В этот момент Лука щелкнул пальцами.
– А, понял! Завершения нет, но и логического начала тоже нет. Любая ненависть есть следствие другой ненависти, а если мы пойдем по этой цепочке назад-назад-назад, то мы увидим наконец, что причиной всего было какое-нибудь дурацкое недоразумение вроде того, что кто-то кому-то случайно отдавил ногу.
– Вот видишь, все беды от того, что люди не дают себе труда подумать.
– Тогда следующий вопрос!
– Подожди, – улыбнулся я. – Разве мы задаем вопросы не по очереди?
Лука удивился:
– С чего это? Это будет уже не веселая игра. Достаточно одного правила!
Я согласился – и в самом деле, зачем искусственно ограничивать себя? Пусть задает вопрос тот, кому он пришел в голову.
– Вот мы говорили с вами о любви, – начал Лука. – Но это мы говорили о любви, ну… просто любви, душевной. – И продолжал: – А когда люди, ну… мальчик и девочка… остаются вдвоем и любят друг друга.
– Ладно, Лука, – сказал я, чуть сбавляя скорость, – я не боюсь слова «секс».
Лука чуть покраснел, но твердо продолжил:
– Хорошо, секс. В чем его смысл?
Я вдавил педаль и предположил:
– Конечно, прежде всего смысл секса в продолжении рода, ведь большинство живых организмов на Земле размножаются именно при помощи секса, спаривания мужской и женской особей, и человек тут не исключение. С точки зрения биологии удовольствие, получаемое от секса, служит живым существам как бы приманкой, чтобы им волей-неволей приходилось производить потомство. Если бы появились вдруг существа, не испытывающие никакого удовольствия от секса, такие существа тут же вымерли бы, это понятно. Мы знаем, что человеку удалось разделить эти две функции – получение удовольствия и производство потомства: предохранительные средства известны с древнейших времен, и про проституцию не зря говорят, что это древнейшая профессия. И все же это еще не объясняет связи любви с сексом. Почему-то люди, которые любят друг друга, стремятся соединиться в половом акте. Почему? Казалось бы: любуйся своей возлюбленной, наслаждайся звуком ее голоса, восторгайся ее умом… Нет, неизбежно наступает момент, когда ты хочешь оказаться с ней в постели. Принято считать, что секс – высшая точка настоящей любви. – Я незаметно для себя впал в лекторский тон, именно так я читал лекции, когда еще их читал. – В пользу этого утверждения говорит тот факт, что секс без любви чаще всего вызывает в человеке подспудный стыд, это ведь, если трезво посмотреть, довольно смешное и глупое занятие – дергаться и постанывать. В то же время, когда сексом занимаются люди, которые действительно любят друг друга, неловкость пропадает. Можно сказать, что серьезнее занятия просто не найдешь. В эти минуты переживается настоящее единство с другим человеком – единство и духовное, и телесное. Знаешь, мне кажется, что в эти минуты происходит что-то вроде взаимного обмена какими-то энергиями, как электрический ток, который, как известно, течет в обе стороны, а в одну сторону он течь просто не может. И вот этот обмен духовными энергиями во время, когда люди занимаются любовью, а не просто «отдыхают», и есть главное в сексе.
Всю мою длинную и пафосную речь (а как еще прикажете мне говорить о таких вещах?) Лука слушал внимательно, ни разу меня не перебив, и иногда кивал головой.
– Я понимаю, что у вас в этом смысле, да и в любом другом, больше опыта, чем у меня, но у меня тоже была… ну, любимая девушка. И мне кажется, что все, что вы только что говорили, я тоже чувствовал.
– Ну хорошо, тогда у меня к тебе вопрос, – хитро улыбнулся я.
– Давайте!
– Ты сказал, что любимая девушка была. А потом, видимо, любовь прошла. Почему проходит любовь?
Лука как-то сразу посерьезнел – видимо, я задел неприятную тему Я сказал ему на всякий случай, что вовсе не обязательно рассказывать мне какие-то тайны, если они у него есть, а что у нас чисто теоретический разговор.
– Это-то я понимаю, – ответил Лука. – Да и тайн никаких нет, просто девушка ушла к другому, как это обычно и бывает. Просто это действительно очень грустный вопрос. Сейчас подумаю.
– Любовь проходит, – сказал Лука, подумав, – потому что человек несовершенен. Не тот, понятно, которого любят, а тот, который любит. Вот смотрите, когда я люблю девушку, я же вижу в ней только хорошее, правда?
– Конечно, – подтвердил я. – Даже если в ней есть что-то плохое, а что-то плохое есть во всех людях.
– Да, и я знаю, что это очень здорово и приятно – видеть в человеке только хорошее. Но и, как оказывается, очень трудно. Сначала я замечаю, что у нее… не знаю, все, что угодно, – грязь под ногтями. Потом – что у нее не такой уж прекрасный характер. Потом – что она не прочь позаигрывать с другими мальчиками. Ну и так далее. Я все больше вижу плохого и все меньше хорошего. Но ведь это не потому, что она изменилась, – она-то та же самая, что и была! Тот же самый человек, в котором я видел только хорошее, а плохого не видел. Так откуда взялось это плохое? Получается, что ему неоткуда взяться, кроме как от меня самого.
