Лев Шихляров - Введение в Ветхий Завет

Господь отвечает и на вторую жалобу Аввакума, обращаясь теперь к Халдее:

Итак, оказывается, что если враги (в контексте — халдеи) промыслительно исполняют волю Божию относительно Израиля — а это можно увидеть только глубокой верой и не каждому дано — то это еще не значит, что они творят доброе, в полном смысле Божие дело. Они "слуги" Божии не в прямом, а в аллегорическом смысле; но по сути они — кровожадные убийцы и идолопоклонники, и суд над ними несомненно грядет. И в этом второй урок, вторая половина правды: Господь попускает быть злу не навсегда, а до судных времен. (В связи с этим вспоминается изречение Господа в Евангелии: должно быть соблазнам, но горе тому человеку, через которого приходят соблазны). Поистине глубок и поучителен смысл диалога Аввакума с Ягвэ!

В конце книги Аввакум, познавший некоторые тайны Божии, воспевает Сущего в псалме, отличающемся от обычных ВЗ-ных молитв силой жертвенной любви к Нему:

Бог оказывается не только Источником откровений, Он Сам по Себе радость, не сравнимая с земной, жизнь, известная только верующему, ибо "праведный своею верою жив будет". (Авв 2, 4).

Но едва ли не важнейшей темой учения пророков Израиля явилось возвещение о грядущем пришествии Спасителя, Помазанника Божьего, Мессии по-еврейски, а по-гречески — Христа. Идея посланника Божия, который спасет мир от смерти и зла, является универсальной для большинства религий, и это не удивительно: весть о грядущей победе над дьяволом была дана еще Адаму и Еве. Но личность истинного Спасителя — Богочеловека Иисуса Христа — оказалась намного более сложной, чем разбросанные в древности крупицы представлений о Нем. И только пророки Библии оказались достаточно точными в предвидении Мессии и его деяний на Земле. Эта точность возрастала со временем и проявилась она прежде всего в том, что в Библии образ Мессии двойственен. Во-первых, и об этом говорят ранние пророки, Мессия — это посланник Ягвэ, Божий Сын, сошедший с небес, Который поразит всё зло и всех врагов Израиля (а о спасении, напомним, говорилось прежде всего в отношении Израиля), войдет в святой Иерусалим как воин-победитель, и воцарится на троне, навсегда установив царство добра и справедливости. Первые пророки думали, что это будет Некто из царского рода, славный потомок Давида, и потому Мессию называли "сыном Давидовым". Однако в позднее время, особенно в связи с трагедией вавилонского плена, тональность пророчеств о Мессии начинает меняться. Он предстает уже как смиренный проповедник, которого не все и послушают; а потом пророки начинают говорить о Мессии как о страждущем Рабе, Отроке, Человеке, гонимом, отвергнутом и даже убиенном. Глядя из евангельской эпохи, можно сказать, что подобное раздвоение образа было связано с совершенно неизвестной ВЗ-ту двухприродностью, Божественной и человеческой, воплотившегося Сына Божия Иисуса. Двоякий образ Мессии сам по себе явился прообразом смерти и воскресения Господа нашего, ибо поистине умирал Он на Кресте как гонимый раб, но победив духовную тьму, воссел на небесах как победивший Царь.

Вышеупомянутая двойственность наиболее характерна для книги пророка Исайи. Библеисты давно обратили внимание на то, как сильно различаются между собой две части этой книги: с 1-ой по 39-ю, и с 40-й до конца — различаются прежде всего по тональности, настроению, а кроме того по описанию Мессии. Сегодняшняя библейская наука считает, что у этой книги было по крайней мере два автора, разделенных значительным временным отрезком (в дальнейшем мы будем придерживаться этой же концепции). Имя книге дал древний пророк Исайя, живший в Иудее в VIII–VII вв. до Р. Х. Исайя так описывает свое призвание к служению:

"…видел я Господа, сидящего на престоле высоком и превознесенном, и края риз Его наполняли весь храм. Вокруг Него стояли Серафимы … и взывали они друг ко другу…:

Свят, Свят, Свят Господь Саваоф!

вся земля полна славы Его!

И поколебались верхи врат от гласа восклицающих, и дом наполнился курениями. И сказал я: горе мне! погиб я! ибо я человек с нечистыми устами, и живу среди народа также с нечистыми устами, — и глаза мои видели Царя, Господа Саваофа. Тогда прилетел ко мне один из Серафимов, и в руке у него горящий уголь, который он взял клещами с жертвенника, и коснулся уст моих, и сказал: … беззаконие твое удалено от тебя, и грех твой очищен. И услышал я голос Господа, говорящего: кого Мне послать? и кто пойдет для нас? И я сказал: вот я, пошли меня". (Ис. 6, 1–8; именно отсюда Пушкин заимствовал сюжет своего "Пророка").

Итак, Исайю посещает видение, в котором он созерцает престол Божий и Его славу, Его сияние. Шестикрылые серафимы возвещают о святости Бога. Бог свят в особом смысле этого слова: Он непричастен злу, Он надмирен, но самое главное — Он совершенно Иной, тайна Его до конца непостижима. Троекратное воспевание этой внутренней тайны ("Свят, свят, свят"), а также форма множеств. числа ("кто пойдет для Нас") в толкованиях отцов Церкви стало еще одним ВЗ-ным прообразом будущего откровения о Троице. Характерно изумление Исайи: он, простой смертный, был так близко от этого божественного пламени — и не сгорел, и не ослеп! Этим косвенно подчеркнута несомненность произошедшей встречи, и результатом ее становится отдание себя на служение Богу:

Тема эта, в которой звучит гнев — а Исайя с самого начала называет себя "сыном Амосовым", т. е. говорящим в духе Амоса, постоянно встречается в книге первого Исайи:

Для того, чтобы понять пафос обличений Исайи, необходимо вспомнить некоторые исторические обстоятельства его времени. Он был современником нечестивых царей Израиля и Иудеи, соперничавших и порой враждовавших между собой, далеких от алкания правды Божией. Исайя видел, как опасны заигрывания северного царства с сильными империями, сколь тщетно упование на то, что спасением станет ловкое лавирование между их политическими интересами. Предупреждения Исайи не оказались тогда услышаны, и в начале VIII-го в. северный Израиль, включавший большинство колен, был легко завоеван Ассирией; причем завоеватели переселили "Ефрема" на другой конец империи, а на их исконной земле расселили чужестранцев. Вероятно, ассирийские цари пытались лишить израильтян духовной силы. И большинство северян, забывших о своем духовном предназначении, вскоре ассимилировались и потерялись в истории. Эти события Исайя воспринял как катастрофу: если погибнет и Иудея, народ Божий исчезнет с лица земли. Гибель северного Израиля стала для Исайи наглядным аргументом в проповеди скорейшего покаяния. Он обращает внимание на утвердившуюся в жизни народа порочность духовной жизни, когда столкнувшись с бедой, человек вспоминает о законе Моисеевом и спешит совершить положенные жертвоприношения, но скрупулезное соблюдение обрядов сочетается с нежеланием встать на путь добродетели. Такие жертвы Богу не нужны: