— Чем же оно так особенно опасно? И потом, разве есть чувства неопасные? Каждое посвоему потенциально опасно.
— Иные чувства могут быть опасны для окружающих, печаль — для самого печалящегося.
— А гнев не опасен для гневающегося? А любовь для любящего? А страх для боящегося?
— Все это так, но у печали есть своя специфическая опасность. Гнев ведь по природе своей преходящ, и страх (если это не патология) преходящ. И любовь, бывает, проходит. Что касается страстной любви, то она вообще бывает скоротечна. Печаль же имеет склонность задержаться в душе, а то и вовсе поселиться в ней, в конечном счете завладеть ею. И гнев, и страх, и любовь направлены наружу, печаль — внутрь. Гнев, любовь, страх (если это не парализующий страх) предполагают действие — действие печали ограничивается переживанием, и это переживание разрушительно. В молодости я, бывало, вспыхивал, и порой мне не удавалось с собой справиться. С возрастом приобретаешь опыт, но для этого нужны годы. Однажды, чтобы дать выход своим чувствам, я ударил по шкафу и сломал его. И гнев прошел. Действие разряжает гнев. Но вы не можете таким образом разрядить печаль. Гнев — это гром, молния, ливень, что-то мощное, сильное, но и быстро проходящее, а печаль — нескончаемая плохая погода, упадок сил, ощущение, что солнца не будет уже никогда.
Специфическая опасность печали в ее амбивалентности: кисла и в то же время сладка, совсем как китайский суп. Она травит душу, но в ней есть тонкое, губительное наслаждение: людям нравится печалиться. Человек засыпает в снегу, ему хорошо, тепло, и он замерзает. В печали есть непременный оттенок нарциссизма.
— В любой?
— Да, конечно, это ее непременное свойство, ведь в печали человек замыкается на самом себе и отгораживается от мира. Пестует свою печаль наедине с собой, и она его постепенно убивает. Чем больше печаль длится, тем больше парализует.
— Это уже не печаль, а депрессия.
— Стойкая печаль с неизбежностью ведет к депрессии. Аарон из Карлина говорил: «Печаль не грех, но разрушает человека больше, чем любой грех».
— Чтобы сказать такое, надо иметь глубокий опыт печали. И понимание греха.
— У Аарона это было.
— Стало быть, вы полагаете, что печаль только лишь деструктивна, что в ней нет ничего позитивного?
— Да, это так. Имеется, правда, одно исключение: печаль может побудить поэта написать меланхолическое стихотворение.
— Разве этого мало! Вот видите, значит, и печаль сгодилась для чего-то хорошего. Есть прекрасные стихи, исполненные печали.
— О да, стихи могут быть красивы, печаль может быть красива, смерть, если ее опоэтизировать, тоже может быть красива. То, что хорошо для поэзии, не всег-да хорошо для поэта. Постоянная печаль — это медленное умирание. Она подобна рассеянному склерозу: болезнь неизлечима, результат известен.
— «Прогноз неблагоприятный», как говорят медики. Профессиональный эвфемизм неизбежной смерти. Но, сдается мне, вы все-таки говорите не о печали, а о тоске, скорби, унынии, депрессии, вы говорите, по существу, о болезни, потому с болезнью и сравниваете. Печаль — нечто иное. Во всяком случае, я так это понимаю. А вы не считаете, что печаль дает возможность человеку побыть наедине с самим собой, отрешиться от суеты, очистить душу от ерунды, которая казалась важной?
— Побыть наедине с самим собой никогда не вредно, отрешиться от суеты тоже хорошо, очищать душу от ерунды надо постоянно, но только не погружаясь в печаль. Печаль — это «нет» миру.
— В СССР был такой молодежный шлягер с припевом, исполненным идиотического оптимизма: «Не надо печалиться — вся жизнь впереди! Вся жизнь впереди! Надейся и жди! Надейся и жди!» Острословы сразу же полиморфировали «надейся» в «разденься». Как бы и напрашивалось. Естественно, нет ничего хорошего, когда человек полностью замыкается в печали. Но это все-таки проблема меры: постоянное «да» ничем не лучше постоянного «нет». Две стороны одной медали.