Я прихлопнул ладонью по рулю от удовольствия, вот он промысел, который люди называют Божьим, прямо в лохматой голове подростка!
– Какой ты молодец! – вскрикнул я. – Ведь абсолютно правильно!
Лука, однако, продолжал:
– Значит, любовь в каком-то смысле – это труд, ведь для того чтобы удерживать добро внутри себя, нужно прикладывать усилия. И наоборот, чтобы обнаружить внутри себя плохое – нужно просто перестать удерживать добро. Поэтому человек и перестает любить – потому что устает быть хорошим.
– Ленится, – подытожил я.
День уже перевалил за половину, а мы как раз перевалили горы, которые тут больше похожи на большие высокие холмы.
– Итак, – снова начал я. – Вопрос состоит в том, почему люди врут. Люди врут из страха?
– Похоже на то, – отозвался Лука. – И вот еще что: правда зачастую человеку неудобна, потому что приведет к чему-то неприятному – покупатель не купит, мама не отпустит и так далее. Но ведь опять же, человек в таких ситуациях думает только о ближайшем времени, а о том, к чему приведет его ложь в более-менее далеком будущем, он не думает. Скажем, мама, однажды поняв, что сын ей врет, после этого будет каждый раз подозревать его во лжи, а это, как ни крути, не очень-то комфортно прежде всего для самого сына. И если бы он заранее об этом подумал и все взвесил, он бы понял, что лучше не врать, а постараться убедить все-таки маму отпустить его на два часа. То же самое и с продавщией пирожков, сказавшей про вчерашние – «сегодняшние». Если бы она думала вперед, на будущее, а не только о том, чтобы вот прямо сейчас получить немного денег, то она бы поняла, что выгоднее прямо и честно говорить все про свой товар, – и тогда о ней пойдет слух как о хорошей, честной булочнице, правильно? Вот вы бы, например, стали бы всем своим знакомым рассказывать про то, какие замечательные пирожки там-то и у такой-то, да?
– Ну, наверное, стал бы, – протянул я. Не то чтобы это был очень убедительный пример, но я понял, о чем Лука говорит, через пирожки ему снова удалось попробовать вкус истины. Ведь все в мире взаимосвязано, и сказанная тобой ложь рано или поздно вернется к тебе ответным злом.
– Так что люди врут, во-первых, потому, что боятся, а во-вторых, потому, что думают очень узко.
И сказав это, Лука победно посмотрел на меня.
– Да, думаю, ты прав, – сказал я.
Уже стемнело, когда мы всласть наговорились про летний деревенский отдых, и, наверное, целых полчаса мы ехали вообще молча, чтобы отдохнуть и послушать тишину (хотя какая тишина на трассе?). Я уже чувствовал, что больше часа не выдержу, и начал подумывать об остановке. Вдруг Лука нарушил тишину:
– Хотите, еще немного в вопросы поиграем?
Я согласился, хотя бы для того, чтобы поменьше клевать носом. Но вопрос Луки поразил меня.
– Почему люди играют?
– Почему люди играют? – переспросил я. – Мне такой вопрос ни разу в голову не приходил, мне всегда казалось, что просто играют.
– Вам не приходил, и мне тоже не приходил, – как будто немного обидевшись, сказал Лука. – Но вот сейчас же пришел. А «просто играют» – это не ответ, разве вы сами не видите? Это все равно что сказать в ответ на вопрос «Почему люди умирают?» – «Потому что жизнь такая».
Да, я, конечно, видел. Что ж, пришлось искать серьезный ответ на серьезный вопрос. Я начал вспоминать: почему же люди играют?
– Начнем с того, – начал я, – что люди не единственные существа, которые играют. Играют и щенки, и тюлени какие-нибудь, да вообще очень многие животные. Даже про рыбу говорят, что она играет. Так что вопрос распадается на два: во-первых, почему вообще играют живые существа и, во-вторых, играют ли люди в какие-то такие игры, в которые никто, кроме них, больше не играет, и почему? Начнем с первого. Почему, например, играют, кидаясь друг на друга, в шутку дерутся щенки? В этом есть простой биологический смысл: будущие охотники таким образом учатся побеждать врага. А вот случай поинтереснее: я однажды видел, как играют тюлени. Они поднимаются к поверхности воды, а потом снова ныряют вглубь и при этом так вертятся, как будто танцуют для собственного удовольствия. Биолог скажет, что самцы таким образом привлекают самку, – и будет, конечно, прав. Самке интересно, самке нравится, она получает возможность увидеть потенциального отца своих детенышей, так сказать, во всей красе. Но мне кажется, что это только половина ответа. Ведь нельзя же все в мире сводить к каким-то сугубо прагматическим целям.
