б) Но с другой стороны, оказывается, что Талое вовсе не стихийно–демоническое начало, а некоторого рода герой, правда, близкий к образу чудовища, гиганта (№ 15 с) или великана. Один из вариантов (№ 15 b) гласит, что он принадлежит еще к медному поколению людей, будучи, таким образом, медным и живым одновременно наподобие того пса, с которым вместе он был приставлен Зевсом к Европе и ее пещере после бракосочетания Зевса с Европой. На ступени антропоморфизма миф о Талосе стал быстро эволюционировать в направлении придания ему чисто человеческих и прежде всего полубожественных черт. Имелось сообщение (№ 15 d) о том, что он является отцом самого Гефеста (Мальтен, впрочем, полагает, что вместо «Гефест» в этом тексте надо читать «Фест», так что здесь речь идет о Талосе как отце Феста, эпониме основанного им города), или о том, что Талое — брат Миноса и Радаманта (№ 15f), т. е. сын Зевса. В дальнейшем этот полубожественный антропоморфизм переходит в самый настоящий героизм. Имеется и один (весьма сомнительный) текст о Талосе как сыне морской богини Эвриномы и Адониса (Serv. Verg. Eel. Χ 18).
На монетах из Феста (IV в. до н. э.) Талое изображается в виде крылатого человека с камнем в руках, а на обратной стороне монеты — разъяренный бык, на других же монетах на обратной стороне — гончая собака. Эти монеты можно сравнить с кносскими, где изображен Минотавр (тоже одна из ипостасей Критского Зевса) тоже с огромным камнем в руке. Иногда эти камни понимают как звезды или Солнце. Мифы рассказывают, что Талое становится помощником Миноса, что Талоса сделал небесный художник Гефест и подарил его Миносу (№ 15 b и др.). Миноса он охраняет не только на Крите, но и в Сардинии, где он уничтожает его противников то с помощью огня, то прижимая их к своей груди (№ 16 b, с, f, g).
в) Представляет интересную подробность указание некоторых источников на то, что умерщвляемые Талосом люди смеялись особым смехом, который получил название «сардонического» или, как пишут источники, «сар–данского». Обстоятельные разъяснения по поводу этого смеха дают платоновский схолиаст и Свида (№ 16 b, с) со ссылками на историков Тимея, Демона, Клитарха и Таррея, а также на известного поэта Симонида.
Древние исследователи, а из новых Велькер, производят название «sardonios» от греческого глагола sairo, указывающего на смех с искривленными губами, не соответствующий внутреннему настроению человека. Другие античные авторы производили это название от острова Сардиния, где будто бы было особого рода растение, вызывающее у людей в результате отравления конвульсии и смех. Собственно, эти непроизвольные конвульсии на лице и производили впечатление смеха. Наряду с этим ряд источников толкует «сарданский» смех как саркастический, злобный, иронический (материалы по этому смеху приведены у нас под № 16). О связи этого сардонического смеха с мифом о Талосе говорит, по–видимому, гомеровский схолиаст (№ 16 а). Интересные материалы приводятся в исследовании Л. Мерклина (Merklin L. D. Talossage u. d. sardonische Lachen. Memoires de l'acade–mie des sciences de St. Petersburg, Memoires des savants etrangers. 1854. VII. Стр. 74). «Сарданский» смех был поговоркой, подобно тому как в древности говорили о смехе ионийском, хиосском и тиринфском. Полного разъяснения существа сарданского смеха в связи с мифом о Талосе пока еще в науке не имеется.
г) К чисто героической разработке мифа о Талосе относится также одно глухое упоминание (№ 15 е) о нем как о сыне Энопиона (а Энопион — сын Диониса и основатель виноделия) в связи с распространением культуры винограда (ср. FHG II 50, frg. 13). Сюда же надо отнести сообщения некоторых источников о любви Талоса к Ра–даманту (№ 15) и о каком–то сыне Талоса Левке.
Возможно, дальнейшим шагом в развитии антропоморфизма мифа о Талосе является известное очень странное указание. Именно, в одном мифе говорится о единственной вене в теле Талоса, которая шла от шеи до пяток и оканчивалась медным гвоздем. Это может быть, по мнению Блюмнера, указание на известный технический прием полого литья (Blummner. Technol. u. Ter–minol. d. Gew. 1877. IV 285, 325), т. е. является определенным отражением известной стадии металлообрабатывающей промышленности. В статуе, сделанной из глины и покрытой воском, проделывали отверстие в пятке для последующего истекания воска и глины из статуи, заменяемых расплавленной медью. Выдергивание гвоздя из окончания вены могло означать и истечение крови, т. е. смерть Талоса.
С другой стороны, Симонид (frg. 202 А), по свидетельству Фотия (Phot. Lex. II 146—147), говорит, что «сделанный Гефестом Талое, будучи медным и прыгая в огонь, уничтожал сардинцев, не желавших переходить к Миносу, причем он прижимал их к груди, а они осклабливались». Этот непонятный прыжок Талоса в огонь, о котором так невразумительно говорит Симонид также и в другом месте (№ 16 с), может быть, есть не что иное, как погружение предварительно сделанной из глины и воска формы статуи в огненную яму для отделения и замены последних медью. Симонид, возможно, указывает на тот момент, когда Талое впервые оформляется как готовая медная статуя. Другие источники объясняют этот прыжок Талоса в огонь его желанием раскалиться для лучшей расправы с врагами.
д) Наконец, антропоморфизм мифологии о Талосе отражает развитие техники в афинской разработке этого мифа.
