Душевная тревога происходит от диавола
– Геронда, миряне, живущие духовной жизнью, устают на работе и, возвращаясь вечером домой, не имеют сил совершить Повечерие. А от этого они переживают.
– Если они возвращаются домой поздно вечером и уставшие, то им никогда не нужно с душевной тревогой себя насиловать. Надо всегда с любочестием говорить себе: "Если ты не можешь прочесть Повечерие полностью, то прочитай половину или треть". И в следующий раз надо стараться не слишком утомляться днем. Должно подвизаться насколько возможно с любочестием и во всем полагаться на Бога. А Бог Свое дело сделает. Ум должен всегда быть близ Бога. Это самое лучшее делание из всех.
– Геронда, а какую цену имеет в очах Божиих чрезмерная аскеза?
– Если она совершается от любочестия, то радуется и сам человек, и Бог – о Своем любочестном чаде. Если человек утесняет себя от любви, то это источает мед в его сердце. Если же он утесняет себя от эгоизма, то это приносит ему мучение. Один человек, подвизавшийся с эгоизмом и утеснявший себя с душевным беспокойством, как-то сказал: "О, Христе мой! Врата, которые Ты соделал, слишком тесны! Я не могу через них пройти" Но если бы он подвизался смиренно, то эти врата не были бы для него тесными. Те, кто эгоистично подвизаются в постах, бдениях и прочих подвигах, мучают себя без духовной пользы, потому что бьют воздух, а не бесов. Вместо того чтобы отгонять от себя бесовские искушения, они принимают их все в большем количестве, и – как следствие – в своем подвижничестве встречают множество трудностей, чувствуют, как их душит внутреннее беспокойство. В то время как у тех людей, которые сильно подвизаются со многим смирением и со многим упованием на Бога, радуется сердце и окрыляется душа.
В духовной жизни требуется внимание. Делая что-либо по тщеславию, духовные люди остаются с пустотой в душе. Их сердце не преисполняется, не становится окрыленным. Чем больше они увеличивают свое тщеславие, тем больше увеличивается и их внутренняя пустота, и тем больше они страдают. Там, где присутствует душевная тревога и отчаяние, – бесовская духовная жизнь. Не тревожьтесь душой ни по какому поводу. Душевная тревога происходит от диавола. Видя душевную тревогу, знайте, что там накрутил своим хвостом тангалашка. Диавол не идет нам поперек. Если человек к чему-то склонен, то и диавол подталкивает его в этом же направлении, чтобы его измотать и прельстить. Например, человека чуткого он делает чрезмерно чувствительным. Если подвижник расположен делать поклоны, то диавол тоже подталкивает его к поклонам, превышающим его силы. И если твои силы ограничены, то образуется сперва некая нервозность, потому что ты видишь, что твоих сил не хватает. Потом диавол приводит тебя в состояние душевной тревоги, с легким – вначале – чувством отчаяния, потом он усугубляет это состояние все больше и больше… Помню начало своего монашества. Одно время, как только я ложился спать, искуситель говорил мне: "Ты что же – спишь? Вставай! Столько людей страдают, стольким нужна помощь!.". Я поднимался и делал поклоны – сколько мог. Стоило мне опять лечь, как он опять начинал свое: "Люди страдают, а ты спишь? Вставай!" – и я опять поднимался. Я дошел до того, что как-то сказал: "Ах, как было бы хорошо, если бы у меня отнялись ноги! Тогда у меня была бы уважительная причина не делать поклоны". Один Великий Пост я, находясь в таком искушении, еле выдержал, потому что хотел утеснить себя больше своих сил.
Если, подвизаясь, мы чувствуем душевную тревогу, то должно знать, что мы подвизаемся не по-Божьему. Бог – не тиран, чтобы нас душить. Каждому следует подвизаться с любочестием, в соответствии со своими силами. Надо возделывать в себе любочестие для того, чтобы возросла наша любовь к Богу. Тогда человека будет подталкивать к подвигу любочестие, и само его подвижничество, то есть поклоны, посты и подобное этому, будет не чем другим, как преизлиянием его любви. И тогда он с духовной отвагой будет идти вперед.
Следовательно, не нужно подвизаться с болезненной схоластичностью, чтобы потом, отбиваясь от помыслов, задыхаться от душевной тревоги, нет – надо упростить свою борьбу и уповать на Христа, а не на себя самого. Христос – весь любовь, весь – доброта, весь – утешение. Он никогда не душит человека. Он в изобилии имеет духовный кислород – божественное утешение. Тонкое духовное делание – это одно, а болезненная схоластичность, которая от нерассудительного принуждения себя к внешнему подвигу душит человека душевной тревогой и разрывает его голову болью, – это совсем другое.
– Геронда, а если человек по природе слишком много думает и его голову распирают многие мысли, то как ему следует относиться к той или иной проблеме, чтобы не выбиваться из сил?
– Если человек ведет себя просто, то из сил он не выбивается. Но если примешивается хотя бы чуточку эгоизма, то, боясь сделать какую-нибудь ошибку, он напрягает себя и выбивается из сил. Да хотя бы и сделал он какую-нибудь ошибку – ну, поругают его маленечко, ничего страшного в этом нет. Такое состояние, о котором ты спрашиваешь, может быть оправдано, к примеру, для судьи, который, постоянно сталкиваясь с запутанными делами, боится, как бы не совершить неправедный суд и не стать причиной наказания неповинных людей. В духовной же жизни головная боль появляется в том случае, когда человек, занимая какое-то ответственное место, не знает, как ему поступить, потому что ему надо принять решение, которое кого-то в чем-то ущемит, а если его не принимать, то это будет несправедливо по отношению к другим людям. Совесть такого человека находится в постоянном напряжении. Вот так-то, сестра. А ты будь внимательна к тому, чтобы духовно трудиться – не умом, а сердцем, И без смиренного доверия Богу духовного делания не совершай. В противном случае ты будешь переживать, утомлять свою голову и душой чувствовать себя плохо. В душевном беспокойстве обычно кроется неверие, но можно испытывать такое состояние и по гордости.
Безыскусность очень помогает в монашеской жизни
…Видишь, как уютно стало у вас в гостиной от простых сереньких одеял? Сейчас хоть немножко стало похоже на монастырь.
– Геронда, а как монаху понять, что приличествует монастырю, а что нет?
– Начинать надо со следующего вопроса себе самому: "Кто я такой? И какие у меня обязанности в той жизни, которой я живу?" Армии делает честь цвет хаки. Монастырю делает честь черный цвет. Если армию переодеть в черное, а монастыри – в защитный цвет, то это не будет к лицу ни армии, ни монашеству. Представляете, если вы сейчас, подобно медицинским сестрам, переоблачитесь в белые халаты? Сестры вы или не сестры? Ну, вот видите… А медсестры наденут черные балахоны, чтобы одним своим видом доводить больных до отчаяния! "Видно, – скажут тогда больные, – наши дни сочтены, но только прямо нам об этом не говорят". Видите, такое переодевание было бы неприличным. Разве мы поступили бы так на самом деле? Какая-то вещь может быть действительно красивой, но монашеству она не приличествует. Например, бархат – красивая ткань, но если я надену бархатную рясу, то это будет мне не в честь, а в оскорбление. Не используйте в монастыре ничего красного, ничего цветастого. Не годится.
– Что же, Геронда, выходит все должно быть бесцветным, безвкусным…
– Вот тогда-то и откроется духовный вкус! Однако это нужно понять. Люди еще не поняли того, какую радость приносит простота. Я у себя в каливе смачиваю веник водой и снимаю с углов черную от сажи паутину. И делаю это всего лишь раз в год. Так вы не поверите, какие красивые черно-белые разводы остаются на потолке от мокрого веника! Настоящие узоры! Когда люди видят мой потолок, они думают, что я его нарочно так разрисовал! И знаете как я от этого радуюсь!
Я знаю монахов, которым была в радость не духовная жизнь, а мирской дух. Взыграния радости, которую дает простота, они не ощутили. Безыскусность очень помогает в духовной жизни. Монах должен иметь вещи, которые ему необходимы и которые ему приличествуют. Пусть он ограничится тем, что лишь немножко облегчит его жизнь, и не стремится к бо́льшему – к мирскому. К примеру, солдатского одеяла достаточно для того, чтобы укрыться от холода, – кружевным или цветастым одеялу быть совершенно ни к чему. Таким образом приходят простота, духовная отвага.
Принося монаху многие вещи, ты его губишь. Тогда как если человек освобождает себя от [лишних] вещей, это восстанавливает его силы. А если монах собирает вещи сам, то он себя губит. Когда мне присылают какие-то вещи, я чувствую тяжесть и хочу от них освободиться. Имея у себя в келье что-то лишнее, я чувствую себя так, как если бы надел рубашку, которая мне мала. И если некуда эти вещи отдать, то, по-моему, лучше их выбросить. Но стоит мне только их отдать, как я чувствую облегчение, освобождение. Как-то раз ко мне пришел один знакомый и сказал; "Геронда, такой-то человек дал мне эти вещи, чтобы я передал их Вам. И еще он просил помолиться, чтобы от него ушла душевная тревога". – "Чтобы от него ушла, а ко мне пришла? – сказал я в ответ. – Лучше забирай-ка ты эти вещи и уходи. Я уже старик: ходить по людям и разносить им подарки мне не по силам"[124].
