Таким образом, несмотря на некоторые перспективные направления мысли, неоортодоксальное движение в своем стремлении объяснить мир природы некритично приняло эволюционную модель, а также современную идею историко-критического метода изучения[35]. И в этих двух моментах неоортодоксия, в сущности, следует за классической либеральной теологией[36].
А теперь обратим внимание на возникший в результате этого штормовой эпицентр, повлекший за собой радикальное потрясение основ в сфере авторитета Библии. Результатом центробежного движения этого эпицентра является проблема бытия Бога[37]. У нас нет времени, чтобы проиллюстрировать этот аспект дискуссии, однако надо отметить, что после положительного решения вопроса о бытии Бога решающими становятся такие проблемы, как природа Бога и Его функция[38]. Далее сразу же возникают дополнительные вопросы. Если Бог есть, явил ли Он себя? В каких формах Он общается с человеком? Пытался ли Бог открыть Себя человеку? Если да, то в какой форме? Какие проявления известны созданным им существам? Явил ли Он Себя только в Писании, или только в Иисусе Христе, или же в обоих случаях?
Эти вопросы указывают на то, что мы затронули основу концепции откровения, которая тесно связана с концепцией авторитета Церкви. Если Церковь должна быть в мире, а не от мира, то тогда откуда исходит ее авторитет и ее весть? Где берет начало основа жизни, миссии и цели Церкви: в мире (поскольку сама Церковь пребывает в нем) или же в каком-либо ином источнике? И если верно последнее, то тогда откуда именно исходят основа жизни, миссия и цель Церкви?
Иудео-христианское наследие постоянно утверждало, что Бог раскрыл Себя в откровении. Мы не хотим вдаваться в старую дискуссию об общем и особом откровении[39], тем не менее, хотим обратиться к проблеме особого откровения Божья, поскольку христианская Церковь свидетельствует, что Бог явил или открыл Себя и что Он авторитетно и верховно совершил это через Своих пророков, а также в Иисусе Христе (Иоан. 1:1—3; 14; Евр. 1:1-3). Это откровение посредством инспирации запечатлено в Библии. Бог явил Себя в библейских утверждениях, и поэтому Библия есть Слово Божье.
Протестантские реформаторы вновь утвердили приоритет Библии как явленного (откровенного) Слова Божья. Они заново открыли уникальность богодухновенной природы Библии. Библия понималась ими как «богодухновенная» книга (2 Тим. 3:16), то есть вдохновенная Богом. Сам термин «богодухновенность» означал и до сих пор означает, что Библия исходит от Бога в том смысле, что и ее происхождение, и ее содержание признаются богоданными[40]. Такое понимание Библии является фундаментальным и основным в борьбе за нее, а также в богословских спорах внутри Церкви. Однако смещение акцентов в понятии богодухновенности симптоматично в смысле странного молчания Библии в сегодняшней христианской Церкви, от ее фактического забвения во многих кругах и от туманного взгляда на Библию со стороны многих.
В христианской теологии существует множество различных нюансов в понимании проблемы богодухновенности. Они берут отсчет от так называемой «вербальной (словесной) богодухновенности», воспринимаемой в форме, по существу, дословной диктовки, когда даже огласовка или пунктуация, присущая еврейскому тексту Ветхого Завета, воспринимались как богодухновенные[41] и тяпостепенно склоняется к идее чисто «поэтического вдохновения», с помощью которого истина выражается не в форме литературной прозы или поэзии, а в великих образах, доносящих библейские идеи почти так же, как поэзия, драматургия или рассказ доносят истину в других областях[42]. Проблема богодухновенности играет очень важную роль в вопросе о природе и авторитете Библии. Однако, прежде чем продолжить данную тему, нам надо сделать обзор тех причин и предпосылок, которые сегодня обусловливают различные позиции в отношении авторитета Библии.
Революционные преобразования в западном мышлении
Три революции оставили неизгладимый след в западной культуре и современном обществе, фактически вобрав в себя всю западную мысль вместе с теологией. Эти три революции совершились в области естественных наук, в исторической науке и в философии.
Мы ознакомимся с ними только вкратце. Размышляя о революции в области естественной науки, мы тотчас вспоминаем о коперниковской, или гелиоцентрической[43] системе, пришедшей на смену геоцентрической системе Птолемея. В XVII в. Кеплер (1571 — 1630)[43] и Галилео Галилей (1564 — 1642)[44] признали научную концепцию Н. Коперника (1473 — 1543) и оказали тем самым серьезное воздействие не только на науку, но и на понимание и авторитет Библии[45]. Этот новый научный порыв утверждал, что отныне все изменилось. Теперь наука уже не черпает знания в Писании, но само Писание отныне надо толковать с помощью научных выводов. Это означало, что «авторитет Библии умалился»[46].
Отныне Библии надлежало иметь дело только с проблемами веры и морали и не затрагивать более проблем научных. Мы уже касались влияния этого современного, натуралистического взгляда, сказавшегося на классической либеральной теологии и неоортодоксии. Наука обрела автономию и в целом сохранила ее. Однако, начиная с шестидесятых годов нашего века, в Соединенных Штатах благодаря межконфессиональным усилиям была разработана библейски обоснованная креационистская модель мира, которая наряду с теорией эволюции преподавалась в средних школах[47] в дополнение к другим дисциплинам[48].
Вторая революция касается науки истории. Также начав свое развитие в ХVII в. (веке Просвещения), историческая наука продолжала его на протяжении последних четырех столетий[49]. Эрнсту Трельчу (1865 — 1923), немецкому богослову, ставшему историком[50] и оказавшему значительное влияние на современную богословскую деятельность[51], приписывают классическую формулировку современной историографии: для изучения истории используется историко-критический метод, осмысляющий ее как замкнутую сферу всегда неразрывно связанных между собой причин и следствий, в которой «историк не может допустить сверхъестественного вмешательства в причинную связь как основу его работы»[52].
Р. Бультманн следующим образом выразил сущность исторического метода: «Исторический метод предполагает, что история — это единство в смысле всегда неразрывной цепи следствий, в которой отдельные события связаны между собой последовательностью причины и следствия. Исторический метод допускает, что в принципе можно весь исторический процесс понять как замкнутое единство»[53].
И хотя в данном случае может возникнуть небольшой вопрос о природе причинно-следственной связи, реальная проблема заключается в том, может ли трансцендентная причина найти свое место в этой концепции истории. Например, может ли Бог, трансцендентный Бог, посредством божественного действия определить ход исторического процесса или историческое событие? Посмотрим, как отвечает на этот вопрос Р. Бультманн. «Эта замкнутость, — пишет он, — означает, что непрерывная цепь исторических событий не может быть разорвана вмешательством сверхъестественных, трансцендентных сил и поэтому «чуда» в данном смысле слова не существует»[54]. При таком взгляде на историю любая форма божественной активности отрицается или считается невозможной. Это означает совершенно имманентный взгляд на историю, покоящийся на горизонтальном уровне без какого-либо вертикального, трансцендентного измерения.
Каким образом историко-критический метод пришел к такому пониманию истории? Ответ дан в трех основных принципах этого метода. Первый принцип — принцип корреляции[55] — означает, «что явления исторической жизни человека настолько взаимосвязаны и взаимозависимы, что всякое радикальное изменение, возникшее в какой-либо точке исторической цепи, непременно оказывает воздействие на ее непосредственное окружение»[56] Принцип корреляции ссылается на «взаимодействие всех проявлений духовно-исторической жизни»[57]. Второй принцип — принцип аналогии — определяется как «фундаментальная гомогенность (однородность) всех исторических событий»[58] в том смысле, что «мы можем выносить вероятностные суждения только в том случае, если допускаем, что наш нынешний опыт радикально не отличается от опыта наших предшественников»[59]. Говоря проще, принцип аналогии означает, что «наблюдение аналогий между сходными событиями прошлого дает возможность наделить их вероятностью и объяснить неизвестное за счет известного»[60]. Фундаментальной в использовании принципа аналогии является его ценность как средства познания.
Третий принцип историко-критического метода — это принцип критицизма, согласно которому «наши суждения о прошлом нельзя классифицировать просто как истинные или ложные, но следует рассматривать как просто претендующие на большую или меньшую степень вероятности и всегда открытые для пересмотра»[61]. Этому принципу присущ момент относительности нашего знания и, следовательно, гипотетичности человеческих суждений[62]. Согласно некоторым философам истории принцип критицизма надо применять в психологическом смысле, делая это для того, чтобы определить:
