Ознакомительная версия.
Коран, как и все предыдущие Священные Писания, должен был пользоваться местными примерами, чтобы притчи его были более доходчивы. В этом смысле нет ничего удивительного, что коранические рассказы об Иисусе чаще всего находят соответствия именно в тех версиях христианского учения, которые сохранились в арабском мире как апокрифические евангелия, например, «Евангелие детства».
Что же до того, что Святой пророк мог якобы воспользоваться христианскими источниками, об этом сугубо научным языком написано в широко известной в мире многотомной «Энциклопедии ислама», изданной в Лейдене. Это – совокупный и чрезвычайно скрупулезный труд многих востоковедов Востока и Запада, и его меньше всего можно уличить в религиозной или научной предвзятости. Вот что говорится о возможности евангельских заимствований в Коране в подробнейшей статье «Инджил (Евангелие)»:
«В Коране явлены некоторые персонажи евангелий, а именно, Иисус, Мария, Иоанн Креститель, Захария, апостолы; там же отражаются и некоторые фактические события (Благовестие, чудеса Иисуса), которые так поразительно похожи на евангельские, что возникает вопрос, в каком отношении они стоят к предшествовавшим Корану евангелиям. Для верующих мусульман этот вопрос не представляет ни малейших затруднений: один и тот же Бог явил миру обе книги, и пророк Мухаммад, получавший откровения непосредственно от Бога, не нуждался в том, чтобы пользоваться, прямо или косвенно, христианскими Писаниями для того, что воспроизвести некоторые черты этих Писаний. Историка религии, тем не менее, правила научной дисциплины обязывают здесь к поиску возможных исторических связей. Первым вопрос следует поставить следующий: какими знаниями об евангелиях могли обладать Мухаммад и первые мусульмане? Этот вопрос ведет за собой вопрос о переводах евангелий на арабский язык, так любое знание греческого, сирийского или арамейского языков со стороны Мухаммада и его Сотоварищей можно исключить».
Выясняется, что частичные переводы евангелий на арабский язык во времена пришествия ислама если и существовали, то сводились к «изолированным и спорным деталям». Другое дело, что арабские переводы евангелий были у сирийских христиан VIII века, но к VIII веку Коран уже не только сложился, но и приобрел свою каноническую форму.
«Таким образом, мы можем… заключить, что с позиций науки сегодняшнего дня нельзя утверждать, что Мухаммад и его первые сотоварищи могли непосредственно знать евангелия на арабском языке… Распространение христианских идей в Аравии до пришествия ислама, помимо нарративных пересказов евангелий и апокрифических книг, шло главным образом, если не всецело, посредством устных поучений и ежедневных бытовых разговоров»,
заключает «Энциклопедия ислама». Более того, когда мы говорим о первом соприкосновении ислама с христианством, мы, как и во многих других подобных случаях, склонны забывать, что христианство на Ближнем востоке седьмого века было чрезвычайно неоднородно, и с точки зрения сегодняшнего православия или католицизма его подавляющая часть отвергается как ересь. Даже и сегодня в древнейших толках христианства, таких как христианство коптов или эфиопов, сохранилось множество обрядов, напрямую связывающих их с иудаизмом времен Иисуса, например, обрезание и отказ от свинины.
Изучение еретических, с точки зрения церкви сегодняшнего дня, сект христианства показывает, что ближневосточное и североафриканское христианство времен своего становления поразительно напоминает ислам – именно потому, что первые христиане Ближнего Востока не отрывались от корней иудаизма, памятуя евангельские слова о том, что не нарушить закон приходил их учитель, но исполнить.
История христианства – сложнейшая историческая дисциплина, однако простые факты говорят о том, что канонические догматы христианства были разработаны и получили распространение достаточно далеко от тех мест, где оно зародилось – в Риме и Малой Азии. Те христианские и иудео-христианские толки, в которых усматривается попытка примирить практический разум иудаизма, здравый смысл античности и учение о божественности Иисуса – эбионитство, докетизм, арианство, несторианство, учения монофизитов и гностиков – возникли именно на Ближнем Востоке и в сопредельном Египте.
Христианское вероучение могущественной Византии всегда смотрело на эти толки как на прямую ересь и боролось с ними, как могло. Поэтому вовсе не удивительны два факта начального соприкосновения ислама с христианами.
