Ознакомительная версия.
– Правильно мыслите, Глеб Эдуардович, – засмеялся отец Пахомий, – ибо в Писании сказано, что бесы веруют и трепещут, а злые дела все же творят. Для крещения одной веры в существование Бога недостаточно. Нужна вера не в Бога, а вера Богу. Эта вера – есть доверие Ему. Вера в то, что сказанное Им есть Истина. А Он сказал: «Кто верует в Меня и крестится, тот спасен будет, а кто не верует, осужден будет».
Какое-то время они шли молча, думая каждый о своем. Справа раздался лай немецких овчарок.
– Ну вот, кажется, конец нашему путешествию. Побежали, батюшка, вон к той ложбинке, она будет для нас окопом.
Прямо возле березки была круглая яма, по всей видимости воронка от бомбы. В нее и залегли беглецы. Серьговский разложил около себя рожки от автомата и несколько лимонок. Потом повернулся к отцу Пахомию.
– Знаете, батюшка, о чем я сейчас думаю. Приблизилась та черта, возле которой лгать нельзя ни себе, ни людям. Я долго жил за границей, много читал наших замечательных русских философов: Бердяева, Булгакова, Франка и других. Умом я все уже стал понимать, а вот веры, о которой вы сейчас говорили, у меня не было. А теперь есть. Ведь я вам поверил и доверяю всем сердцем. А вы верите, то есть доверяете Богу. А раз я вам доверяю, значит, через вас и Богу. Вот так у меня получается. Я искренне раскаиваюсь за все зло, которое совершил в своей жизни, и прошу у Бога и вас прощения. Если это возможно, то хотел бы креститься. Но решать это вам, батюшка.
– Дорогой мой человек, Глеб Эдуардович, прости и ты меня, ради Христа. За то, что там, на Лубянке не разглядел в тебе образа Божия, а считал сыном погибели. Заменил суд Божий своим человеческим, греховным судом. Забыл, что Господь пришел на землю не судить, а спасти человека. Конечно, я тебя крещу, ибо вижу сердцем, что Бог тебя принимает как любящий Отец. Могу ли я, грешный, отвергать то, что Бог принимает.
– Жалко крестного отца у меня не будет, – печально сказал Серьговский.
– Принимающим крещение в сознательном возрасте не обязательно иметь крестных, – успокоил его отец Пахомий.
– А я, батюшка, поверите ли, всю жизнь мечтал о крестном отце. В моем детстве родители практически не уделяли мне внимания, так как свою жизнь полностью посвятили идее мировой революции. У меня был друг, мой одноклассник, и к нему каждое воскресенье приходил крестный отец. Он брал его за руку и уводил гулять. Иногда они брали меня с собой. Мне было очень завидно и обидно до слез, что у меня нет крестного отца.
Отец Пахомий улыбнулся.
– Хорошо, если вы согласны, я буду вашим крестным отцом, – подытожил разговор отец Пахомий и стал произносить молитвы.
Затем троекратно вопросил Серьговского, отрекается ли он от сатаны, тот трижды отрекся. Потом он предложил ему дунуть и плюнуть на сатану, отвернувшись на запад. Это Серьговский сделал с большим удовольствием, так как именно там была ненавистная ему фашистская Германия. Когда подошел момент самого крещения, то отец Пахомий стал растерянно оглядываться кругом, так как вспомнил, что у них нет воды. Увидев в небольшой ложбинке немного оставшегося талого снега, обрадовался. Взяв двумя руками пригоршню снега, он встал над стоящим на коленях Серьговским.
– Крещается раб Божий Глеб, во имя Отца, аминь. – При этих словах он сжал ладони и по лицу Серьговского потекли прохладные струи.
Когда отец Пахомий в третий, последний раз выжимал на него воду, то вместе со словом «аминь» грянул выстрел, и по лицу Серьговского потекли уже не холодные, а горячие струи, с соленым привкусом. Он подхватил падающего отца Пахомия. Положив его осторожно на землю, он бережно приподнял ему голову и подложил под нее свой китель.
– Крестный, дорогой, ты только не уходи без меня. Погоди немного, я Коле нашему помогу до своих добраться. А потом ты возьмешь меня за руку и мы с тобой пойдем. Ведь тот мир, я уверен, намного лучше этого. Но я плоховато разбираюсь в нем и могу там один потеряться. А с тобой, моим крестным, мне будет спокойней.
Отец Пахомий, открыв глаза, вымолвил:
– Не переживай, крестник, я подожду.
– Ну вот и хорошо, – обрадовался Серьговский.
Он взял автомат и стал вести по цепи немцев прицельный огонь. Те залегли, постепенно сужая кольцо перебежками. Вскоре закончились все патроны. Он привстал, чтобы бросить гранату. Толчок в грудь опрокинул его на землю. Собрав последние силы, он подполз и лег рядом с отцом Пахомием, коснувшись его руки. Батюшкина рука дрогнула, а затем слабо, но все же сжала руку крестника.
– Крестный, я ведь с вами еще о многом хочу поговорить.
