— Почему же тогда бывает, что умирают дети?
— Мы с вами не знаем. Но это его мир, значит, для этого есть причина. Для всего есть причина.
— Вы себя уговариваете?
Он закурил новую сигарету.
— Есть притча. Один монах молился Ему и корил Его за то, что неправедные преуспевают, а праведные живут в нужде и поношении. И когда он закончил молитву, то спросил — почему так? И раздался голос: хочешь понять — смотри. И монах стал невидим.
Он постучал по сигарете, сбивая пепел.
— Это что, шутка такая? Типа дзенского коана?
— Он увидел себя в незнакомом месте — в кроне развесистого дуба, стоящего у дороги. Был летний день, полдень, и солнце палило. По дороге ехал сытый, уверенный человек. На хорошей лошади, в хорошей одежде. Он подъехал к дубу, привязал лошадь, сел в тени и вынул из сумы еду. Поев и отдохнув, он сел на лошадь и поехал дальше.
Мой собеседник отхлебнул из своего стакана.
— Под дубом остался выпавший кошелёк с деньгами, плотно набитый. Монах хотел окликнуть богача, но не смог — был не только невидим, но и безмолвен.
Он пошевелил стакан. Остатки льда стукнули друг о друга.
— Тем временем на дороге появился другой путник — пешком. Неплохой, но потёртый кафтан, сумка на плече. Он тоже сел в тени перекусить, но увидел набитый кошель. Развязав, он увидел внутри золотые монеты. Завязав ремешок, он сунул кошель за пазуху и убежал. Монах смотрел.
Тем временем на дороге появился новый путник — бродяга в тряпье. Он сел в тени дерева и раскрыл грязную суму с подаянием. Вынул из неё сухую корку и начал понемногу её глодать. Тем временем на дороге вновь появился богач на лошади — он обнаружил пропажу кошелька, вспомнил, где мог его выронить и в спешке вернулся.
И что он увидел? Бродягу. Он стал трясти его, требуя вернуть ему кошелёк, но бродяга говорил, что у него ничего нет, и вид и голос его были так отвратны, что богач ударил его со всей силы.
Бродяга упал.
Богач вытряхнул суму, сорвал с бродяги кафтан и не нашёл своего кошеля ни там ни там.
Он вздохнул, сел и увидел, что бродяга не дышит. Сердце не билось.
В ужасе богач вскочил на лошадь и бросился прочь.
Зажигалка крутилась в пальцах собеседника.
— Всё потускнело, и монах увидел себя в своей келье, где молился. Он спросил — что же Ты показал мне? И голос ответил — ты видел историю, которая и правда произошла. А теперь послушай, чем она окончилась и началась. Купец, который совершил убийство, вернулся домой, и совесть травила его виной. В конце концов он бросил всё, раздал имущество родственникам и ушёл в монахи. Второй, тот, что унёс кошель, был неплохим человеком, и его тоже терзала совесть. Он вернулся под дуб, чтобы оставить кошель там, где взял, и нашёл там голый труп бродяги. И тоже бежал в страхе. Он открыл странноприимный дом, где любой мог найти приют и пищу. Ну а бродяга... Он был в молодости преступником и убийцей, а когда постарел, стал нищим. И тем и смертью своей он получил воздаяние.
Я шмыгнул носом.
— Притча — это просто байка. Ей можно верить, а можно не верить.
— Именно так. Верить — или не верить.
— Хорошо. Если я не верю, то что?
— Тогда вы имеете дело с собой и миром. Бог вмешивается только в крайних случаях. И обычно в конце — Ад.
— А если верю?
— Тогда Он ведёт вас наикратчайшим путём, который вам под силу. И чем меньше вы сопротивляетесь, тем быстрее идёте. Это называют смирением. Отдачей себя в руки Бога. Когда вы начинаете идти вместе с Ним.
— Даже если он тащит меня через море дерьма?
— Да.
— Хорошо. Но вернёмся к тем, кто умер во младенчестве. Вы не ответили на мой вопрос.
— Мой ответ — я не знаю. Но я верю, что это было необходимо.
— Ваш ответ — верю.
— Да. Ответить “знаю” может только Он.
— Вы меня утомляете. Кстати, наши десять минут давно прошли.
— Пройдёт столько, сколько нужно, чтобы вы пришли в движение.
— Я?
— Вы. Вы на перепутье.
Я отвёл глаза.
— Пусть так. У вас есть ещё что сказать?
— Немного.
— Договаривайте.
— Хорошо. Главное, что нужно понять, это то, что Ему — видней. Вы можете возмущаться, терзаться от боли, кричать, плакать, пытаться развернуть поток событий — но всё это ничего не будет стоить, пока вы идёте против Него.
— То есть как я и говорил — сидеть ровно и не вытирать задницу?
— Делать то, что вы считаете нужным. Но понимать — то, что вы делаете, будет успешно только тогда, когда это допустимо Им. А вы сами всегда знаете, что хорошо и что плохо. Когда же ситуация неясна, прислушайтесь к себе. И поступите так, как велит вам ваша душа. Если же почувствуете, что всё сопротивляется вашим шагам, раз за разом, прислушайтесь к себе снова. Если ваша душа настаивает, продолжайте. Если молчит или говорит против — прекращайте. Это и есть ваш путь.
— А если душа велит мне сделать что-то такое, что не укладывается в рамки?
— Рамки чего?
— Ну, скажем, праведных поступков.
— Для Него нет праведного и неправедного вне пределов человеческой души. То, о чём вы говорите, это просто опыт на основе шаблонов. Самые главные шаблоны даны как заповеди — не убий, не укради, не возжелай чужого и прочее. Почитайте в Библии, если нужно. Но заповеди не работают, когда ситуация критична. Так, если вы умираете от голода, лучше украсть еду, чем околеть. Если чужой приходит в ваш дом, чтобы убить вас или вашу семью, и у вас нет иного выхода, как убить его — вы убиваете. Если людей осталось так мало, что человеческая раса под угрозой вымирания, то никто не спрашивает про венчание — если женщина и мужчина могут зачать и родить, они обязаны сделать это. Но крайние меры — для крайних случаев. И вы всегда помните, что в обычных условиях, когда нет необходимости, это — грех. Неверное деяние. И ваша совесть не даст вам забыть.
Я побарабанил пальцами по столешнице.
— Ясно.
Мой собеседник встал.
— И последнее. Всегда помните, что Он примет вас любым — и верным, и неправедным в душе. Примет, оценит и воздаст вам положенное. И только Он знает, что это будет.
Он взял со стола пустой стакан, подошёл к стойке.
Я смотрел, как бармен подводит итог на листке и как он отсчитывает купюры.
Когда он взял со спинки стула пиджак, надел его и снял с вешалки куртку, я спросил:
— А что он воздал вам?
Странный, лишенный возраста человек улыбнулся.
— Мне? Не знаю. Я ведь ещё жив.
Он махнул мне пальцами, сжимая ладонь в кулак.
— Доброй ночи.
И вышел.
Я слышал, как прозвенели его шаги по стальным ступеням лестницы, ведущей из подвала.
— Эй, ты всё? Давай, мне спать пора. С тебя полтысячи.
— Пол? — тут я вспомнил непустеющий стакан. — Держи. Бывай, Андрей.
— И тебе не хворать.
Я вернулся к столу.
На деревянных досках, рядом с салфетками, прикрытая одной из них лежала зажигалка.
— Вот ведь! — я схватил куртку и бросился из бара на улицу.
Снег падал, отблескивая оранжевым в конусах фонарей.
Снежный покров был белым и плотным, ненарушенным ни в одну сторону.
Я постоял молча, глядя, как снежинки парят из тьмы.
Пошарив в карманах, достал сигареты.
Прикурив от зажигалки, всё ещё лежащей в моей руке, я закрыл глаза, затягиваясь.
Мир стал мёртво-тусклым, наполненным чёрно-красным пламенем. Ударила удушающая волна серы.
Я вскрикнул и закашлялся, открыв глаза.
Снег всё так же мирно парил из темноты, ложился на землю, на мои плечи, на непокрытую голову.
Сигарета лежала у моих ног, конец фильтра чуть торчал из снега.
Я снова закрыл глаза.
Ад поднялся вокруг.
Дым и пламя кипели. Сквозь них были видны странные фигуры.
Комок встал в груди.
Не размыкая век, я потупил взгляд.
Подо мной была та же красно-чёрная бездна. В её глубине вспыхивали дымно-алые облака. Глухо доносились взрывы и низкий, тяжкий вой.
Подняв голову, я увидел то же самое вверху. Только сквозь дым падали капли кипящей смолы и крови.
Они падали сквозь меня, неслись вниз и исчезали из виду.
Я парил над Преисподней, и понимал какой-то частью души — пока что эта бездна не властна надо мной.
Пока.
И рядом со мной, внизу, у самых ног, ярко-белой звездой парила оброненная зажигалка.
Я нагнулся и подобрал её.
— Эй, потерял чего? Или блюёшь?
Я открыл глаза.
— Нет, всё нормально. Зажигалку уронил.
— Ну тогда бывай.
Бармен повернул в двери ключи, подёргал ручку.
— Так тут и останешься?
— Нет. Сейчас такси вызову. А пока постою, подумаю.
— Угу. Только если блевать соберёшься, будь другом, отбеги за угол, ладно?
— Угу.
— Ну и чудно. Пока.
Он махнул мне рукой и двинулся по снегу.
Повернув голову, я смотрел, как он свернул влево, дошёл до конца квартала и скрылся за ним, оставив за собой рыхлую цепочку следов.
Потом я прислонился спиной к закрытой двери, достал новую сигарету и прикурил, не закрывая глаз.
В левом нагрудном кармане моей куртки лежал “макаров”, в правом — глушитель.
Через два часа человек, из-за которого я провёл в лагере пять лет, приедет домой.