Первое: учение ислама было воспринято как еще одна из многочисленных христианских ересей, и как таковое не вызвало к себе массового интереса.
Второе: вслед первым победам мусульман в Сирии и Персии христиане ближневосточных толков после начального шока вполне мирно устроились под покровительством ислама, разве на досуге вспоминая о гонениях, которым они подвергались во времена византийского владычества.
И вновь – привычное обывательское противопоставление ислама и христианства заставляет нас забывать не только о том, что эти две религии мирно уживались веками, но и о том, что поразительный и величественный триумф исламского ренессанса был бы на первых порах просто невозможен без участия христиан в создании мусульманской культуры и государственности.
До середины восьмого века, пока арабский язык, наконец, не обновился и не развился в достаточной степени для того, чтобы стать языком не только бедуинской поэзии, но и широчайшей письменной государственности, языком политики, науки и канцелярии, именно христиане Ближнего Востока и Персии, наравне с зороастрийцами и манихеями, давали первым мусульманским уроки ведения дел. Именно они начали колоссальную переводческую работу, которая впоследствии, при деятельном участии уже самих мусульман, привела к расцвету Аббасидского Халифата конца VIII – начала IX века. Как пишет Адам Мец,
«Больше всего поражает в мусульманской империи огромное количество чиновников-немусульман. В своей собственной империи мусульмане подчинялись христианам. Жалобы на то, что от покровительствуемых зависят жизнь и имущество мусульман, слышны издавна, и уже очень рано Омару I стали приписывать распоряжение не ставить христиан или иудеев «государственными писарями». Дважды на протяжении III/IX века христиане были даже военными министрами мусульман, «так что защитники истинной веры должны были лобызать им руки и выполнять их приказы… Все антихристианские движения прежде всего были направлены против этого невыносимого для истинно верующих господства над ними покровительствуемых»[4].
Христиане часто занимали и места сборщиков налогов. Как пишет тот же Адам Мец,
«в Египте, как свидетельствуют папирусы, множество христиан занимали посты сборщиков податей. А один из них даже приложил в 349/960 году к квитанции об уплате свою печать с изображением креста[5]».
Впрочем, приводя подобные примеры, А. Мец все же проводит ту же мысль, которую уже в XX веке высказал другой выдающийся ориенталист, англиканский священник Монтгомери Уатт. Уатт изобрел термин «исламский колониализм», говоря, что мусульманам, которые часто ссылаются на издержки западного колониализма, полезно-де напомнить о том, что и они бывали в истории колониальной властью, хотя, уступает он, «этот колониализм был относительно мягкой формой колониализма[6]».
Колониализм, стало быть, это угнетение и ограбление порабощенных народов, в данном случае христиан Сирии, Персии, Северной Африки и Испании. Увы, преподобный Монтгомери Уатт вынужден здесь лукавить, поскольку колониализм всегда предусматривает наличие метрополии, в пользу которой и грабятся колониальные народы.
В случае исламских завоеваний, если это и происходило, то в течение первых двадцати-тридцати лет великих завоеваний, когда исламским ветеранам в Медине действительно выплачивались пенсии из военной добычи. Однако Мекка и Медина, колыбель ислама, оставаясь святыней мусульман, чрезвычайно скоро перестали играть роль метрополии.
Столицей Омеййяядского Халифата на сто лет стала Сирия; в Ираке были основаны города Куфа, Басра и впоследствии Багдад; в Египте – Фустат на месте нынешнего Каира, не говоря уже о блистательных городах Испанского Халифата Кордове, Гранаде, Севилье, Толедо.
Словом, завоеванные области стали самодостаточны в том смысле, что львиная доля собираемых налогов шло на поддержание государственности самих этих областей, а, следовательно, и их населения.
Конечно, налоги платить кому ж охота? Но без налогов нет государственности, тем более, если налоги заданы раз и навсегда. Только накануне падения Аббасидского Халифата к концу 9 века в мусульманской ойкумене начались местные и государственные безобразия со сбором налогов, но колониальными эти безобразия назвать никак нельзя, потому что деградирующая династия для поддержания своей наемной армии драла с правого и виноватого, не разбирая ни мусульман, ни христиан, ни зороастрийцев.
Ознакомительная версия.
