него, но не находит для себя возможным присоединиться к сидящим в дзоте, поскольку видит в христианстве не разделяющие барьеры, а Божью любовь, которая хочет, чтобы все спаслись и пришли к познанию истины.
Конечно, могут сразу напомнить слова Христа о том, что Он принес «не мир, но меч». Но ведь Иисус говорил о невозможности соединения веры и неверия в Него, как в Того, Кого «Бог освятил и послал в мир», а не о разделении между теми, кто по–разному осеняют себя крестным знамением, или распятие изображают не с четырьмя гвоздями, а только с тремя, или полностью принимают лишь христианские ценности первых трех веков истории Церкви — Священное Писание в полном его объеме, не заменяя его богословием последующих столетий. С этими различиями можно не соглашаться, не принимать их для себя, но нельзя, чтобы они заслоняли собою главное — единство веры в Иисуса Христа как единородного Отцу, во плоти пришедшего Спасителя мира, — а в этом едины все, и православные, и католики, и протестанты.
О. Александр вынес свою веру и свою церковность не из современных модных увлечений христианством как повода для самоутверждения и национального чванства, а из катакомбной Церкви 30—40–х годов, в труднейших условиях хранившей традиции культурного и глубоко духовного русского Православия начала XX в. Его наставниками в юности были те, кто, в свою очередь, приняли духовную эстафету от таких людей, как отец Павел Флоренский, отец Алексей Мечев, отец Серафим Батюков, жизнью и смертью, засвидетельствовавших верность Христу и Православной Церкви.
Разумеется, избранная нами схема — «центр», «правые» и «левые» — как и всегда, всего лишь схема, в которую часто не укладываются реальные люди. Нередко бывает, что священник, вполне принадлежащий к тому, что Мы называли «бытовым христианством», вдруг проявляет себя очень живо и глубоко. Или священник, вроде бы всегда казавшийся самодовольным фарисеем, вдруг говорит: «Какие мы верующие? Что сказано про уверовавших? «Именем Моим будут изгонять бесов… возложат руки на больных, и они будут здоровы…» Можете вы исцелить кого–нибудь?!» Тот же священник, всегда оказывавший предпочтение скорее Преданию, чем Писанию, будучи тяжело болен, обратился к прихожанам с письмом, которое зачитал его коллега и которое было его последним словом к пастве. В этом письме он, в частности, призывал: «А самое главное — ежедневно читайте Евангелие, хотя бы по одной главе в день. В нем все!» Поистине, думал я, слушая эту его последнюю проповедь, «кто из человеков знает, что в человеке, кроме духа человеческого, живущего в нем?» Всякий человек всегда в принципе остается «открытой системой», могущей пробудиться к полнокровной подлинной жизни.
И еще. Есть люди, которые вообще не укладываются ни в какие схемы, которых Бог особо касается Своей благодатью. Так, служил невдалеке от латышского городка Елгавы светлой памяти старец архимандрит Таврион. Даже литургию он три раза прерывал проповедями. Помню, как он выходил на амвон после великого входа, жестом останавливал певчих и говорил слово.
«Вот сейчас мы с вами будем с Самим Господом, среди Его учеников, на Тайной Вечере, Сам Господь будет с нами. И о чем мы вспомним? Кого помянем в молитве пред лицом Господа? Мы помянем всех тех, кто был близок и дорог для нас в нашей жизни. Кто невинно пострадал, погиб вдали от родного дома. Я вот вспоминаю сейчас одного человека, который умирал рядом со мной в бараке, в лагере (прямо так и говорил! — А. Б.). Поднялся он из последних сил и просил меня: «Батюшка, помолись обо мне, не забудь!» Как же я о нем не вспомню? Как забуду других — замерзших, расстрелянных? Нет, всех мы сегодня помянем перед нашим Господом». (Все это произносилось задолго до перестройки).
И служба сразу вырывалась за пределы маленькой церквушки. Страдания Христа соединялись со страданиями всех, кого мы знали или о ком только слышали. Все мы сейчас соединялись в одно перед престолом Господним силою любви старенького, сухонького монаха, любви ко Христу, любви к людям. И от этой стоящей перед нашими глазами любви теплели и сердца людей, приехавших сюда из самых разных мест нашей огромной страны.
ГЛАВА Ч ЕТВЕРТАЯ
РЕЛИГИЯ И ВЕРА
«Разумеешь ли, что читаешь?»
Несмотря на то, что слова «церковь» и «бабушки» в минувшие десятилетия крепко соединились друг с другом, едва ли кто будет всерьез утверждать, что христианская Церковь должна быть ориентирована исключительно на лиц пожилого возраста. Иисус пришел для того, чтобы люди «имели жизнь и жизнь с избытком». И хотя, разумеется, полноту жизни можно вдруг открыть для себя в любом возрасте, все же, чем раньше это происходит, тем полнее реализует себя человек в жизни. Здесь небезынтересно напомнить о том, что в середине IV в., когда государственная Церковь делала еще свои первые шаги, а основная масса общества жила еще языческим мироощущением, был распространен обычай креститься как можно позже, чуть ли не на смертном одре, чтобы перейти в другой мир очистившимся и не успевшим еще нагрешить в этом (поскольку было твердо усвоено, что крещение омывает все грехи). Иоанн Златоуст так же, как и Василий Великий, энергично предостерегал против такого обычая ввиду опасности бессознательного состояния:
