Ознакомительная версия.
Даже те арабские страны, которые «сидят на нефти», не могут сочетать патриархальный строй с процветанием и не попадают в первые десятки индекса развития человеческого потенциала. А кто занимает в этом индексе первые места? Наиболее развитые страны уж точно никак нельзя отнести к наиболее религиозным. Согласно исследованию, опубликованному Washington Profile в 2006 году, самыми атеистичными странами мира, по опросам, оказались Швеция, Вьетнам, Дания, Норвегия, Япония, Чехия, Финляндия, Франция, Южная Корея и Эстония. Вьетнам попал в этот ряд лишь только потому, что религия в этой стране вытеснена тоталитарной идеологией, а все остальные из этих государств относятся к числу наиболее развитых, причём пять из оставшихся девяти входят в первую десятку стран по индексу развития человеческого потенциала ООН. И наоборот, страны, где религиозная этика строго регламентирует все стороны человеческой жизни, почему-то относятся к числу бедных, а если не повезло с залежами нефти — то и к беднейшим. Наводит на размышления, не так ли?
Иногда можно услышать аргумент, согласно которому в процветающих западных странах, где религия не определяет этические ориентиры, благополучие иллюзорно и поверхностно. Сторонники такой версии пытаются её подтверждать высоким уровнем самоубийств в этих странах… Эта логика выглядит достаточно странной. Во-первых, как известно, человек не склонен к самоубийствам в условиях борьбы за выживание — но можно ли называть общество, где человек всю жизнь борется за еду и безопасное существование, более благополучным? Во-вторых, в религиозных странах самоубийства считаются большим грехом, и страх общественного порицания удерживает многих от подобных поступков. С благополучием общества это никак не связано. В-третьих, в индустриальных условиях, свойственных развитым странам, покончить с жизнью куда проще — многие самоубийцы в минутном помутнении рассудка бросаются под поезд или из окна, в то время как в провинции жизнью кончают те, кто сознательно на это решился, и таких конечно меньше. Да и сама статистика не обнаруживает здесь прямых взаимосвязей. Скажем, среди лидеров по числу самоубийств в Европе нет стран, приведённых выше как пример наиболее атеистичных. В первую пятёрку наиболее суицидальных стран Европы входят Литва, Россия, Казахстан, Белоруссия и Латвия. Швеция, возглавляющая список наиболее атеистичных стран мира, в «суицидальном списке» Европы только на 27-м месте.
Сама по себе идея религиозной этики весьма сомнительна. Верить в то, что нельзя, к примеру, бить женщин и детей, это всё равно что верить в таблицу умножения или во вращение земли вокруг солнца. Если для человека простые истины — предмет веры, а не знания, он становится слепым рабом своих верований, во имя которых женщины и их дети иногда оказываются жертвами охоты на ведьм.
Предположим, что святая инквизиция и прочие примеры «защиты религиозной морали» — это перегибы. Но есть ли вообще смысл в определении этических ценностей через религию? Действительно ли религия укрепляет общество, а не мешает ему развиваться?
Для примера, в определённых молодёжных субкультурах практикуется свободная любовь по взаимному согласию, соответственно заповедь «не возжелай жены ближнего своего» там нарушается. Или вот маньяк с ножом схватил на улице девочку, а подоспевший папаша достал пистолет и нарушил заповедь «не убий». Исходить из презумпции о том, что их поведение греховно просто потому, что так сказал господь — это значит добровольно отказываться от собственного сознания, становиться рабом чьих-то суждений. Верующий, конечно, скажет — «не судите и не судимы будете», но как же не судить, если надо понять для себя — можно так вести себя или нет? И когда верующему человеку преподносят некие заповеди в готовом списке, как инструкцию по пользованию телевизором, это лишает человека главного — самостоятельного формирования ценностных представлений через осмысление и чувственное переживание окружающего мира.
