— Как ты полагаешь, — спросила Философия, — это соединение лишено славы и цены или же достойно всяческого прославления? Посмотрим же, разве то, что считается не нуждающимся ни в чем, наиболее могущественным и наиболее достойным уважения, не испытывает недостатка в славе, которую оно себе добыть не может? Ему отчасти недостает ее, и вследствие этого оно кажется лишенным чего-то. — Не могу не признать, — сказал я, — что оно нуждается в большем прославлении. — Итак, мы пришли к согласию и признали, что и слава ничем не отличается от трех вышеуказанных благ. — Конечно, — подтвердил я. — Итак, разве то, что не нуждается ни в чем, ему не принадлежащем, что может всего достичь своими силами, что прославлено и достойно уважения, не является также наиболее доставляющим удовольствие? — Но не могу понять, — сказал я, — как во все это может проникнуть печаль; поэтому необходимо признать, если придерживаться сказанного ранее, что оно полно приятности.[83] — В таком случае оно с необходимостью является одновременно достатком, могуществом, славой, уважением, удовольствием: названия их различны, но по сущности своей они нисколько не различаются. — Несомненно, — сказал я. — То, что по природе едино и просто, человеческое заблуждение разделяет, и люди пытаются приобрести часть от целого, лишенного частей, вследствие чего не получают ни части, которая ничего собой не представляет, ни самого целого, к которому мало стремятся. — Как же так? — Стремящиеся к богатству желают избежать бедности. Они совершенно не заботятся о могуществе, пребывают в безвестности, отказывают себе в удовлетворении многих естественных желаний, чтобы не растерять добытое имущество. Однако и таким путем не обретает довольства тот, кого покинуло здоровье, преследуют несчастья и поражают болезни, кто пребывает в безвестности.
Тот, кто желает только могущества, расточает богатство, презирает наслаждения, приносит в жертву власти почет и славу. Ты видишь, сколь многого ему недостает при этом. А ведь иногда он теряет необходимое, его терзает страсть достичь желаемого, когда ему это не удается, и, таким образом, то, к чему он стремился больше всего, лишает его могущества. Подобным же образом следует поразмыслить о почестях, славе и наслаждениях. Ибо каждое из этих благ есть то же, что остальные, если же человек стремится к одному из них, оставляя в стороне все прочие, он не получает желаемого. — Как же так? — спросил я. — А если кто-нибудь вознамерится получить все блага одновременно? — Значит, он стремится достичь вершины блаженства, но сможет ли он обрести блаженство в благах, которые, как мы показали, не в состоянии дать то, что сулят? — Нет, — ответил я. — В этих благах, в которых каждый из жаждущих их полагает найти блаженство, никоим образом не следует искать его, — подтвердила она. — Признаюсь, — сказал я, — нельзя выразить ничего справедливее этого. — Итак, ты увидел, — продолжала она, — формы ложного счастья и причины, которые побуждают стремиться к нему; обрати же теперь взор разума в противоположную сторону, как я обещала, там узришь ты истину. — То, что ты только что показала, когда пыталась выявить причины ложных благ, ясно и слепому. Если же я не заблуждаюсь, истинное и совершенное счастье заключается в том, что приносит богатство, могущество, уважение, славу и наслаждение. Но ты должна знать, что я еще глубже постиг истину; и я утверждаю без колебаний, что когда все они образуют единство, так как являются одним и тем же, это единство и является полным блаженством. — О мой питомец, еще вернее будет твое суждение о счастье, если прибавишь следующее. — Что? — спросил я. — Неужели ты полагаешь, что во всех этих обречен ных на гибель вещах заключено нечто, способное вызвать такого рода состояние? — Нет, и думаю, это так хорошо показано тобою, что большего и желать нельзя. — Все это лишь внешние проявления истинного блага или, как представляется, они как бы наделяют смертных несовершенными благами, истинного же и совершенного блага они не могут принести людям. — Согласен. — Как же ты мог счесть истинным то, что есть лишь кажу — щееся блаженство? Теперь нужно, чтобы ты узнал, каким путем можно достичь истинного блаженства. — Я этого давно с нетерпением жду. — Но, как говорил мой Платон в «Тимее», и при совершении самых малых дел следует молить о божественной помощи65. Как ты думаешь, что теперь нужно сделать для отыскания обители высшего блага? Должно восславить, — сказал я, — Отца всего сущего: пренебрегая этим обычаем, невозможно успешно начать дело. — Правильно, — ответила она. <…>
Боэций. Утешение философией и другие трактаты I Пер. с лат. В.И. Уколовой. М., 1990. С. 235–237.
