После этой молитвы Мария опять стремится ко вратам церковным; и несмотря на прежние, еще большие толпы народа, входит невозбранно во храм и совершает поклонение Кресту Христову. Видимая милость эта преисполняет душу ее новым умилением и благодарностью к Богу. Возвратившись ко вратам церковным, она снова повергается пред иконою Богоматери; снова произносит обет чистоты и покаяния; вторично избирает Ее Споручницею спасения: — и прияв свыше вразумление идти за Иордан в пустыню, — оставляет навсегда мир и все человеческое.
Я говорю: "и все человеческое"; ибо Мария, заключившись в пустыне Иорданской, не только попрала всю прежнюю роскошь и изнеженность, не только отвергла удовлетворение самым необходимым потребностям плоти и крови; но вознеслась, можно сказать, над самою природою человеческою. Во все время ее пребывания в пустыне у нее не было ни крова, ни одежды, ни пищи. Трех малых хлебов, взятых ею из Иерусалима, стало ей — на сколько бы вы думали? На шестнадцать лет! Потом пищею для нее служило не столько зелье пустынное, сколько молитва и благодать Божия. И среди таких подвигов проведено четыредесять седмь лет! Можете представить себе, братие, чего стоила такая жизнь телу, привыкшему к неге и чувственности!
Послушаем, как сама преподобная повествовала об этом святому старцу Зосиме. "Рече же Зосима к преподобней: "Колико есть лет, о госпоже моя, отнележе водворилася еси в пустыне сей?" Она же отвеща: "Мню яко четыредесять и седмь лет, отнележе изыдох от святого града". Зосима же рече к ней: "Что обретаеши в пищу себе, госпоже моя?" Она же рече: "Полтретья убо хлеба принесох, прешедши Иордан, иже по мале изсохше окаменеша, их же по малу вкушающи, многа лета пребых". Зосима же рече: "Како же ли без воды пребыла еси толика лета; никоея же ли беды приемлющи от внезапного ослабения?" Отвеща же она: "Речи мя ныне вопросил еси, авво Зосимо, о ней же трепещу глаголати: аще бо воспомяну вся тыя напасти, яже пострадах, и помышления лютая, колико сотвориша ми беды: боюся да не теми же паки оскорблена буду. Веру ми ими, авво, шестнадесять (шестнадцать) лет сотворих в пустыне сей, яко со зверьми лютыми, с моими безумными похотьми борющися: егда бо начинах пищи вкушати, абие хотяшеся мы мяс и рыб, яже бяху во Египте, хотяшеся же ми и вина, любимого мною: много бо вина пиях, егда бех в мире; зде же не имуще ни воды вкусити, люте жаждою палима бех и бедне терпях. Бываше же ми и желание любострастных песней, зело возмущающее мя, и нудящее пети песни бесовские, ихже в мире навыкла бех: Абие же слезящи и с верою перси своя биющи, воспоминах обеты, яже бех сотворила, входящи в пустыню сию. Мыслью же идях ко иконе Пречистыя Богородицы, Испоручницы моея, и у Тоя плакахся, просящи отгнати помышления от мене, терзающие окаянную мою душу. Егда же довольно плакахся и в перси усердно биях: тогда свет видех, всюду осиявающ мя и тишина велика в бури место бываше ми. Како же тебе, авво, исповем помышления моя, поревавшия мя на грех? Яко огнь во окаяннем сердце моем разгарашеся и всю отвсюду мя опаляше, ко греху понуждая. Егда же таковое помышление прихождаше ми, повергах мя на землю, и слезы многи проливах, мнящи яко Сама Испоручница стоит и истязует мя, яко преступившу, и муку за преступление показующи. Не востаях же от земного повержения ночь и день, дондеже сладкий оный свет осияваше мя и помыслы, смущающи мя, отгоняше. Очи же мои к Испоручнице моей непрестанно возводях, просящи от Нея помощи; яко же и воистину Спомощницу Ту имех и к покаянию Споспешницу. И тако скончах семнадесят (семнадцать) лет, беды тьмами приемлющи: оттоле же до днешняго дня помощница моя Богородица во всем и на вся руководствует мя". Рече же Зосима к ней: "Не потребовала ли еси уже прочее пищи и одеяния?" Она же отвеща: "Хлебы убо оны скончавши, якоже рекох ти в седминадесяти летех, питахся былием, сущим в пустыне сей. Риза же, юже имех, прешедши Иордан, от ветхости истле. Многу же беду от зимы и от зноя пострадах, солнцем горящи и мразом омерзающи и трясущися. Тем же и многажды падши на земли, лежах аки бездушна и недвижима. Многажды же с различными напастьми и бедами боряхся. Оттоле убо и до днесь, сила Божия многообразная, грешную мою душу и тело унылое соблюде: помышляющи бо точию, от коликаго зла избави мя Господь, пищу неиждеваемую стяжах — упование спасения моего. Питаюся бо и покрываюся глаголом Божиим, содержащим всяческая. Ибо не о хлебе едином жив будет человек. И елицы не имяху покрова, в камение облекошася, елико их совлечеся греховного одеяния". Слышав же Зосима, яко и словеса от писания воспоминаемы, от Моисея же и пророк и от книг псаломских, рече к ней: "Псалмом же и иным книгам, о госпоже, училася ли еси?" Она же слышавши это осклабися, и рече к нему: "Веруй, человече, не видех иного человека, отнеле же Иордан преидох, кроме твоего лица днесь, и ниже зверя, не иного животного видех: книгам же никогда же учихся, ни иного чтущего или поющего слышах, но слово Божие живо и действенно то учит разуму человека. Ныне убо заклинаю тя воплощением слова Божия, молитися за мя блудницу"".
