А про Мишу нашего, Аня, про то, что он вообще существует – умолчал, постеснялся перед дальним родственником-иудеем своего родного первенца сына – христианского священнослужителя… Поговори с Мишей, Аня, пусть он простит меня за всё, и за то, что я бросил вас тогда, предал любовь вашу, и за это последнее моё предательство…
– Он, Тоша, тебя давно простил, любит тебя и о тебе молится. Я, когда у него в С-ке на службе бывала, слышала сама, как он на ектений о здравии твоё имя – раба Божьего Аристоклия _ среди первых, прежде моего, возглашал. Чтит тебя, как отца, всегда по телефону – «Как здоровье папы?» – спрашивает, фотографию твою, где ты с ним, маленьким, на рыбалке с удочкой стоишь, в изголовье кровати своей повесил. Ты, Тоша, за Мишенькину любовь к тебе не беспокойся…
Аристоклий Иванович закрыл глаза своими красивыми, холёными руками, голова его часто вздрагивала.
– Анна Сергеевна, Алёша! – Флавиан грузно поднялся, – вы, я думаю, идите пока чаёвничать, нам с Аристоклием Ивановичем есть о чём наедине пошептаться. И он начал выкладывать из обширного «чемодания» епитрахиль с поручами и завёрнутые в чистое вышитое полотенце Крест с Евангелием.
Часа через три, после исповеди, соборования и причастия, я зашёл ещё раз в кабинет знаменитого артиста, проститься. Он лежал на своём диване светлый и умиротворённый, тихий какой-то, похожий на большого довольного ребёнка. Увидев меня, улыбнулся.
– Алёшенька, голубчик! Какой у вас друг замечательный – батюшка Флавиан! Берегите его! Он меня утешил, я теперь умру спокойно, с радостью!
Пообещайте поминать меня, хоть иногда. Возьмите вон ту иконочку, эмалевую, она старинная – «Алексий Божий человек», будете на неё глядеть и за меня помолитесь.
– Батюшка Флавиан! Как бы я хотел, чтоб вы меня и отпевали! Так ведь не отдадут вам моё тело-то, в столице с ним очередное театральное действо устроят… А ну и пусть! Пусть себе устраивают, вы меня в своей церкви тоже отпойте, заочно, моя душа там будет, где вы её провожать станете, а с телом, пусть что хотят, то и делают, прах – он и есть прах! Как в Евангелии: «пусть мёртвые погребают своих мертвецов»! Прощайте, батюшка, прощайте, Алексей! Аннушка, милая, подушку поправь чуть повыше…
Через пятнадцать дней тело Народного артиста СССР, Героя Социалистичекого Труда, Заслуженного деятеля искусств и пр., и пр., после гражданской панихиды в М-ом театре и торжественного заупокойного богослужения в Елоховском кафедральном соборе было погребено в присутствии многочисленной культурной общественности столицы на Новодевичьем кладбище.
Анны Сергеевны там не было. Она молилась с нами, в нашей Покровской церкви, на заочном отпевании, совершаемом тихо и благоговейно отцом Флавианом в сослужении приехавшего из С-ка протодиакона Михаила, статной осанкой и глубоким бархатистым баритоном удивительно напоминавшего новопреставленного раба Божия Аристоклия.
ГЛАВА 3. ЗАПЕЧАТАННЫЙ СОСУД
– Ира! Всё! Я пошёл на работу! Скажи разбойникам, чтобы до обеда к «офису» не подходили и в окно зелёным крыжовником не кидались! У меня срочная заявка, даст Бог – часа за четыре закончу!
– Хорошо, Лёша, я их скоро на поляну к верхнему ручейку уведу, где Никитична козлят пасёт, пусть с козлятами поиграются!
– Мобильник не забудь, на всякий случай!
– Возьму, возьму!
Я захватил пару заранее наполненных колодезной водой двухлитровых пластиковых бутылок – утро было уже жаркое, сунул ноги в растоптанные плетёнки и по извилистой тропинке между старых вишен и зарослей крыжовника отправился в свой «офис».
Мой «офис» располагался в бывшем курятнике на дальнем конце нашего сада. Когда-то покойная Марфа Андреевна держала в нём кур и уток, затем лопаты и грабли, а потом – совсем ничего. После перехода дома с участком в наше владение первое время мы складывали в бывшем курятнике всякий ненужный хлам, вскоре он стоял всеми забытый, но в связи с изменением моего статуса на работе курятник понадобился и превратился в «офис».
Не вдаваясь в скучные подробности, суть изменения моего статуса на фирме Григория Семёновича означилась тем, что большую часть рабочего времени я мог теперь проводить за компьютером где угодно – в помещении фирмы, в нашей митинской квартире или в Покровском, обрабатывая аналитические материалы по вверенному мне направлению и вовремя присылая результаты через Интернет самому Григорию Семёновичу или его заместителю по транспортной группе. Своим рабочим временем и местом пребывания я мог теперь распоряжаться сам, ограниченный лишь указанными в присылаемых заявках сроками выполнения работы.
