— Красивый, просторный! — восхищается батюшка. — Раза в два просторнее Никольского!
— Было такое, — продолжает Александр Иванович, — раскапывали мы фундамент, и возле бывшего входа в клуб выкопали небольшую каменную плиту с вырезанным на ней крестом… Батюшка сразу определил, что на этой плите стоял в прежнем храме престол. То есть, понимаете: раньше она под престолом лежала, а они её у входа положили, чтобы посетители ноги об неё вытирали! А почему мы решили храм восстанавливать? Однажды зимой увидели: к месту, где церковь стояла, протоптана кем-то тропинка… Там делать-то нечего: пустое место и всё! Значит, протоптал тот, кто помнит о храме, кто молится потихоньку, для кого эта земля свята. И тогда начали мы храм строить. Я первым делом подумал: пусть местные мужики поработают на святом деле, и деньги будут иметь опять же… Они взялись за работу — и тут словно мор на них нашёл: то спирта палёного перепьют — двоих везём на кладбище… Через несколько дней те, кто их хоронил, сами следом отправляются: подрались, убили друг друга… И так один за одним… Понятно, что не храм в том виноват: деревни ещё раньше вымирать стали — целые улицы пустеют.
— В прежние времена здесь жило 15 тысяч народу, — поясняет батюшка, — сейчас полторы тысячи… Ну, может быть, со временем выправимся. Вот храмы закончим… А сколько народу тут на шоссе передавили! Шоссе опасное, дальнобойщики тут носятся один за одним… Сшибают народ… А мы в прошлом году два креста поставили на дороге — с двух концов села, — и целый год ни одного наезда. Не знаю, может быть, совпадение… А вы лучше спросите Александра Ивановича, как он в Америке оказался! Он же у нас американец — вы не знали? Уехал в Штаты ещё при советской власти — и хорошо там жил!..
— Не жаловался, — соглашается Александр Иванович. — Имел дом в Нью-Йорке, офис на Манхэттене, успешный бизнес. И не думал возвращаться. А тут решил в гости съездить в родные места. На месяц, не больше. Месяц прошёл, пора в Америку, да что-то мешает: какие-то дела уже затеял, родственникам помогаю… Останусь ещё на недельку. Потом ещё на недельку. Потом ещё. А потом думаю: да на что мне эти Штаты?
Батюшка:
— А как его убить хотели! Но его ангел хранил…
— Не то чтобы убить… Наши русские бандиты приехали на промысел в Нью-Йорк и решили выкрасть какого-нибудь бизнесмена, чтобы потом выкуп получить. Выбрали меня. Стали расставлять мне всякие ловушки — и всё напрасно: никак поймать не могут. А я и не знал ни о чём: впервые услышал про этих бандитов, когда их уже поймала нью-йоркская полиция. При аресте они сами заявили: «У этого парня очень сильный ангел-хранитель: пальцем не дал до него дотронуться. Мы его ждём на одной дороге, а он в последний момент сворачивает на другую, мы его ищем там, а он вдруг оказывается здесь…»
Мы едем смотреть недостроенный храм Казанской иконы. Он и недостроенный кажется красивым и величественным — просторный, двухсветный… Поднимаемся на колокольню, где уже висит колокол — древний, новгородский, найденный археологами, подаренный новому храму. Батюшка раскачивает било, и над деревней плывёт суровый, чуть глуховатый, словно из глубин русской древности доносящийся звон. Отцы-строители, сияя улыбками, слушают эту музыку, батюшка приговаривает: «Никольский храм да Казанский храм — сила! Никто деревне не страшен будет!»
Стоят на колокольне три русских мужика в полном, что называется, расцвете сил… Уж какие ни есть — в чём-то, может, и немощные, в чём-то и грешные, но не о немощах и не о грехах вспоминаешь, когда на них смотришь. Некий свет свыше явственно покрывает всех троих, ведёт, даёт им силу… Погаснет свет — что с ними будет? Но не погаснет — верю, что не погаснет…
* * *
…Подвёл диктофон. До сих пор об этом жалею. Отец Гурий рассказывал мне, ни много ни мало, о своей встрече с Богородицей… В редакции, расшифровывая запись беседы я с ужасом обнаружил, что на этом самом месте диктофон отказал, — из рассказа батюшки не записалось ни слова. Я попытался воспроизвести рассказ по памяти — не вышло ничего: какие-то важные детали я забыл начисто, а без них рассказ распадался, не складывался в логическое повествование…
— А сейчас мы с вами купаться поедем! — заявил отец Константин Королев, садясь за руль своей «Оки».