Афинский миф о Талосе подчеркивает его изобретательство. Он — изобретатель циркуля, пилы и гончарного круга (№ 17 a, b, d, g). На Крите гончарный круг появился еще во втором раннеминойском периоде. Впервые он упоминается в «Илиаде» (XVIII 600). Может быть, изобретение гончарного круга связывалось как–нибудь с солнечностью Талоса, и сам этот круг, может быть, есть отражение представления о солнечном диске. То, что Сервий называет Циркулем (Circinus) самого Талоса (№ 17 f), тоже очень характерно. Далее, изобретенную Талосом пилу римские авторы (№ 17 d, f, g) считают копией рыбьего хребта, а греки — копией змеиной челюсти (№ 17 а, b). У афинян Талое как–то связан со змеей. В мифе у Диодора (№ 17 b) Дедал сбрасывает в яму своего родственника, говоря, что он засыпает (catachon–nymi), погребает змею. Значение сходного глагола (са–tachoneyo) может служить указанием на то, что он выливает расплавленный металл в форму змеи. Кроме того, эта «змея» или этот «мальчик», соперник Дедала по ремеслу, есть не что иное, как именно Талое (№ 17 а—g). На помпейской стенной живописи изображается Дедал и умирающий Талое (объяснение у Pauly–Wissow'a IV 2006). Связь Талоса со змеей еще подтверждается наименованием его Калосом; calos же — по–гречески «веревка»; веревкой на севере Индии иносказательно называют именно змею (Фрезер). Латинские авторы рассказывают, кроме того, что мальчик, сброшенный Дедалом, еще в воздухе был превращен в куропатку (№ 17 g). Талоса (ср. Lact. Ρ lac. VIII 3) часто называют Пердиксом (perdix — «куропатка») (№ 17 d—f). По Аполлодору (№ 17 а и Epit. Ill 15, 9), мать Талоса — Перди–ка, а у Свиды (Suid. Perdicos hieron) Пердика — мать Калоса. По дороге из театра к Акрополю была могила Талоса, или Калоса (№ 17 k). Об этом пишет Павсаний (I 21, 4). Вероятно, тут были и могила, и святилище:
«Если идти по афинским улицам от театра в Акрополь, то встречается могила Калоса. Этого Калоса, сына своей сестры и своего ученика по искусству, убил Дедал и потому должен был спасаться бегством на Крит…»
Миф о Талосе, превращенном Афиной в куропатку, был очень популярен уже в перикловских Афинах. Когда при построении Акрополя один раб упал с постройки, то явившаяся Периклу во сне Афина советовала лечить его «травой куропатки», после чего раб выздоровел и была вылита его статуя (Plut. Pericl. 13 и Plin. Nat. hist. XXII 43 и XXIV 81). О связи же между этой травой и Талосом, превращенным в куропатку, найдем у Овидия (Met. VIII 236, № 17 g). Может быть, эту связь следует понимать в том смысле, что куропатки отличаются плодовитостью и посвящаются Афродите (а Талое связан тоже с приносящим плодородие Солнцем).
Таким образом, афинские мифы о Талосе делают его не только человеком, но и талантливым художником, изобретателем ряда важных инструментов и приспособлений и даже соперником Дедала. Последнего вся Греция считала изобретателем вообще всякого изобразительного искусства и художественной промышленности. Это уже крайнее развитие антропоморфизма, далеко выходящее за пределы мифологии. Здесь уже история реальной человеческой техники. Наряду с этим необходимо отметить, что даже и на этой ступени миф о Талосе все еще продолжал сохранять былые хтонические черты, каким–то образом связывая Талоса то с мифологией змеи, то с мифологией птиц.
Однако отраженная в одних мифах изобретательская деятельность Талоса не находит подтверждения в других источниках. Критий (Athen. I 28) говорит о первом появлении гончарного дела у афинян без всякого упоминания о Талосе. Плиний (Plin. Nat. hist. VII 198) и схолиаст к Пиндару (Schol. Pind. 01. XIII 27) приписывают изобретение гончарного круга Гипербию Коринфскому или Анахарсису скифскому (Plin. Ibid., Diog. L. I 105, и Suid. Anacharsis).
Наконец, мифы гласили и о смерти Талоса. Пользуясь (отчасти) материалами Кука, здесь можно различать четыре варианта. По одному варианту (№ 18), после прибытия аргонавтов на Крит Медея навела на Талоса безумие; по другому (№ 15 b), она, пообещав ему бессмертие, извлекла у него тот медный гвоздь, который замыкал его единственную вену; по третьему (№ 15 b), знаменитый стрелок Пеант попал стрелой ему в пятку (ср. Агафар–гид, Geogr. Gr. Min. I 115, ар. Phot. 443b, 24: «Он сохранял свою одушевленную жизнь в пятке»); по четвертому варианту (№ 18), после прибытия аргонавтов на Крит Талое сам задел пяткой об острый камень. У Фуртвенг–лера (Furtwangler — Reichhold. Griech. Vasenmalerei. I 196—203. Pis. 38—39) интересная и богато разработанная картина гибели Талоса в связи с прибытием аргонавтов на Крит. Здесь Поллукс спрыгивает с лошади, держит Талоса за правую руку, а левой хватает под мышки; Кастор на лошади преграждает дорогу Талосу; Медея рядом держит корзину с травами. Несмотря на обилие вариантов рассказа о гибели Талоса, в этих мифах много неясного (неясно, как Медея отравляла Талоса, куда делась его медная сила, где и в каком месте произошла самая его смерть — на корабле, на берегу или на воде и др.). Единственный пространный рассказ о гибели Талоса находим у Аполлония Родосского (№ 18). Этот миф о смерти Талоса имеет историческое значение: он указывает на конец старой мифологии хтонических чудовищ и великанов.