— Вы ошибаетесь: это не две стороны одной медали, это разные медали. В «Тании» сказано, что антоним радости не печаль, но «мрирут». Слово «мрирут» означает в переводе с иврита и горечь, и недовольство. Печаль замыкает человека в самоудовлетворенном бездействии — недовольство заставляет действовать.
— В Библии есть примеры печали?
— Сколько угодно! Даже Всевышний печалился.
— Это когда же?
— Когда увидел, до чего дошло допотопное человечество.
— Вот видите, даже Всевышний!
— Да, но Он недолго печалился. Он сразу же стал действовать!
Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Анны Рудницкой, МН
Слабость к деньгам — это не порок, а искушение. Если верить раввину Адину Штейнзальцу, то и с ним можно бороться
— Первое и очень важное положение: религия предписывает еврею соблюдать закон той страны, в которой он живет. Это не просто гражданский — это его религиозный долг. Однако есть исключения. Нужно соблюдать закон, но не беззаконие. Если в стране грабительские законы, то это обязательство теряет силу.
— Кто определяет, насколько хороши законы?
— Собрание раввинов. Например, в царской России была черта оседлости — явно дискриминационная по отношению к евреям мера. Многие евреи тем не менее выбирались жить в столицы. Раввины им этого не запрещали. В Америке один молодой человек, который не хотел участвовать в войне во Вьетнаме, обратился в раввинский суд Бостона с просьбой признать войну незаконной. Правда, к чести того суда стоит сказать, что, пока он рассматривал дело, война закончилась.
— Про современное российское законодательство что скажете?
— Чудесное законодательство. Единственная проблема — что никто его не соблюдает.
— Кроме уважения к Уголовному кодексу, есть какие-то еще обязательные к соблюдению правила?
— Как только мы разобрались с законом, дальше начинается как раз область этики — тех норм, за нарушение которых отвечают уже не перед судом. Есть в иудаизме такое понятие, как «воровство со знанием». Например, если вы рекламируете свою пищевую добавку и говорите, что от ее употребления все поумнеют, то вы непосредственно нарушаете закон о рекламе, который запрещает вводить потребителей в заблуждение. Чтобы соблюсти закон, вы можете сказать, что ваша пищевая добавка лучше всех других добавок. Этого нельзя проверить, этим вы не сообщили заведомо недостоверной информации. Но с точки зрения еврейской этики это называется «воровство со знанием», и оно запрещено.
— Любая реклама — это «воровство со знанием». Как же тогда вести торговлю?
— В Талмуде есть история про одного раввина, жена которого держала рыбную лавку. Однажды жены не было дома, и за продавца в лавке остался сам раввин. Когда к нему пришел покупатель и попросил селедки, раввин сказал ему: «Ты знаешь, моя селедка хорошая, но у соседа в лавке за углом она еще лучше — сходи к нему…»
— Вы хотите сказать, что это и есть пример для подражания?
— Нет, потому что дальше в Талмуде написано, что раввин должен оставаться раввином, а торговать селедкой лучше его жене. Но это иллюстрация того, что есть некое высшее воплощение этических законов — внутреннее благородство, которое присуще не всем, но к которому стоит стремиться.
— Как же, однако, быть продавцу пищевых добавок?
— Чтобы не нарушить ни уголовных, ни этических законов, ему достаточно просто сказать, что его добавка — хорошая.
— Женщина, которая красит волосы или пользуется косметикой, тоже совершает «воровство со знанием»? Ведь она намеренно вводит окружающих в заблуждение.
— Хороший вопрос. Но ответ на него — нет. Во-первых, потому что женщина таким образом не участвует в бизнесе. А во-вторых, потому что всегда следует иметь в виду фон, на котором происходят события. Женщина не совершает «воровство со знанием», потому что окружающим уже известно, что женщины красят волосы и пользуются косметикой — и потому таким образом она никого не способна обмануть. Ведь и одежда тоже зачастую скрывает тело таким образом, что оно выглядит совсем не так, как в обнаженном виде. И только мужчины в силу своего идеализма верят, что и под одеждой все окажется так же прекрасно, как снаружи…
— Вы называете это идеализмом?..
— Некоторые называют это глупостью. Но я склонен считать это идеализмом.
— Значит, если все окружающие знают, что ты врешь, то это уже не считается обманом?