— Купаться?!. — вот уж чего я не ждал. Осень в разгаре…
— Не бойтесь! — добродушно усмехнулся сидящий рядом с водителем архимандрит Гурий (Кузьмин), настоятель собора во имя вмц. Екатерины. — Мы вас в освященных источниках искупаем. Я в паломничества езжу по святым местам и отовсюду привожу понемногу святой воды: немножко из Иордана, немножко из источника Божией Матери в Назарете, из цареградского Живоносного источника, из афонского источника прп. Афанасия… Привожу всю эту воду к нам, в Ямбург… Уж извините, я наш город никогда Кингисеппом не назову. Ямбург — это и звучит красиво, и исторически верно. У нас в Ямбургском районе много своих источников есть… Вот мы и взялись их освящать, и освящаем-то не иначе, как добавляя в них воду из источников Святой Земли. Пусть и наша, ямбургская водичка послужит людям во исцеление. Есть теперь у нас источник Ильи Пророка, Пантелеимона Целителя и еще много других…
— Вот мы вас в каждый и окунем! — подхватывает о. Константин.
— Не пугай человека! — хмурится о. Гурий, — Не бойтесь, силой мы вас не потащим, а немножко искупаться все же советую. Наши прихожане купались и рады были… Может, чудесных исцелений и не было, а благодать ощущали все…
— Это правда, — говорит отец Константин — Как окунешься, так потом весь день хорошо себя чувствуешь! Я-то готов в каждом из них купаться.
— Конечно, ты молодой… Давно ли гимназию нашу закончил?
— Давно! Уже и семинарию закончить успел! А вы знаете, — поворачивается о. Константин ко мне, — ведь у нас в Ямбурге работает первая в России православная гимназия! Есть у нас в городе такая замечательная женщина — Римма Григорьевна Наумова: это ее и о. Гурия трудами гимназия открылась и существует до сих пор. Они сумели сделать так, что и с общеобразовательной, и с церковной точки зрения там все было на возможно высоком уровне. Я и сам там учился, — перешел из обычной школы. Должен был идти в седьмой класс, а в гимназии пошел в четвертый — заново пробежался по всем ступенькам общего образования, лишь бы ни одной церковной дисциплины не упустить…
— Я старался гимназистам преподавать все, что сам знаю, — заметил о. Гурий, — целыми днями занимался с ними, часов до десяти вечера, пока родители их искать не начинали…
— Зато закончили мы гимназию очень подкованными. Когда я поступал в семинарию, — подхватил о. Константин, — я уже знал и церковную историю, и Ветхий, и Новый Завет… По уставу одни пятерки имел. Моя сестра, которая со мной вместе училась, сейчас послушницей в Пюхтицком монастыре… Мы, гимназисты, могли всю службу пропеть самостоятельно, без подсказок… Да так и случалось, когда батюшка отлучался куда-то. А посвящали нас в гимназисты в нашем храме во имя вмц. Екатерины. Мы особую клятву произносили, — ну, не клятву, а, скажем так, обязательство… Все было очень торжественно, все ребята в стихарях, братский гимн пели. Слова для этого гимна я взял из сборника стихов о. Николая Гурьянова, а музыку пришлось самому подбирать. Пока помещение не получили, занимались во дворе, на самодельных лавках: два пенька, на них доска. Бывало, кто-то неловко покачнется, доска соскальзывает и целый ряд сыплется на землю… Весело было… И представьте себе: я не помню, чтобы наши гимназисты хоть раз за все время учебы поссорились друг с другом, разругались… Нет, мы жили, как дома, как одна семья!
— Некогда было ругаться, — уточняет о. Гурий, — вы работали…
— Правда! Я, например, приходил в 6 утра, доил двух коров и козу, кормил теленка, выгуливал лошадь, а потом — на занятия. Зато у нас молоко всегда было, творог, яйца. А сколько я в гимназии провел ночей… Работаешь, работаешь, а потом уже поздно… Матрас расстелешь на полу и спишь… Крыша протекла — забираемся на крышу и меняем шифер до полуночи… Ребята сено заготавливали, строили сараи, работали в поле… А ведь было нам тогда лет по четырнадцать. Но нас любили, и нам хотелось как-то ответить на эту любовь.
— Помню я, как ты в поле работал! Ты там монеты искал!
— И это правда! Удивительная вещь: на нашем церковном поле можно было найти массу старинных монет. Я заранее знал: поработаю часок — найду два екатерининских пятака. Самая старая моя находка — денежка 1557 года. Есть монетка 1666 года, а уж за XIX век — этих и не счесть. После дождика они вымывались из земли, как картошка. А вот археологи приезжали к нам: копали-копали — ничего не нашли.
— Интересно, — говорю я, — ваша гимназия уже который год существует, — неужели каждый раз набирается нужное количество учеников? Ямбург — город небольшой…
