На страницах наших церковных изданий и в деятельности наших иерархов и богословов мы постоянно находим верность этим словам, большую широту и братскую веротерпимость. Эта широта проявляется и в совместных молитвах (напр., во время Рождества и Пасхи), в участии нашей Церкви во ВСЦ. Дух мира и взаимопонимания дорог и мне как рядовому священнику. Именно таков мой мнимый «католицизм». Повторяю: то, что я кого–то якобы «благословлял» на отпадение и даже «руководил» им, как заверяет аноним, — чистая ложь и клевета, исходящая от человека, который питается необоснованными слухами и дезинформацией. Недостойным приемом является и намек на мое «влияние» на о. Г. Якунина. Если уж автор «Характеристики» так много обо мне знает, он должен был бы знать, что, хотя я учился и дружил с о. Г. Якуниным лет 30 назад, я не вдохновлял его известной деятельности и не принимал в ней никакого участия.
II. Столь же нелепы обвинения в мой адрес, связанные с иудаизмом. Никогда не имел к нему никакого отношения. И вообще — не подхожу к категории «богоискателя», как с чужих слов называет меня «Характеристика». Я с младенчества воспитан в Православии, с 15 лет нес клиросное послушание, прошел обе наши духовные школы, 27 лет — у Престола.
Мне и в голову не приходило посещать зачем–то синагогу, «благословлять» на это кого–либо или вообще тяготеть к отжившему законничеству.
1. Для подкрепления своих изобличений аноним приводит слова, вырванные из контекста моего так называемого «интервью». Происхождение его следующее. Более 10 лет назад неизвестный человек остановил меня в церковном дворе и просил ответить на несколько вопросов о евреях и христианстве. Не видя в этом ничего предосудительного, я высказал ряд своих частных соображений по частным вопросам, отнюдь не зная, что они будут где–либо напечатаны. Естественно, я говорил с этим человеком, следуя словам св. ап. Павла: «Будучи свободен от всех, я всем поработил себя, дабы больше приобрести: для иудеев я был как иудей, чтобы приобрести иудеев […] для чуждых закона — как чуждый закона — не будучи чужд закона пред Богом, но подзаконен Христу — чтобы приобрести чуждых закона» (1 Кор 9. 19–21). В моих ответах аноним усмотрел «неправославие», в частности потому, что я будто бы не признаю Церковь истинным Израилем. Это искажение или намеренное непонимание моей мысли. Я именно говорил о Вселенской Церкви как преемнице Церкви ветхозаветной.
2. Как можно обвинять меня в национализме, когда я прямо сказал, что мне претит любое национальное превозношение. Вместе с ап. Павлом я убежден, что «не все те израильтяне, которые от Израиля» (Рим 9. 6) В своих ответах я имел в виду, что бремя ответственности, которое некогда было возложено Богом на людей Ветхого Завета, лежит и на тех их потомках, которые вошли в Завет Новый. Эти вошедшие и составляют «остаток», о котором говорит апостол (Рим 11. 5). Что же касается неуверовавших иудеев, то я опять–таки не выходил за пределы учения апостола: «В отношении к благовестию, они враги ради вас, а в отношении к избранию, возлюбленные Божии, ибо дары и призвание Божие непреложны» (Рим 11. 28–29).
3. К этому примыкает вопрос о ветхозаветных обрядах, которые лично ля меня не имеют никакой притягательности. Но вопрос этот особенно занимает анонима. Толкуя решение Апостольского собора, он утверждает, что Собор вообще «упразднил иудаистские обряды». Однако это противоречит прямому свидетельству Слова Божия. Обряды были упразднены для «обращающихся к Богу из язычников» (Деян. 15. 19). Для христиан из иудеев они были тогда оставлены, и известно, что эти христиане их ревностно соблюдали (так, например, пишет Евсевий об ап. Иакове: Церковная история, II, 23). Далеко не все могли возвыситься до свободы, которую проповедовал ап. Павел, и Церковь в данном случае проявила братское снисхождение. Но понятно, что эта уступка никак не касается членов Русской Православной Церкви (или другой поместной церкви), каково бы ни было их происхождение. В этом смысл 65–го и 70–го правил, на которые ссылается аноним. Если же где–то вне Русской Православной Церкви и нашей страны существуют христианские общины, которые вернулись к традициям первенствующей Иерусалимской Церкви времен ап. Иакова (ср. Деян 21. 20), то это их внутреннее дело. Меньше всего я считаю себя компетентным решать подобные, далекие от нашей жизни и Церкви, вопросы и никогда не имел намерения, как пишет аноним, «создать в недрах Православной церкви независимую автокефальную иудео–христианскую общину».