1. Выделите из текста те положения, которые, на наш взгляд, особенно понравились бы средневековому наставнику в монастырской школе.
2. Что взято автором из наследия античной мудрости?
3. К кому обращены приведенные рассуждения?
КАССИОДОР (ок. 480 — ок. 575)
У истоков средневекового "учебного плана" стоит Флавий Магн Аврелий Кассиодор. Его наследие на многие столетия в значительной мере определило содержание образования в западноевропейских школах. Глубоко осознав нужды своего времени, он предпринял попытку гармонизировать духовное и светское образование. Творчество Кассиодора проникнуто духом компромисса и согласия, стремлением в обстановке падения Западной Римской империи сохранить достигнутое, вновь обрести утраченное.
Кассиодор родился в Сквилаччо в Южной Италии и получил обычное для знатного юноши того времени философское и риторическое образование. Род Кассиодоров, происходящий из Сирии, отличался богатством и знатностью, а его предки, по крайней мере в трех поколениях, занимали самые влиятельные посты при итальянских императорских и королевских дворах. Карьера самого Кассиодора как государственного деятеля и ученого по своей продолжительности и результативности не имеет аналогов. Уже в возрасте около двадцати лет за необычайно изящный панегирик готскому королю Теодориху Великому он был удостоен важного поста, чем ознаменовалось начало его стремительного продвижения по государственной службе. В течение последующих тридцати лет в обстановке острой политической борьбы, этнических и религиозных распрей Кассиодор неуклонно продолжал восхождение к высотам государственной власти, занимая последовательно наиболее высокие должности при дворах четырех королей. Свою задачу Кассиодор видел в создании сильного, жизнеспособного государства с гармоничным синтезом местного римского и пришлого готского элемента (готы завоевали Италию и основали там свое королевство на обломках империи).
На склоне лет, удалившись от дел и осознав невозможность воплощения своих политических идеалов, Кассиодор отправляется в родовое поместье, чтобы основать там монастырь и школу-скрипторий для переписывания и хранения рукописей. Это монашеское общежитие было названо им Вивариум. Кассиодор превратил монастырь в своеобразный центр теологического и светского образования, центр распространения копий Священного Писания, произведений Отцов Церкви и величайших языческих писателей и ученых античности.
На первый взгляд может показаться удивительным, что столь преуспевающий, удачливый политик, каким был Кас-сиодор, во второй период своей жизни вдруг отошел от государственной деятельности и предался монастырскому уединению, религиозным размышлениям, работе над комментариями к книгам Священного Писания и обучению монахов. Однако к тому имелись серьезные основания. Мечта Кассиодора о создании сильной, жизнеспособной готско-римской государственности рушилась под ударами византийских войск. Между тем еще в начале своей карьеры Кассиодор вместе с римским папой Агапитом намеревался создать в Риме христианскую школу наподобие существовавших уже долгое время в Александрии (Египет) и Нисибине (Сирия). Однако тогда желанию Кассиодора не суждено было осуществиться. Теперь Кассиодор вновь обращается к этому плану. Возможно, идея компромиссов и созидательного синтеза различных начал, руководившая им в его государственной деятельности, нашла в данном случае своеобразное преломление в стремлении Кассиодора примирить Священное Писание и просвещенность язычества, сохранить богатейшее наследие античности для новой христианской культуры, сделав это наследие неотъемлемой частью религиозного образования. Основание Вивариума произошло в то время, когда качество теологической учености неуклонно падало, когда выдающиеся образцы классической литературы были преданы забвению, когда количество рукописей сокращалось вследствие войн и междоусобиц.
Трактат Кассиодора "Наставление в науках божественных и светских" (551) представляет собой одно из самых значительных произведений, созданных автором в последний период его деятельности. Преследуя чисто утилитарную цель — обучить монахов Вивариума искусству прочтения Слова Божиего во всей его полноте, искусству, подготавливаемому изучением светских наук, эта работа вместе с тем явилась наиболее систематическим выражением основополагающей теории Кассиодора, выработке которой он посвятил последние годы своей жизни: теории о гармоничном синтезе теологии и светского знания, о необходимости и целесообразности сохранения достижений античной науки и их использования в условиях иной эпохи.
