Эти протестанты времен начала Реформации находили для своих доктрин поддержку в Библии – причем эта поддержка одновременно касалась разных аспектов: богословского, социального и политического, – и в периоды кризисов жестокие тексты Писания были у всех на слуху и на языке. Протестантизм, подобно исламу, рождался в войне, между 1550 и 1648 годами Европу раздирали бесконечные конфликты, и часто казалось, что католики вот-вот одержат полную победу. Истории библейских завоеваний учили поколение борцов, сражавшихся за свое право на жизнь, тому, что Божии избранники всегда добьются победы, какими бы трудными ни казались все обстоятельства. Кальвинисты создали жизнеспособную теорию сопротивления несправедливым правителям, которая во многом подкреплялась идеями Ветхого Завета, поскольку богословы оправдывали убийство тиранов и самосуд над несправедливыми властителями, который осуществляют благочестивые ревнители{199}.
В 1550-х годах шотландские протестанты, которых подстрекал Джон Нокс, естественным образом обратились к истории об амалекитянах, «которые портили жизнь израильтянам, возвращавшимся из Египта». Враждебный народ был полностью уничтожен: «мужчины, женщины, дети, грудные младенцы, волы, крупный рогатый скот, верблюды и ослы – и наконец, все живое, что было в этой земле». Преследователи из числа католиков должны про это помнить: «Ужасной будет память о сих, обо всех тех, кто причиняет неприятности и сеет соблазны, когда верные, повинуясь повелению Бога и его призыву, оставят духовный Египет (царство антихриста) и мерзости оного». Возмущаясь Марией Стюарт, католической королевой, правившей страной, Нокс молился, чтобы «Бог, по Его великой милости», воздвиг в эти дни нового Финееса. Это был недвусмысленный призыв к убийству{200}.
Реформаторы создали радикальную доктрину религиозных войн, отбросив теорию справедливой войны с ее ограничениями. Самым влиятельным мыслителем здесь был Генрих Буллингер, швейцарский деятель Реформации, о котором сегодня забыли, но который был важным умом для протестантской Европы того времени. В своей знаменитой проповеди «О войне» он призывал возродить
херем на практике. Он представлял себе особого рода войну, которую может начать магистрат или какой-то правитель:...
[Это война] против неисправимых людей, осужденных судом Божиим и заслуживающих того, чтобы их убивали без жалости и без милости. Такие войны вел Моисей с мидьянитянами и [Иисус Навин] с амалекитянами… [Такие] войны призваны защищать истинную религию от идолопоклонников и врагов истинной и вселенской веры.
Как считал Буллингер, Библия говорит нам о том, как нужно вести подобные войны. «Законы войны перечислены в главе 20 Второзакония, они и полезны, и необходимы… Более того, многие другие места Писания призывают исполнять эти законы». Если город склонился к идолопоклонству, он «должен быть взят воинами и стерт с лица земли», как тому учит Второзаконие. Буллингер здесь строил такую теорию, которую сегодня мы назвали бы христианским джихадом{201}.
Английские пуританские писатели 1620-х и 1630-х годов продолжали развивать кошмарные теории нео херема , чтобы заменить ими идеи справедливой войны. Уильям Гаудж использовал историю амалекитян в Книге Исхода, чтобы сделать следующий вывод: верные христиане не просто могут участвовать в религиозных войнах, но обязаны это делать. Война может быть священной: «Когда солдат умирает в битве за правое дело – это все равно что проповедник, который умирает на кафедре». Гаудж (его имя по-английски означает «долото», что ему прекрасно подходит) расширил рамки справедливой войны, добавив к ней справедливое завоевание чужой территории, которое оправдано в том случае, если способствует «защите истины и чистоты религии». При этом он ссылался на прецедент – покорение Ханаана{202}.
Мы не вправе назвать Гауджа самым воинственным пуританином той эпохи. Некоторые авторы не просто оправдывали священную войну, но и требовали, чтобы она была такой же дикой и беспощадной, как те битвы, что описаны в Библии. В 1626 году Томас Барнс заявил:
...
Чтобы взять в руки меч и проливать кровь, нужна своего рода жестокость: мы видим ее у Самуила, который рассек Агага на куски, не показывая никакого сострадания, или у Иисуса Навина, без милости повесившего пятерых языческих царей{203}.
Как считал Барнс, ни милосердие, ни сострадание не должны ограничивать участников священной войны. Как и многие другие пуритане, он указывал на пример Саула, поскольку этот случай прекрасно иллюстрировал столь важную для кальвинистов тему завета. Саул нарушил завет, и потому погиб.
Католики и амалекитяне
Британия была тогда империей, расширявшей свое влияние и владевшей колониями, поэтому ее авторов ценили: Гаудж и Барнс были популярны также и в Новой Англии. Кроме того, военная британская культура опиралась на религиозные ценности и, в частности, на Библию. Полководцы из числа пуритан применили к себе библейские рассказы об Иисусе Навине и Гидеоне, а такое восприятие себя имело печальные последствия для их врагов, будь то английские роялисты или ирландские католики. Во время гражданских войн 1640-х погибла, быть может, четверть миллиона людей, принадлежавших к одной из четырех наций Британских островов{204}.
Оливер Кромвель, которому удавалось жесткой рукой диктатора умело править Англией в 1650-е годы, охотно отождествлял себя с Гидеоном и видел в своих врагах мидьянитян и амалекитян. Когда один его бывший союзник выразил нежелание принимать крайние меры, генерал обвинил его в трусости. «Тебя не должно соблазнять то, как исполняется дело Божие, – писал ему Кромвель. – Быть может, иного пути просто не существует. Что если Бог ценит ревность, как то было в случае Финееса, которого, быть может, заставили бы оправдываться в своих поступках перед судом присяжных!» Иногда правила и тонкости закона должны отойти в сторону и дать свершиться божественному деянию, направленному на мидьянитянских противников. В тот момент Кромвель настаивал на необходимости казнить короля Чарльза I, так что акт цареубийства, совершившийся в 1649 году, глубоко напугал весь политический мир Европы. Однако Кромвель, как и другие английские пуритане в годы кризиса, размышлял над другим важнейшим для него вопросом: «Как бы здесь поступил Финеес?»{205}.
Если даже король не был защищен от гнева ревнителей, что уже говорить про другие народы и группы? Особой мишенью отмщения для пуритан служили католики, поскольку они нагло называли себя христианами. Любой добрый протестант того времени понимал, что католики служат папе – антихристу, появление которого предсказано в книге Откровение. Если английские и шотландские поселенцы в Ирландии считали себя новым Израилем, то их враги, местные католики, разумеется, воспринимались как амалекитяне и ханаанеи, и все проклятия Библии относились к ним. Ненависть между представителями двух конфессий достигла своего пика после восстания 1641 года, когда католики попытались избавиться от протестантских общин. Даниэль Харкурт, автор из протестантов, сетовал по этому поводу: «Какой дорогой ценой израильтяне… расплатились за свое неразумное милосердие, которое помешало им истребить идолопоклонников-ханаанеев»{206}.
Протестанты торжественно пообещали не повторять подобных ошибок. Когда в 1649 году Кромвель снова покорил Ирландию, он, как то сделал Израиль в случае Амалека, истребил все население таких бунтующих городов, как Уэксфорд и Дрозда. Другие военачальники были не менее жестоки – особенно шотландские пресвитериане, пропитанные кальвинизмом. Когда военных ужасали кровавые побоища, капелланы призывали их разить врага без пощады. После одной битвы капеллан угрожал генералу Дэвиду Лесли, говоря: если он не перебьет всех военнопленных, на него «падут все те проклятия, которые пали на голову Саула за то, что он сохранил жизнь амалекитянам». Лесли отплатил за это капеллану. Увидев, что ноги проповедника по щиколотку запятнаны кровью врага, он язвительно сказал, что теперь капеллан, по крайней мере, получил свою долю крови{207}.
Религиозные установки Кромвеля отравили отношения между англичанами и ирландцами, и этот яд действовал на протяжении нескольких столетий. Когда читаешь тогдашних английских толкователей, когда те пишут о врагах Израиля, часто трудно понять, о ком идет речь: о древних народах или об ирландских католиках. И даже гораздо позже, в 1885 году, когда евангелический богослов англо-ирландского происхождения Э. Р. Фоссет опубликовал комментарии на Книгу Судей, там он не высказывает никакой озабоченности по поводу уничтожения язычников: «Повеление так с ними обращаться, безусловно, исходило от Бога, праведного судьи, а не от человека; Бог желал уничтожить идолопоклонство с его мерзостями». Фоссет считал, что евреи вели себя неправильно, но не потому, что истребляли ханаанеев, а потому, что сохранили некоторым из них жизнь. Он объясняет эти излишние проявления либерализма падением нравов Израиля: «Компромиссы, равнодушное отношение к чести Бога, которую оскорбляет идолопоклонство, леность и страсть к наживе, привели к тому, что Израиль только лишь собирал дань с врагов, тогда как был достаточно силен, чтобы их уничтожить». Не случайно на этих страницах рассуждения о расово-религиозном превосходстве появились в тот самый момент, когда ирландские протестанты, включая самого Фоссета, с ужасом ожидали введения Акта о самоуправлении Ирландии, который бы позволил ненавистным католикам занимать места в правительстве{208}.