– Еще успеем, крестник, наговориться, ведь впереди у нас вечность.
Над ними склонились немецкие автоматчики. Затем они расступились, пропуская вперед начальника контрразведки. Истекающий кровью Серьговский смотрел на Кюхельмана, и в глазах его тот не увидел ни страха, ни мольбы о пощаде, никакого смятения. В них была просто задумчивая глубина. На его груди лежал портфель начальника штаба, и это обстоятельство больше всего обрадовало Кюхельмана.
– Ну что, господин Биргер, или как вас там еще назвать, вы, как это говорят русские, чуть было меня не переиграли.
И он, нагнувшись, взял портфель.
– Почему же «чуть было»? – улыбнулся Глеб и разжал правую руку, лежавшую до этого под портфелем. Из нее выкатилась граната с сорванной чекой.
Март 2005. Самара
Посвящается моей маме Любови Николаевне и ее братьям Вячеславу Николаевичу и Николаю Николаевичу Чащиным
Соколова Анна Аркадьевна, еще молодая женщина, сидела на кухне и штопала уже не раз штопанные детские носки. Отложив носок, поглядела на настенные ходики, было уже половина первого ночи. Тяжко вздохнув, пошла к детям в комнату. Свет в комнате включать не стала, чтобы не разбудить младшего семилетнего Диму, а просто оставила неприкрытой дверь на кухню. Дима, свернувшись калачиком, мирно посапывал во сне. Девятилетняя Варвара спала, разметавшись в постели. Видно было, что сон ее беспокойный. Она стонала и несколько раз вскрикнула. Анна осторожно потрясла ее за плечо.
– Просыпайся, доченька, пора.
Варя, открыв глаза, какое-то время смотрела бессмысленным взглядом на мать.
– Давай вставай, вставай, моя милая, – как можно ласковей сказала Анна, поглаживая руку дочери.
Варя вдруг бросилась к матери на шею и заплакала. Анна, прижав дочь к груди, успокаивала ее.
– Не плачь, доченька, не надо. Опять тебе, наверное, сон нехороший приснился? Не бойся, родная, я с тобой.
Варя притихла и, не отпуская своих рук с маминой шеи, зашептала ей на ухо:
– Мамочка, мне опять приснилась Танина голова. Она со мною разговаривала. Мне стало страшно.
– Ничего, доченька, все пройдет. Все забудется, – успокаивала Анна дочь, понимая, что такое навряд ли когда забудется.
Это случилось, когда они в сорок первом эвакуировались из Москвы в Самару. Ехали поездом, очень медленно, пропуская все составы, спешащие на фронт. В их вагон попали сразу три семьи из одного дома. Дочери соседок, Варины сверстницы, играли все время вместе, потому и дорога им не казалась скучной. Как-то поезд надолго остановился в поле. Проводница нагрела воды и предложила родителям помыть своих детей. Подружек поставили в круг и намывали всех сразу. Они веселились, повизгивая и подзадоривая одна другую. Потом их вымыли, вытерли насухо, переодели в свежее белье и, расчесав волосы, вплели им в косы атласные ленты. Тут-то и налетели фашистские бомбардировщики. Началась жуткая паника. Все повыскакивали из вагонов и побежали в поле. Анна, схватив младшего Диму на руки, успела крикнуть старшим – Васе и Варе, чтобы бежали вслед за ней и держались все вместе, рядом. Земля сотрясалась от взрывов. Люди метались как обезумевшие. Отбежав от поезда, Анна приказала детям лечь на землю, а сама распростерлась над ними, пытаясь укрыть собою всех троих. Но старший Василий вырывался из-под нее и все время пытался, наоборот, прикрыть собою мать.
Когда закончилась бомбардировка, подруга Анны Светлана подбежала к ней вся в слезах:
– Аня, дети, вы не видели моей Танечки?
Анна с детьми отправились на поиски. Вдруг Варя, подойдя к развороченному взрывом вагону, закричала:
– Мама, мамочка, иди сюда! Посмотри, что это?
Когда Анна подбежала к дочери, та стояла в каком-то оцепенении и показывала пальцем на окровавленную голову. Судя по голубым лентам, вплетенным в косички, – Танюшкину. Подбежала Светлана и отчаянно заголосила, можно даже сказать, завыла раненым зверем и рухнула тут же без чувств на землю.
Анна вывела Варю на кухню и подвела к рукомойнику.
– Давай, доченька, умывайся и смени Васю, ведь ему утром на работу.
Варя умылась, оделась и, поцеловав маму, вышла из дома. Анна незаметно перекрестила уходящую дочь. Идти было недалеко. Хлебный магазин находился через два квартала от их дома. Подходя к магазину, она еще издали увидела длинную очередь. Занимать ее надо было с вечера и стоять всю ночь, иначе хлебные карточки не отоваришь. Своего старшего брата Васю нашла без труда. Он играл в орлянку с тремя беспризорниками. Увидев Варю, он подбежал к ней и подвел ее к очереди, показав, где стоит. Потом передал ей хлебные карточки и пошел домой.
Ознакомительная версия.