Нет, человек способен и сам осознать моральные принципы, причём именно осознать, а не только почувствовать. Универсальный алгоритм предлагает Иммануил Кант в своём категорическом императиве: «Поступай согласно такой максиме, которая могла бы стать всеобщим законом». Человек сам определяет, что он хотел бы видеть всеобщим законом (распространяющимся и на него самого), а примирять субъективные воззрения на всеобщие законы и вырабатывать социальные нормы призвана уже законодательная система. При таком подходе человек сохраняет свободу, стимул для познания мира и одновременно лишается возможности распространять свою свободу за счёт ущемления прав других граждан. Зачем же вам, верующие, тут ещё и «спущенные свыше» религиозные принципы морали?
Из сказанного выше ясно, что некоторые общества (или даже культуры, на определённой стадии развития) нуждаются в церкви и религиозной этике, но нуждаются только потому, что страдают от недостатка социального капитала. Современные развитые плюралистические общества попросту могут себе позволить больше измерений свободы и тогда, делая тот или иной нравственно значимый выбор, человек, вместе со своей свободой, берёт за него и ответственность. Наличие некоей всеобщей нормативной этической системы позволяло когда-то уйти от персональной ответственности, удачно сославшись на слова Иисуса или (в зависимости от эпохи) Карла Маркса. Современный человек сослаться может и на того, и на другого, но моральная ответственность останется на нём самом. Человек, конечно, подвержен слабостям, нет-нет да и позволит себе какую-нибудь гадость, а общество — либеральное и толерантное — иногда этого даже не заметит. Оставит безнаказанным. И тут, наверное, хотелось бы, чтобы господь его осудил, сейчас или хотя бы на Страшном суде. Но хотелось бы понять, кто потом будет судить самого бога?
Роман Доброхотов, магистр политологии МГИМО, аспирант Высшей школы экономики, председатель правозащитного движения «МЫ», атеист и неопозитивист, г. МоскваОтвет на статью Романа Доброхотова «Незаданные вопросы»
Уважаемый Роман, Вы правы: объяснить свою веру в категориях разума действительно трудно. Однако ничуть не легче объяснить подобным образом собственное неверие. Антон Павлович Чехов в 1897 году писал в своем дневнике: «Между «есть Бог» и «нет Бога» лежит целое громадное поле, которое проходит с большим трудом истинный мудрец. Русский же человек знает какую-нибудь одну из двух этих крайностей, середина же между ними ему неинтересна, и он обыкновенно не знает ничего или очень мало».
По моему, Ваша статья — добросовестная попытка выйти на это самое поле из своей атеистической крайности. И я рад возможности ответить Вам, потому что и с Вашей, и с моей стороны такой обмен мнениями — шаг навстречу друг другу.
Внимательно прочитав Ваши соображения, я увидел в них очень много общего со своим опытом неверия. Аргументы, изложенные в Вашей статье, довольно долго были основанием и для моей собственной уверенности в том, что Бога нет и что религия всего лишь — пережиток древнего мракобесия, современному думающему человеку совершенно не нужный и даже вредный.
Но — странное дело: где-то очень глубоко в душе я осознавал такую уверенность не как приобретение, а скорее как непреодолимую преграду, которую мой разум зачем-то построил между мной и Богом. Никакой радости это сознание не приносило, было лишь глухое раздражение оттого, что рядом живут люди, для которых подобной преграды попросту не существует.
Формально все получалось так, как пишете Вы, но сердце отказывалось соглашаться с холодными доводами рассудка. Желание устранить это противоречие и стало началом моего пути к вере.
Я, так же как и Вы, знаю силу рассуждений, отрицающих бытие Бога. Но, в отличие от Вас, теперь хорошо знаю и слабые места в этих рассуждениях.
С научной точки зрения, наверное, действительно можно сказать, что детская вера в Деда Мороза основана на явной фальсификации и поэтому является заблуждением. Утверждать всерьез, будто подарки, положенные родителями под елочку в новогоднюю ночь, являются неоспоримым доказательством существования доброго бородатого старика в красной шубе, так же нелепо, как и верить в то, что детей родителям приносит аист.
Но дело тут вовсе не в научности факта, а в особенностях детского восприятия. На свете есть множество вещей, которые ребенку до определенного возраста просто удобнее воспринимать через символический образ. Взрослея, дети, конечно же, поймут, что никакого Деда Мороза нет, и тогда тайна новогодних подарков раскроется перед ними как еще одно проявление родительской любви и заботы.
Ознакомительная версия.