Несмотря на периодические «форс-мажоры», усаживающие меня за компьютер более чем на сутки, новая схема работы меня очень устраивала, так как я мог теперь помогать в семейных делах Ирине. А также я всегда был готов исполнить любимые мною обязанности адьютанта-шофёра-чтеца-певца-разжигателя-подавателя кадила и носильщика «чемодания» во время пастырских или «требных» поездок отца Флавиана.
Ноги у него, особенно правое колено, болели всё сильнее, коробка с «раздаткой» его «Симбира» всё как-то недоремонтировалась (это при всей-то оперативности Мишиных автомастерских!), и возил Флавиана теперь практически только я, даже слегка переделав, с учётом его габаритов, салазки правого пассажирского сиденья в «БТРе». В общем, за всем этим отлучением батюшки от руля и переводом меня в «надомники» явно просматривалась какая-то хитроумная интрига клана Семёновых сыновей.
Зато у меня теперь появился персональный «офис». Вместе с Семёном, Юрой-спецназовцем и соседом-дачником, прекрасным кузнецом и художником Арменом, обратившимся с помощью Флавиана в лоно Русской Православной Церкви, мы за три дня превратили старый курятник во вполне «цивильное» помещение.
Настелили новые полы, обшили стены утеплителем и фанерой, выкрасили их в нежно-салатовый цвет. Провели кабель, поставили шкаф и компьютерный стол, для улучшения мобильного выхода в Интернет установили внешнюю антенну, подключили UPS. Вместо офисного кресла Семён подарил мне роскошный резной стул собственной работы, повесил полочку с иконами.
– Ну! – выдохнул я в конце третьего дня строительства, – кажется, теперь всё!
– Нэт! – задумчиво произнёс Армен, – нада ищё кандыцыанэр!
Обошлись напольным вентилятором.
Включив компьютер, я первым делом проверил почту. Новых материалов, кроме вчерашнего задания от начальства, не было. Пришло лишь несколько рассылок новостей с различных православных сайтов и форумов: по наиболее значительным событиям в церковной жизни я составлял обычно сводку для Флавиана, так как сам он с компьютером практически не работал, причём не по каким-либо «идеологическим» соображениям, а просто из-за отсутствия свободного времени да, очевидно, и желания.
Последним прибытием, стояло какое-то непонятного происхождения письмо, какие я обычно ликвидирую, не открывая (опыт цепляния «вируса», снёсшего у меня на прежней работе всю «ось» переполненного важной финансовой информацией компьютера, у меня уже был). Так что, «обжегшись на молоке …», я уже потянулся безжалостным пальцем к кнопке «Delete», как вдруг в имени отправителя мне почудилось что-то знакомое – shomaQ……ru.
Shoma – Шома, Шома… Шома и Рома! Ну конечно же Шома и Рома – Шамиль и Рамиль, однокласснички детские! Ну, ты и дал, Шом-ка, – «Шомпол, Шомон, Шаман» и ещё как-то там, забыл уже! Тридцать лет прошло, как вы с братом Ромкой после смерти отца в Казань к родственникам переехали! Вот дела! А вдруг не он? А, была – не была, выручай, «Касперский» – открываю!
«Здравствуй, Чингачгук! (точно – Шомка, это он меня так дразнил!). Как нашёл твой адрес – не спрашивай, потом расскажу. Я в Москве, надо повидаться, есть серьёзный разговор. Люся сказала, что ты живёшь в деревне под Т-ском. Я на машине, напиши адрес и «легенду», как лучше проехать. Приеду сразу, как получу твои координаты. Шамиль».
Координаты я, конечно же, сразу отправил, прибавив номер своего мобильника и указание позвонить при подъезде. Вдохновлённый неожиданной надеждой на встречу со старым другом, я так мощно взялся за свой аналитический отчёт, что полностью отстрелялся с ним аж за два часа пятьдесят пять минут (вместо планируемых четырёх), израсходовав только одну из припасённых «Колодец-Минерале» собственного разлива.
День проскочил незаметно. Сперва мазали зелёнкой Кирилла, исцарапавшегося в кустах, куда он удрал от игравшего с ним Никитичниного козлёнка. Потом отмывали Лену и Машу, помогавших старенькой Никитичне загонять этих самых козлят на скотный двор. Отмыли. С трудом. Потом всех кормили. Потом отмывали всех, кроме Степана, от клубники и, особо, Юлечку от овсяной каши. Потом мы со Степаном красили новую будку для Малыша «Акватексом». Потом я отмывал Степана от «Акватекса» уайт-спиритом и хозяйственным мылом. Потом проснулись младшие и потребовали рисовать гуашью и акварелью…