В заключение сошлюсь на совершенно ясное толкование Апостольского собора, данное покойным ректором МДА, прот. А. Горским, в его «Истории Евангельской и Церкви Апостольской» (М., 1902, с. 409410).
4. Анонимный автор упрекает меня в том, что я поставил вопрос о канонизации муч. Гавриила и Евстретия. Но ведь я не претендовал на его решение. А о том, что они не были формально канонизированы, говорил еще приснопамятный митр. Филарет Московский. Вообще же окончательное решение подобных вопросов принадлежит церковному священноначалию и Соборам.
5. «Характеристика» постоянно извращает смысл моих слов, говоря, например, что я усматривал у всех православных антисемитизм. Я никогда не выдвигал такого несправедливого обвинения. Напротив, я подчеркивал, что лично с ним не сталкивался и что это явление свойственно лишь отдельным лицам и кругам (но не как норма, а как пережиток).
Мой обличитель располагает обо мне «данными», которых я сам не имею, ссылаясь на то, что это ему «известно». Вижу, что в данном случае я, очевидно, стал жертвой злонамеренных наговоров.
Возвращаясь к моим книгам, я должен заметить, что если читать с такой заведомой недоброжелательностью (мягко говоря), то в любой книге можно найти что–то «неправославное», тем более, что мы, в отличие от католиков, свободны от связанности формальным авторитарным органом, на который можно было бы ссылаться. Дух православия — это дух любви и свободы, как прекрасно показал А. С. Хомяков. Но в «Характеристике» вместо этого духа я нахожу дух инквизиции и «охоты на ведьм». Как иначе понять того, кто изображает пятидесятилетнего пастыря, тридцать лет отдавшего служению Церкви, чуть ли не ее врагом? Отвергая предъявленные мне обвинения, я, тем не менее, искренно сожалею, если каким–либо неудачным словом или выражением дал повод для подобных эксцессов, и испрашиваю прощения у Высшего Священноначалия и у Вашего Высокопреподобия как благочинного.
Загорск, 14 декабря 1984 г.
[Из писем В. Л. Леви][186]
Я до смешного не рефлектирующий над собой тип. Если ищу подтверждения, то только делового: идет или не идет? Мы рядовые, живущие присягой. Кроме того, от чувства самости успешно оберегают неудачи, ответственность, утомление и опасность. Увы!..
У меня научный склад ума, а наука учит смирению. Ну, сделал то–то и то–то. Ну, одной книгой больше. Что это в сравнении с безмерностью задач? Я всегда ощущаю спиной все происходящее, все масштабы. Может быть, в этом и есть здравый смысл.
.Мне служения вполне хватает. Писанина лишь один из его вариантов. Может, порой и выйдет лучше. Один теолог зарубежный однажды сказал: «о. А. менее интересен, чем его книги». И слава Богу! Тут мы близки. Книга — стрела, пущенная из лука. Ты отдыхай, она за тебя потрудится.
[Из письма Ю. Н. Рейтлингер]
Окончил статью о Льве Жилле[187]. Спасибо даже за те скупые сведения, что сообщили. Ведь многое теряется безвозвратно. С проблемой о. Сергия [Булгакова] дело для меня обстоит сложнее. Я впервые прочел его книги еще школьником. Он очень на меня повлиял (особенно дореволюционный). Осуждение его софиологии я воспринял как чисто внешний акт, продиктованный не богословием, а политическими и церковно–политическими соображениями (нужно было дискредитировать «раскольника», идеолога «евлогианцев» и сам институт. За это ухватились консерваторы, которые видели в о. С[ергии] «интеллигента», «философа», чужого им человека. Всего этого не заметил покойный В. Лосский, который написал очень плохую книгу о нем (сам он потом ее стыдился). Я же отнюдь не отрицаю софиологии. Просто это выходит за пределы моего мышления, за рамки моего скудного опыта. И вообще у о. Сергия была великая любовь к догматическому богословию, а у меня к нему нет вкуса. Одна из причин — вполне элементарная. Я привык знать и помнить, как много тайн в мире природы. Естественно–научная закваска приучила меня к метафизической «скромности». Когда меня допрашивают, например, о Филиокве или о Непорочном зачатии, я спрашиваю: а знаем ли мы, как из белковых молекул образовалась жизнь или как происходит размножение летучих мышей? Нет. Так как же мы дерзаем «анализировать» подобные тайны? Где у нас инструмент для этого? Разум и логика? Но они здесь неприменимы до конца. Откровение? Но оно не говорит ясно об этих тайнах. Таким образом, догматические построения являются чем–то глубоко проблематичным. Я не знаю, на что опереться, когда попадаю в эту область.