После таких и столь долговременных подвигов не могло не последовать совершенного очищения души и тела, совершенного мира с Богом и совестью, совершенной победы над немощами природы человеческой, совершенного приближения к первобытному совершенству человека в состоянии невинности и содружеству с миром духовным и Божественным. И действительно, святой Зосима, которому предоставлена была Промыслом Божиим честь открыть преподобную подвижницу в пустыне и послужить ее погребению, застал ее уже не человеком, а ангелом. Мария облечена была еще плотью; но эта плоть походила более на дух, нежели на наше тело: она преходила немокренно Иордан; во время молитвы возносилась от земли на воздух; не могла вкушать почти ничего, кроме Тела и Крови Христовой. Для преподобной открыты были самые тайные движения сердца в Зосиме: она беседовала с ним из Священного Писания, из псалмов и пророчеств, никогда не читав Писания и вовсе не умея читать; знала все, что совершается в его монастыре; предрекла, что имеет совершиться в будущем. Самые звери пустынные благоговели пред лицом преподобной: в продолжение жизни ее не смели приближаться к ней; а по кончине вырыли для нее могилу и помогли немощному старцу предать ее святые мощи земле.
Судите теперь сами, братие мои, не благоприлично ли такая жизнь, как преподобной Марии, указывается Церковью всем грешникам среди настоящих дней поста и покаяния? Где яснее, как не в этой жизни, можно увидеть, что нет греха, побеждающего человеколюбие Божие, что нет бездны разврата, из которой, при помощи благодати Божией, нельзя было бы выйти путем веры и покаяния, что можно, и начав поздно, не только сравняться, но и упредить в совершенстве даже тех, которые работали в вертограде Господнем от первого часа?
Если бы, — помыслит кто-либо из грешников, — и мне было такое звание свыше, как Марии! А Марии, возлюбленный, какое было вначале особенное звание? Что она, за теснотою от народа, вместе с другими не могла войти в храм Иерусалимский? Ах, сколь многие из нас не обратили бы на это ни малейшего внимания, и спокойно, даже может быть с радостью, пошли бы домой! Совесть Марии сделала важным и решительным для нее это, если угодно так назвать, знамение. Будем внимательны к самим себе, — и мы в своей жизни найдем немало подобного, может быть еще более знаменательного, ибо можно сказать утвердительно, что нет ни единого из грешников, который не имел бы в своей жизни таких случаев, где благодать Божия видимо призывала его к покаянию; но наше непрестанное рассеяние и ожесточение во грехе делают для нас все это безплодным. Что бы ни среталось с нами подобного, у нас один суд: это "случай"! Как будто все, самые так называемые, случаи были не в деснице Господней! И как будто со стороны Спасителя нашего мог быть опущен без внимания какой-либо случай к спасению бедного грешника! Посему, когда бы и где бы ни пришла тебе мысль отстать от греха, бросить развратную жизнь: будь твердо уверен, что эта душеспасительная мысль прямо от Бога; ибо как бы иначе она и посетила твою мрачную душу, если бы не была послана свыше? Прими таковую мысль; последуй, куда она зовет тебя: оставь гибельный путь греха: и благость Божия, являющаяся и неищущим ее, тем более не замедлит явиться тебе, когда увидит, что ты начал искать своего спасения; озарит душу твою светом Лица Своего; укажет путь, которым должно тебе следовать; подкрепит тебя в немощи, утешит в скорби, вознаградит за все земные лишения и рассеет для тебя на узком и тернистом пути к Царствию столько залогов Своей любви, что ты, и страдая, будешь радоваться и не променяешь нового ужасного для миролюбцев состояния своего ни на какие блага в мире.
Что же мне делать, вняв призыванию свыше, — спросит иная душа грешная: — неужели, подобно Марии, оставить все и идти в пустыню? Сделать и это, если бы оказалось необходимым, ибо ты конечно отдал бы все для своего спасения, если бы у тебя разбойники отнимали жизнь телесную. А страсти, эти враги, злейшие всех разбойников, отнимают у тебя жизнь духовную, вечную, — и ты будешь рассчитывать, чем пожертвовать для ее спасения и что оставить? Так ли пекутся о своем спасении? Так ли ценишь ты свою душу, ее же недостоин весь мир? Но для большей части кающихся грешников нет необходимости оставлять совершенно мирское свое состояние. Вступив вдруг на столь высокую, крутую и скользкую лестницу, мы, по слабости стоп своих, не могли бы идти по ней безбедно. Посему, душа кающаяся, довольно будет для тебя на первый раз и той пустыни, которая откроется в самой тебе, коль скоро ты внесешь во внутренность твою свет слова Божия; довольно той пустыни, которую составил для тебя тот же мир, тебя окружающий и тебя ласкавший, коль скоро ты отвергнешься его внутренно. Путь Марии есть путь необыкновенный, почему она и достигла совершенства равноангельского: для нас, грешная душа, довольно будет, если мы перестанем походить ожесточением и нераскаянностью на злых духов, возвратим себе чистый образ человеческий, погубленный во грехах, и соделаемся достойными войти со временем, хотя последними, в то же блаженное Царствие Божие, где живут и блаженствуют души покаявшихся грешников. Аминь.
